Ну ты подумай: рядом людей чуть не убили, а мне даже рассказать нечего!
* * *
Эта единственная ниточка, потянувшаяся с места преступления, привела Томина в Центральную диспетчерскую такси.
Длинный зал заставлен столами вдоль одной стены. На столах – телефонные аппараты; при вызове на них зажигаются сигнальные лампочки. Большой стенд с подробной схемой города сплошь улеплен кармашками, куда складываются бланки заказов в зависимости от места и времени вызова. Чуть на отшибе – место старшей по смене. В глубине, за барьером, отдельное помещение с застекленными кабинками для работы радиогруппы. Позывные диспетчерской – «Букет».
Специфический, никакому иному учреждению не свойственный звуковой фон складывается из непрерывных переговоров с клиентами и шоферами. Если вслушаться в этот четко организованный гомон, то в нем ощущается напряженное дыхание огромного города…
Томин, слегка оглушенный, беседует со старшей – деловитой и неторопливой женщиной средних лет.
– Заказ на фамилию «Петухов» я нашла, – улыбается она. – Принят накануне. Выполнил его шофер машины 12-20.
– Очень интересно, как выполнил.
– Шофер на хорошем счету, жалоб не поступало…
– Обязан срочно с ним переговорить, Галина Сергеевна.
– Пожалуйста, машина с радиотелефоном.
– Мой разговор не для эфира.
Старшая перестает улыбаться.
– Придется снимать с линии? Что-то случилось?
– Придется снимать…
…Томин успел встретиться с шофером и вернуться, а Знаменский все еще пишет протокол, и в коридоре подремывают сморившиеся понятые…
* * *
Назавтра шофера допрашивает уже Пал Палыч. Показания приходится, что называется, тянуть клещами: этот человек, резкий и замкнутый, решительно не расположен к душевным излияниям.
– Вы всегда так разговариваете, Кирпичов?
– Я не девушка, и мы с вами не танго танцуем. Чего ради улыбаться?
– А чего ради огрызаться?
– Вчера план сорвали, сегодня выходной кошке под хвост. И еще любезничай…
– Ладно, без любезностей проживаем. А как насчет откровенности?
– Да я же все рассказал! Вчера еще! Этому вашему…
– Старшему инспектору Томину.
– Пусть инспектору. А теперь обратно по новой?
– Обратно.
– Ладно. Подал машину, сели пассажиры, отвез, куда сказали, поехал по следующему адресу.
– Сколько было пассажиров?
– Двое.
– Женщины, мужчины?
– Ну мужчины!
– Молодые, старые?
– Средние.
– Багажник не открывали?
– Не было у них вещей.
– Совсем с пустыми руками?
– Какая-то ерундовая корзиночка и шампанское в газете.
– Раз в газете, почему думаете, что шампанское?
– Не видно, что ли?
– Где высадили?
– Где-то у метро…
Пауза. Знаменский задумчиво смотрит на шофера.
– Давайте попробуем сначала, – говорит он.
– Опять сначала?!
– Обязательно. Итак, вы подъехали к дому и остановились. Пассажиры вышли к вам сразу?
– Сразу выходить сознательности не хватает. Приедешь и торчишь…
– Вы не связывались с Петуховыми через «Букет»?
– До «Букета» не больно докричишься.
– А сами не ходили поторапливать?
– Чего ради переться на пятый этаж?
– Откуда же вам известно, что квартира на пятом этаже?
– Вы меня на пушку не берите? – раздражается Кирпичов после короткой заминки. – А если пассажиры сами помянули про этаж? Допустимо, нет?
– О чем они еще говорили?
– Не прислушивался.
– Странно: запомнили единственную пустячную деталь – пятый этаж.
Кирпичов молчит, и Знаменский внимательно за ним наблюдает. Некрасивое, но выразительное и осмысленное лицо, большие трудовые руки, непритязательный серый костюм и единственная, пожалуй, дань моде во всем облике – длинные волосы.
– Еще разговаривали про какую-то клюкву, – говорит, наконец, Кирпичов.
– Вероятно, про развесистую?
– Совершенно точно. Была, мол, клюква обыкновенная, а стала развестистая.