Ресторан "Вена" находился на Малой Морской улице. Недалеко от него, на Невском проспекте, в первом этаже дома № 46 в начале XX века распахнул двери посетителям другой популярный ресторан "Квисисана". Название представляет собой русскую транскрипцию латинской фразы: "Qui si sana", то есть "там, где оздоровляют". Sana является латинским корнем, знакомым нам по таким словам, как санаторий, санация, санитар и т. д. Так что питерские гастрономы не лукавили, когда отмечали, что такое название вполне соответствовало безупречной ресторанной кухне, вполне отвечавшей высоким требованиям петербургских любителей изощренной кулинарии. Завораживала и звучная ритмика заморского названия, которая вызывала такие сложные ассоциации, что в петербургском салонном фольклоре появилась поговорка, которую щеголи той поры любили произносить по латыни: "Mens sana In Quisisana" – "Здоровый дух в "Квисисане"". Именно так говорили древние римляне, формулируя свое отношение к гармоническому развитию духовных и физических сил гражданина и воина: "Mens sana In corpore sano" – "В здоровом теле здоровый дух".
3
В мировой истории словообразования личное имя занимает одно из самых почетных мест. Слова, образованные от собственного имени или фамилии, называются именными. Мы с ними хорошо знакомы с детства, порой даже не догадываясь об этом. Многие названия календарных месяцев происходят от имен римских императоров, "мавзолей" – от имени карийского царя Мавзола, "дизель" – от имени немецкого инженера Рудольфа Дизеля, "асфальт" – от имени баварского землевладельца Леопольда Асфальта, "одеколон" – от имени города Кёльна и так далее, и так далее. Есть такие слова и в петербургском лексиконе. В создании многих из них сыграл свою созидательную роль городской фольклор.
Среди именных слов, сохранившихся с конца XVIII века, в речевом обиходе бытуют фольклорные названия первых бумажных денежных знаков, введенных в обращение Екатериной II. Сторублевые купюры с изображением портрета императрицы в народе получили названия "катя", "катюха", "катеринка", "катенька". Купюры достоинством в 500 рублей, украшенные портретом Петра I, назывались "петенька". Традиция присваивать деньгам нарицательные имена, образованные от имен собственных, сохранилась и в дальнейшем. Бумажные денежные знаки, выпущенные Временным правительством Керенского, в фольклоре назывались "керенками". Во время Гражданской войны свои собственные деньги имели и области, контролируемые генералом Деникиным. Они имели подпись министра финансов деникинского правительства Н.В. Чайковского. Среди коллекционеров такие купюры до сих пор называются "чайковками". Первые советские бумажные деньги с изображением Ленина в народе получили название "ленинки". В скобках заметим, что уже давно в словари городского жаргона попало и нарицательное название всех без исключения денег: "бабки", по изображению Екатерины II – "бабушки" русских бумажных денег.
Мы уже знаем об арестантских комнатах при полицейских управлениях, широко известных в народе как "кутузки". Есть и другие примеры образования подобных именных слов. В старом Петербурге одно время вошли в моду высокие тугие галстуки, которые в обиходной речи называли "горголии" по имени известного щеголя, действительного статского советника, сенатора и обер-полицмейстера Петербурга в 1811–1821 годах Ивана Савича
Горголи. Придуманную неистощимой фантазией неисправимого романтика Александра Грина воображаемую страну, описанную им в повестях и романах, современники называли "Гринландией". После революции завхозом в Доме ученых работал известный владелец знаменитого в свое время ресторана "Вилла Родэ" – Адольф Родэ. По воспоминаниям современников, в голодное послереволюционное время он много сделал, чтобы облегчить жизнь петроградских ученых. Неслучайно Дом ученых называли "РОДЭвспомогательный дом". "Проскурятником" и "Запесочницей", по именам своих ректоров Н.М. Проскурякова и A.C. Запесоцкого, называют студенты Горного института и Гуманитарного университета профсоюзов свои Alma mater. "Доминиканцами" в дореволюционном Петербурге окрестили постоянных посетителей первого петербургского кафе "Доминик", владельцем которого был швейцарец Доминик Риц-а-Порта. В 1930-х годах на Невском проспекте начал работать первый кукольный театр марионеток под управлением Евгения Деммени. Впоследствии театру было присвоено его имя. По аналогии с "доминиканцами" посетителей театра ленинградцы называли "демминиканцами".
Многие персонажи петербургской истории, исключительно благодаря стилистическим, фонетическим или иным особенностям своих имен, вошли в такие популярные смеховые жанры городского фольклора, как анекдоты и каламбуры. В 1960-х годах, после разоблачения культа личности Сталина и ужасов сталинского террора, в народе началась интенсивная эксплуатация "говорящей" фамилии архитектора Растрелли. Вот один из них:
...
