Стол у нас
Качается -
Клякса получается;Пахнет в классе свежей краской,
И бела твоя тетрадь.
Обещай мне черной кляксой
Белый лист не замарать;И к тому же, между прочим,
Не обходится без клякс. <…>
Меньше фраз - и меньше клякс.
До чего ж умен Тарас! -
И, похожую на кочку,
Грамотей поставил точку;Опять сегодня плачет Света.
Не получается никак
В ее тетрадке мягкий знак:
То очень жирный, то кривой;
Ну все какой-то не такой!
Она выводит так и сяк <…>.
На огорчительные трудности чистописания недоуменно сетовали герои детских рассказов Ивана Василенко, Виктора Драгунского, Сергея Антонова:
Я старался не делать клякс. А они вот как назло!.. С каждой новой страницей тетради я думал: - "Вот, теперь не буду мазать". <…> Но нет. Кляксы, кляксы лезли одна за другой. Я в горе.
У меня в табеле одни пятерки. Только по чистописанию четверка. Из-за клякс. Я прямо не знаю, что делать! У меня всегда с пера соскакивают кляксы. Я уж макаю в чернила только самый кончик пера, а кляксы все равно соскакивают. Просто чудеса какие-то! Один раз я целую страницу написал чисто-чисто, любо-дорого смотреть - настоящая пятерочная страница. Утром показал ее Раисе Ивановне, а там на самой середине клякса! Откуда она взялась? Вчера ее не было! Может быть, она с какой-нибудь другой страницы просочилась? Не знаю…
Клякса! Промакнул ее, написал полслова - плохо получилось, да и последнюю букву размазал. Ваня как выдернет перо из ручки и швырнет на пол…
Среди литературных жертв чистописания советской поры значится и Буратино из сказки Алексея Толстого "Золотой ключик, или Приключения Буратино" (1935). В добавление к исходному тексту Коллоди Буратино у Толстого характерно проявлял свою недисциплинированность нежеланием и неумением справляться с правилами чистописания:
Нам уже известно, что Буратино никогда даже не видел пера и чернильницы. Девочка сказала: "Пишите", - и он сейчас же сунул в чернильницу свой нос и страшно испугался, когда с носа на бумагу упала чернильная клякса. Девочка всплеснула руками, у нее даже брызнули слезы.
- Вы гадкий шалун, вы должны быть наказаны!
Она высунулась в окошко:
- Артемон, отведи Буратино в темный чулан!
Благородный Артемон появился в дверях, показывая белые зубы. Схватил Буратино за курточку и, пятясь, потащил в чулан, где по углам в паутине висели большие пауки.
О том, что дисциплина и чистописание подразумевают друг друга, советскому ребенку напоминал и Николай Носов в финале "Приключений Незнайки и его друзей" (1953). Исправившийся Незнайка старается читать и аккуратно писать, но - в иллюстрацию к еще не завершенному процессу своего перевоспитания - пока не может избавиться от клякс, которые он к тому же всегда слизывает языком:
Вместо того чтобы идти играть в городки или футбол, Незнайка садился за стол и принимался за чтение. Читал он каждый день по страничке, но и от этого была, конечно, большая польза. Иногда он читал даже по две странички: за сегодняшний день и за завтрашний. Покончив с чтением, он брал тетрадочку и начинал писать. Писал он уже не печатными буквами, а письменными, но сначала они получались у него не очень красиво. Первое время у него в тетради вместо букв выходили какие-то несообразные кривульки и кренделя, но Незнайка очень старался и постепенно выучился писать красивые буквы, и большие, то есть заглавные, и маленькие. Гораздо хуже у него обстояло дело с кляксами.
Незнайка часто сажал кляксы в тетради. И к тому же, как только посадит кляксу, так сейчас же слизнет ее языком. От этого кляксы у него получались с длинными хвостами. Такие хвостатые кляксы Незнайка называл кометами. Эти "кометы" были у него чуть ли не на каждой страничке. Но Незнайка не унывал, так как знал, что терпение и труд помогут ему избавиться и от "комет".
В советской детской литературе Николай Носов был, пожалуй, наиболее щедр на истории про кляксы. Из "Веселых рассказов" (1947) маленькие читатели узнавали, как смешливый герой Федя забавлял на уроке класс тем, что специально размазывал себе по лицу чернила, но стал объектом розыгрыша учительницы, испугавшей его тем, что теперь от них нужно ожидать лишаев и язвочек. Перепуганный герой усиленно стирает кляксу с лица, а потом в страхе еще с неделю ждет появления волдырей. Волдыри так и не вскочили, но зато, подытоживает рассказ Носов, "за эту неделю Федя даже разучился на уроках смеяться. Теперь смеется только на переменках, да и то не всегда".
В повести Носова "Витя Малеев в школе и дома" (1951) рассказывалось, как приятель главного героя списывал у него упражнение:
Кончил он тем, что посадил в моей тетради кляксу и отдал тетрадь мне.
- Что же это такое? - говорю я. - Брал тетрадь без кляксы. А отдаешь с кляксой!
- Я ведь не нарочно посадил кляксу, - говорит Костя.
- Какое мне дело, нарочно или не нарочно. Зачем мне в тетради клякса?
- Как же я отдам тебе тетрадь без кляксы, когда уже есть клякса? В другой раз будет без кляксы.
Носов был далек от назойливого и плоского морализаторства, но возможности для выводов из его историй про кляксы, в общем, очевидны: смеяться над кляксами допустимо взрослым, детям же - пока у них нет взрослой санкции на такой смех - к кляксам стоит относиться всерьез. О надлежащей серьезности такого отношения повествовалось и в рассказе Веры Аркавиной "Первая тетрадь", опубликованном в 1954 году в журнале "Мурзилка". Герой этого рассказа, получивший плохие оценки за помарки и кляксы в своей первой школьной тетради, переписывает ее всю целиком и затем "отправляется по соседским квартирам искать красных чернил, торжествующе приносит их, и всюду, где раньше стояло: "Грязно - 3", "Опять кляксы - 3", - он старательно выводит: "Чисто - 5", "Кляксов нет - 5"".