Эти места пытались освоить, обстроить: среди деревьев и кустов видны остатки бордюров, бетонные основания скамеек, проплешины асфальта. Но место признали проклятым. Кто пробовал строиться - неизменно горел. Невероятный случай сокрушительного поражения советской власти с ее колоссальной безжалостной силой экспансии: вместо того чтобы построить здесь стадион, парк культуры, строевой плац, предварительно все вырубив и сровняв, власть отступила перед легендой о заговоренной земле. Выводит отсюда Воздвиженская улица, начинающаяся в чаше как лесная тропа, и чем ближе к Подолу, тем непонятнее драма: стоят недавно брошенные без всяких пожаров добротные здания. Жив лишь один дом - судя по кладке, выстроенный чеченцами или ингушами. Может, оттого-то он избежал - пока - христианского заклятия.
Улица выходит к одноименной - Крестовоздвижеской - церкви. По беленой стене распласталась крона цветущей вишни. Это уже Подол, еще десять минут - и набережная Днепра, где нас ждут в ресторане "Хуторец". Удвоение белизны обозначает возвращение в Киев. Точнее, границу того Города, "прекрасного в морозе и тумане", и того, оставшегося позади, страшного, как оживший Дом с химерами. На этом рубеже, в Крестовоздвиженской церкви, - крестили Булгакова.
КИНО В АБХАЗИИ И СОЧИ
Путь в Абхазию лежит через Сочи - последнюю морскую жемчужину из короны империи. Прибалтики нет, Крыма нет, Кавказа нет, есть лишь этот кусок берега с индустрией Новороссийска и Туапсе и редкими курортными прорывами: Анапа, Кабардинка, Геленджик, главный - Сочи.
Триумф сталинского ампира. ВДНХ, узко растянутая вдоль моря. Роскошная дуга у подножия "Зеленой рощи", - самой большой из всех дач диктатора. "Зеленая роща", в соответствии с именем, словно не сооружена, а выращена: здание, облицованное бетонной крошкой, окрашено в густой зеленый цвет и оттого воспринимается не строением, а скалой, покрытой мхом. Ощущение органичности усиливается внутри - от деревянных панелей и потолков, подобранных в тон штофных обоев и портьер. Все сохраняется в диктаторском вкусе - сдержанно и даже изящно. Ночь в спальне Сталина стоит около сотни долларов, с трехразовым питанием и доставкой из Адлера и обратно. Постель, увы, не аутентична: единственный сохранившийся диван вождя отреставрирован для его кинозала, где когда-то гремели трофейные боевики и отечественный Голливуд Григория Александрова. Снаружи лесная тишина - так задумано мастерским сценарием, поставлено виртуозной режиссурой, блистательно сыграно охраной, перевоплощавшейся в кусты и кочки. Как естественно вписан в окружающую среду дом, который построил Сталин, - это впрямую, без аллегорий. Впрочем, как угодно. По форме иное - не интимное, а репрессивное, - но столь же изысканное освоение ландшафта в санатории "Сочи". Ампирной эклектике сопутствует эклектика социальная, то есть правда не искусства, но жизни. Подавальщица на уходящей в бесконечность кухне, привычно докладывающая человеку столичного вида о нормах расклада, скорым говорком поясняет, кто отдыхает тут: "Министры всякие, мафиози там, мильонеры…". Поражают не спальни с красным деревом и не гостиные с псевдовенецианскими зеркалами, а ванные, где в никелевом блеске немецкой сантехники скромно белеет эмалированный тазик. Хочется думать, что это не только для постирушки (на то биде), но и уступка остаточной большевицкой гордыне: как полоскались раз в неделю, и ничего, выдюжили, так и тут будем.
Но в целом роскошь под стать мильонерскому составу. Грезы о Версале, кино Висконти: нисходящие в парк гиперболы лестниц, тугие бронзовые фонтаны, мраморные обрывы к морю, фрески с рабочим классом, колхозным крестьянством, учащейся молодежью и трудовой интеллигенцией на отдыхе, монументальные доски "Кефир 22.00-22.30".
Величие в сочетании с теплотой, отцовская забота с горних вершин. В конце пробитого в скале стометрового туннеля к пляжу - инструкция по загару: "Чаще менять положение тела, поочередно подставляя солнечным лучам спину, живот, боковые части". Это в 90-е на сочинском волнорезе могла появиться исполненная цинического прагматизма метровая надпись: "Купаться запрещено. Спасение 150 тысяч". А там, под "Зеленой рощей", видны иные указания купальщикам: "Избегать игр, связанных с захватом конечностей". Снова никаких аллегорий: речь не о конечностях империи. Тем более что большинство из них отсечены начисто, не до захвата. Это остро ощущается на Черном море. Абхазская граница - сразу за Адлером. От греческо-египетских громад санатория "Металлург" со специализацией на опорно-двигательном аппарате или бальнеологического центра в Мацесте - рукой подать до пышной колоннады в центре Гагры или эрмитажной лестницы к ресторану "Гагрипш". В июне 95-го от реки Псоу до Гагры за семнадцать километров дороги попался всего десяток встречных машин и еще десятка три до Нового Афона. Рекламные щиты заняты надписями: "Подумай! Что ты сделал для победы?" Ступеньки к "Гагрипшу" поросли травой. Если Сочи - Висконти, то Абхазия середины 90-х - Бергман.