Берия на экскурсии по Ленинграду. Экскурсовод обращается к высокому гостю: "Лаврентий Павлович, кто из петербургских архитекторов вам ближе всего по душе? Монферран? Кваренги?.." – "Растрелли".
...
В другом анекдоте экскурсовод увлеченно перечисляет:
"Перед вами дворец, построенный Растрелли… Это особняк, возведенный Растрелли… Это площадь, названная именем Растрелли …" Один из экскурсантов не выдерживает: "Да мы уже поняли, что строителей расстреляли, но, может быть, теперь можно назвать их фамилии?"
Сергей Довлатов отметил в записной книжке: "Мемориальная доска: "Архитектор Расстреллян"".
Надо сказать, что каламбур, умело и к месту использованный, в известном смысле может сыграть и серьезную образовательную роль. В 1920-х годах об архитекторе Карле Росси знал разве что узкий круг специалистов. Краеведение было, мягко выражаясь, не в чести. Да и общий образовательный уровень населения не отличался высоким качеством. Широкой известностью один из крупнейших петербургских зодчих не пользовался. И когда в 1923 году Театральную улицу, созданную им, переименовали в улицу Зодчего Росси, возникли немалые сложности с произношением этого непривычного русскому слуху топонима. По воспоминаниям современников, даже кондукторы автобусов объявляли остановку на свой манер: "Улица Заячья Роща". Но имя архитектора Карла Росси становилось с тех пор все более и более известным широким кругам ленинградцев.
Похожая история с труднопроизносимыми топонимами повторилась через несколько лет. После войны четыре параллельные улицы на северо-западе Ленинграда были названы именами героев Советского Союза, воевавших на Ленинградском фронте, – улицы Пограничника Гарькавого, Генерала Симоняка, Тамбасова и Солдата Корзуна. О том, во что это вылилось в городском фольклоре, мы расскажем в очерке "Смертный грех переименований".
Салонный, уличный или профессиональный каламбур в Петербурге стал одним из любимых жанров язвительных пересмешников. "Петербургским литератором КраеЖским" называли известного журналиста и издателя A.A. Краевского, который в развернувшемся в середине XIX века споре, как правильно говорить: "петербургский" или "петербурЖский", – особенно рьяно настаивал на "петербурЖском" варианте. Не очень повезло и Достоевскому. Его стилистические длинноты, бесконечные отступления, морализаторские монологи и прочие текстовые особенности в фольклоре породили такие понятия, как "достоевщинка", в смысле "разговор по душам до потери пульса", "достоёвщина" – навязывание собственных рефлексий (доставать + Достоевский).
Героями каламбуров стали и другие персонажи петербургской истории. Полководца М.Б. Барклая-де-Толли за его кажущуюся медлительность в военных действиях против Наполеона и отступательную тактику прозвали Болтай-да-Только. Крупнейшего русского полководца A.B. Суворова поминали неологизмом "пересуворить", в смысле "перехитрить". "Суворова никто не пересуворит", – говаривали о нем петербуржцы. Деятельность петербургского военного губернатора П.Н. Игнатьева сопровождал ядовитый каламбур: "Гнать, и гнать, И ГНАТЬ ЕГО". Поставщик соли двора его императорского величества, купец 1-й гильдии А.И. Перетц остался в истории в том числе благодаря насмешливому каламбуру: "Где соль, там и Перетц". О композиторе Исааке Осиповиче Дунаевском злоязычные завистники говорили: "Исаак Иссякович или Иссяк Осипович". О Ленине, когда вопрос о выносе его тела из мавзолея зашел в тупик, стали говорить: "Невыносимый Ленин".
Приходится только удивляться неисчерпаемым возможностям каламбура – этого удивительного по красоте и ажурной легкости художественного жанра, способного игрой всего лишь одного-двух слов достичь глубины смысла, сравнимой с глубиной многостраничного специального исследования. Хорошо известно негативное отношение петербуржцев ко всяким изменениям в сложившейся архитектурной среде. Об этом говорит и мгновенная реакция фольклора на любое вмешательство в архитектурный облик города. В конце XIX века архитектор Альберт Бенуа предпринял попытку реконструкции Гостиного Двора. К немалому удивлению петербуржцев, на фасаде со стороны Невского проспекта появились вычурные украшения, аллегорические фигуры, барочные вазы и пышный купол над центральным входом. В 50-х годах XX века исторический облик здания был восстановлен, но в истории петербургского градостроения остался убийственный каламбур: "Бенуёвские переделки". То же самое произошло с автором реконструкции Благовещенского моста инженером Т.Н. Передерием, который в 1930-х годах практически не столько переделал, сколько заменил старый мост на новый. В Ленинграде такое бесцеремонное вмешательство в первоначальный замысел заклеймили безжалостным каламбуром: "Передерий передерил".