Все они обитают на улице Разгильдяев у Озера Пролитых чернил и строят коварные планы, чтобы превратить Буквоград в Кляксоград. Заговор их, в конечном счете срывается, а научившиеся чистописанию герои счастливо возвращаются в школьную действительность. В вышедшей тогда же повести Ирины Токмаковой "Аля, Кляксич и буква "А"" (первоначально печатавшейся с продолжением в журнале "Мурзилка", 1966–1967) злодей Кляксич, пробравшийся в Азбуку, ссорил между собою буквы, желая "их всех заменить своими родственниками кляксами", и мешал маленькой Але написать письмо своей маме. Аля с А пускается вдогонку за Кляксичем и, переходя от буквы к букве, в конечном счете спасает из плена букву Я: письмо маме написано, но
Но… Кляксича изловить не удалось. Он сбежал. Он покинул Азбуку вместе с дружками Помаркой и Опиской. Они теперь вместе бегают из тетрадки в тетрадку и строят людям всякие пакости исподтишка.
Нечто схожее происходит и в рассказе В. Г. Сутеева "Мы ищем кляксу", ставшем основой одноименного мультфильма (1969), где Маша и Ваня отважно ловят хихикающее и пакостящее пятно туши, которое пытается удрать из альбома художника и перебраться на другие книжки.
Представить детские школьные будни без уроков чистописания означает в этой системе ценностей разрушение порядка, хаос и абсурд - именно так в сборнике стихов Вениамина Жака с говорящим названием "Городок наоборот" (1960) рисовалась действительность, где нет чистописания и разрешены кляксы:
Дали школам указание
Отменить чистописание!
А чтоб клякс побольше было,
Там оставили чернила
Исключительно для клякс:
Не чернила, а кляксила
Выпускают там сейчас.
В невыдуманном же мире дело обстоит, конечно, совсем по-другому, как о том напоминали педагоги-методисты - авторы сборника "Вопросы нравственной подготовки школьников к труду" (1962), здесь же подсказывая, с какими текстами надлежит обращаться к детям на уроках:
- Не для этого делают чернила! - сердито разбрызгивается упавшая на страницу чернильная клякса.
Вероятно, тем же обстоятельством следует объяснять и тот своеобразный диссонанс, который отличает мемуарные и литературные упоминания. Для мемуаристов, вспоминающих школьные уроки чистописания, клякса редко становится поводом для шутки - чаще всего это то, что напоминает о бессмысленных школьных строгостях и трате времени. Авторы литературных текстов, адресуемых к детской аудитории, упоминают о кляксах иначе: в этих случаях - это именно повод для шутки, подразумевающей, что те из маленьких читателей, кто все еще ставит кляксы, однажды - научившись этого не делать - тоже будут потешаться над своими былыми оплошностями. Начальные слова песни М. С. Пляцковскхо на музыку В. Я. Шаинского "Чему учат в школе" (1975): "Буквы разные писать / Тонким перышком в тетрадь / Учат в школе, учат в школе, учат в школе" - подсказывали иерархию, задающую порядок надлежащему научению: от каллиграфии - к знанию, от детства - к зрелости. Сама условность такой иерархии не исключала юмора: так, например, в стихотворном сценарии для первого выпуска детского сатирического киножурнала "Ералаш" (1974) Агния Барто изобразила собрание класса, принципиально и многословно осуждающего одноклассника Тараса за чернильное пятно у него на носу и требующего для него всяческих дисциплинарных кар (взрослые зрители этого сюжета в данном случае легко проводили напрашивающиеся параллели между абсурдностью "проступка" Тараса и привычными для советской действительности формами социального (само)контроля). Но характерная для всей советской идеологии риторическая фигура "предвосхищаемого будущего" дает о себе знать и здесь. Успехи или неуспехи чистописания описываются советскими писателями из того будущего, в котором о трудностях чистописания следует судить лишь ретроспективно. Кляксы здесь - это неизбежные, но и своего рода необходимые преграды, обязывающие маленького ребенка к их преодолению для того, чтобы попасть в мир настоящих взрослых. Таковы, например, досадные кляксы, первоначально марающие картографический почин героев "Кондуита и Швамбрании" Льва Кассиля:
Первую карту Швамбрании начертил Оська. <…> Швамбрании были приданы очертания зуба. По океану разбросаны острова и кляксы. Около клякс имелась честная надпись:
- Остров ни считается это клякса ничаянно.
Дисциплинарные требования, физические усилия и гигиенические навыки, сопутствующие школьному чистописанию, могут быть поняты при этом как набор инициационных процедур, смысл которых состоит не в узко прагматической целесообразности. Чистописание учит не письму, но неизбежности социального (самоконтроля, проявляющего себя в данном случае во множественной "совокупности материальных элементов и техник, служащих оружием, средствами передачи, каналами коммуникации и точками опоры для отношений власти и знания, которые захватывают и подчиняют человеческие тела" - как выражение той "микрофизики власти", о которой рассуждал Мишель Фуко.
Ритуальные типологии, обнаруживаемые при сопоставлении советского общества и традиционно архаических обществ, оказываются обоснованными здесь в том отношении, в каком они равно демонстрируют принудительность "телесной" социализации субъекта и вместе с тем непосредственность коммуникации, связывающей общество с реальными и воображаемыми инстанциями власти. Отмечавшаяся исследователями неординарно значимая роль, которая придавалась роли рукописного текста в идеологической культуре советского общества (например, значению собственноручной подписи обвиняемого в дознавательно-следственных бумагах) и, в опосредованном виде, - графико-орфографической аккуратности текста как такового (оправдывавшей в те же сталинские годы кажущиеся сегодня неадекватными наказания корректоров и редакторов за типографские опечатки), может быть понята как сопротивление самой возможности письма отчуждать - а значит и освобождать - носителей информации от прав и обязанностей, призванных осуществлять и поддерживать практики контактного коммуникативного контроля, демонстрирующего собою "телесное" единство общества и идеологии (см. лозунги и пропагандистские клише советского времени: "народ и партия едины", "весь советский народ единодушно поддерживает", "советский народ с чувством глубокого удовлетворения" и т. п.).
Характерно, что современные дискуссии об обоснованности возвращения уроков чистописания в программу начальной школы муссируют по преимуществу аргументы, апеллирующие не столько к образовательной прагматике (стандартам допустимой каллиграфии для зрительного понимания текста, когнитивным эффектам психомоторики ребенка и т. д.), сколько к соображениям общеэстетического, этического, историософского и, в конечном счете, идеологического порядка.
Spruzzarino, blotting, Kleksographien: искусство и наука чернильных пятен
1