Мест в санаториях и домах отдыха полно, и цены ниже российских. Но ведь отдьх не только море и пляж, но и вечерние белые штаны на бульваре вдоль кофеен, покой и услада. Такой комфорт ощущался только на даче Сталина над Гагрой - "Холодной речке", где недорого и вкусно угощали жареной форелью и терпким ончандарским вином. "Холодная речка" - как "Зеленая роща": та же густая окраска, чтоб не разглядеть ни с моря, ни с воздуха, те же панели, портьеры, обои. Спокойно. Уже спокойно.
В Абхазии уже не стреляли. Здесь милиция задорно шутила: "Далеко ли до Кутаиси? Отсюда не попасть!" Тихо. Настолько тихо, что охватывает не ужас, но жуть.
Легко представить, что от Псоу до Нового Афона можно провезти какого-нибудь японца или француза и он не почувствует, что тут была война. Редкие обгоревшие дома - но, может, это пожары. Редкие зияющие окна - но, может, недостроили. У дороги ржавый остов бронетранспортера - но, может, в стране такие трактора. Можно не обратить внимания на грубо намалеванные надписи на воротах: "Нахапетян", "Арзуманян" - это страховались местные армяне, русских и так отличат, а их могут спутать с грузинами. Можно пропустить мимо ушей слова гаишника: "Приезжайте, "Псоу" пить будем. Правильно, и "Букет Абхазии" пить будем. А вот это неправильно - "Цинандали" пить никогда не будем". Можно не заметить аккуратно замазанную на дорожных указателях букву "и" в слове "Сухуми". Вчерашняя история утопает в гуще магнолий, акаций, платанов, цветущих катальп. История плотно покрыта ошеломляющей красотой, сравнимой, возможно, лишь с Лазурным Берегом. Но что тогда может подумать японец или тот же лазурный француз - что было тут, отчего великолепие безмолвно и пусто? Эпидемия? Нейтронная бомба? Съемки фильма "На последнем берегу"?
Из памяти не вынуть ту звенящую спираль жизни, которая раскручивалась в этих местах, в этой опустевшей стране, оттого и жуть. Сколько хватает взгляда - никого на июньском пляже. Его заполняют призраки тел, пляжных и еще более неподвижных, а вместе с камешками можно собирать гильзы. Две трети населения - грузины - покинули эти края. Коровы не боятся автомобилей. На заправочной станции под бывшей неоновой, в человеческий рост, вывеской "Petrol" лежит черный козел с мефистофельским профилем. В Пицунде Дом творчества кинематографистов бешено зарос плющом, затянувшим окна и двери. У заколоченного кинотеатра в Гагре - выцветшая афиша: фильм "Холодный ангел", ГДР. Что это такое - ГДР, когда это? Почему холоден ангел? Тут, в Абхазии, совсем другое кино.
БЕЛОРУССКОЕ ОРУЖИЕ
В городе с уменьшительным именем Лида сделали привал. Посмотрели замок XIV века, съели что-то картофельное, выпили отвратительного местного пива по горячей рекомендации моего спутника. Он вообще разнообразил эту поездку на торжественную церемонию ядерного разоружения Белоруссии. Когда мы утром встретились неподалеку от моей гостиницы у Тэатра лялек, обещавшего спектакли "Кот у ботах" и "Тры парасяци", он начал разговор о деньгах так: "Чтобы вопросы отпали для понимания…".
Нанятый как, водитель собственных "жигулей", оказался доцентом, кандидатом исторических наук, и все двести километров от Минска до глухих лесов за Лидой рассуждал о белорусской государственности. Я сказал: "Вы имеете в виду Белорусскую народную республику, которая была после революции? Но это же меньше года". Доцент поерзал, приосанился и спросил: "А что такое, по-вашему, было Великое княжество Литовское? - По-моему, литовское княжество". Тут началось то, с чем потом приходилось встречаться постоянно. Любимая идея нынешних националистов: Великое княжество Литовское - национальное белорусское государство с белорусским государственным языком. На деле правящая династия и элита там были литовские, языком общения, по всей видимости, - кривичско-дреговичский диалект. Но правда ведь не в истории, а в идеологии. Мы допили пиво, доцент сказал: "Сейчас бы ухи. Я два дня ухи не поем - дурной делаюсь".