* * *
Москва. Дом Н.Ю. Трубецкого. Трубецкой и М.М. Херасков.
- Батюшка, Никита Юрьевич, неужто правда?!
- О какой правде говорить благоволишь, Михайла Матвеевич? Где, братец ты мой, правду увидел?
- Неужто, батюшка, уволила вас императрица? После таких-то торжеств!
- Что тебе отвечать, высочайшею ее императорского величества милостию уволен я, князь Никита Трубецкой, как от воинской, так и от гражданской службы вечно. Так-то, братец.
- Одного в толк не возьму, если неудовольствие какое со стороны государыни было, никому же ее величество не высказывала. Бецкой, и тот ничего не знал. А трудов-то, трудов сколько положено было!
- О том, кроме нас с тобой, Михайла, никто никогда и не вспомнит. Впрочем, стихи твои преотличные назовут, Александра Петровича Сумарокова помянут. Глядишь, и Федора Волкова назовут, а великого маршала…
- Батюшка, подумать только, над чем вы надзирание имели. Какое бы там "Торжество Минервы" состоялось, кабы не двести колесниц преогромных.
- Скажи, в каждой от двенадцати до двадцати четырех волов, а ведь с Украины пригнать надо было.
- За что ни возьмись, без вас бы делу такому не состояться. Чего один выезд государынин стоил: карета раззолоченная, восьмерка лошадей неаполитанских с цветными кокардами на головах. На ее величестве платье русского алого бархата все в жемчугах. Государыня заикнуться не успеет, вы уже все охлопотали, где что достать подсказали.
- Верно, Михайла, все верно. А чего стоило на всех каретах приватных лакеев на запятках в платье маскерадное разодеть. Хозяева рады бы радешеньки, да в короткий срок где достанешь одного турком, другого арапом, третьего албанцем приодеть. Все лучшим образом устроено было.
- Да разве этот маскерад один был! Всю зиму государыня москвичей тешила. Такого богатства никто сроду не видал. Старики сказывали, даже при покойной императрице Анне Иоанновне все попроще было.
- Это и я тебе скажу. Покойная государыня сама пышно убираться любила, но чтоб целый город украсить да развлекать, и в мыслях не держала.
- А Федора Волкова жаль. Сгорел человек, как свечка, сгорел.
- Так ведь казалось, будто и не такой мороз, а на деле в конце масляной оттепель оттепелью, а все зима, теплом ниоткуда не повеет. Он, бедняга, с коня днями не сходил - досматривал, чтобы все по вашему замыслу было. Улицы длинные, народу - откуда только набралось, погреться негде.
- Да, три дня маскерад шел - три дня Федор Григорьевич не ел, не спал, в тепло не заходил. Не диво простудную горячку схватить. Но актер - одно дело, а вы, батюшка, человек чиновный, заслуженный.
- Думаю, все думаю, чем государыне императрице не угодил. Даже место полковничье добровольно отдал, а вот поди ж ты.
- А что же на аудиенции прощальной сказать изволила?
- Не было аудиенции, Михайла! Не было!
- А что Бецкой на то? Он же ежечасно при императрице?
- Сам не отходит, да и ее величество его от себя далеко не отпускает. Спесив наш Иван Иванович стал, куда как спесив. Понять дает, что все дела вместе с императрицей решает.
- Ну, там спесь его не про нас, полагать надо. Какая он ни есть персона при дворе, а все равно побочный сын Трубецких. Вам благодарен быть должен, что вы его приняли, родством сочлись. Фамилии, и той настоящей не имеет!
- Полно, Михайла Матвеевич, полно, братец. Что теперь-то счеты сводить. Иван Иванович недоумение великое по поводу отставки моей изобразил, будто неведом ей был, а потом намекнуть изволил про маскерад.
- Про "Торжествующую Минерву"? Что же это за намеки за такие?
- Мол, не многовато ли поучений императрице задумали, не слишком ли на самодержавие ее замахнулись: и то неверно, и то грех, и то народу не на пользу. Мол, государыня сама во всем разберется. А нам бы больше радоваться, что благополучно власть приняла.
- Не рано ли радоваться-то? Много ли знаем?
- Эх, Михайла Матвеевич, Михайла Матвеевич, самодержцы они и есть самодержцы. Думаешь, покойный государь Петр Алексеевич поучать бы себя позволил? Это, братец, все на словах да с одной стороны: государь сам о себе разговор ведет, сам себя хвалит. А тут от большого ума едва не энциклопедию французскую на улицах представлять начали. Какой коронованной особе понравится?
- Но ведь ее императорское величество все дни по улицам вдоль шествий проезжала, смеялась, нам благоволение свое высказывала.
- Вот и доездилась. Иван Иванович вчерась ввечеру заехал, от гордости да спеси разговорился, что мало народ на государыню дивился - больше зрелищем развлекался, того уразуметь не смог, что все это к восхвалению совершенства новой монархини.
- Даже так?
- А тебе и в голову не пришло?
- Да приходило, приходило, Михайла Матвеевич, когда стихи сочинял да программу придумывал! Потому и писал, я-то теперь знаю.
- Так ведь просвещенный монарх…
- Он и есть допрежь всего монарх, каким себя ни выставит. Я, старый дурень, за свое получил, а вот Левицкого мне жалко. Думал его придворным живописцем сделать, о награде ему хлопотал - у государыни ровно ушки золотом завешаны. На прошение мое ни привета, ни ответа.
- Коли так, какой ему резон в Петербург уезжать. Пусть в Москве потрудится. Для него работа живописная всегда найдется.
- Может, ты и прав. Присоветую ему в столицу не возвращаться, а уж ты тут его не забудь, слышишь!
* * *
Москва. Замоскворечье. Квартира Левицкого. Агапыч и Левицкий.
- Припозднились, батюшка, Дмитрий Григорьевич, ой как припозднились.
- Чего испугался, Агапыч?
- Как не испужаться, батюшка. Москва город преогромный, улицы, вона какие широченные, народищу тьма, а народ-то разный. Темным временем грех да беда на кого ни живет.
- Я ж тебе сказал, к его превосходительству Бецкому в Воспитательный дом еду.
- А чего у шпитонков впотьмах-то делать?
- Не у воспитанников, Агапыч. Другие у нас дела. Слыхал ты, что государыня императрица велела больницу городскую в честь наследника строить?
- Откуда ж слыхать-то?
- Так вот у Данилова монастыря больницу заложили - Павловской назвали. Пока палаты больничные из дерева рубить будут, а там, Бог даст, по прожекту господина Казакова построят. Так вот мне, Агапыч, церковь больничную расписать надо.
- Хорошее дело, Дмитрий Григорьевич, Божье. Работы много ли?
- Немало - сорок образов.
- И список есть?
- На той неделе дать должны, тогда и торговаться время настанет.
- Оно, батюшка, знаю, вам бы все персоны списывать, а по мне церква всегда лучше. И работа больше, и платит без обману. Вы пока, Дмитрий Григорьевич, не больно дорожитесь. Оно бы только заказ получить. Время придет, и свою цену назначать станете.
- Прокурат ты у меня, Агапыч! Тебя послушать: все разумы съел. А на деле? Что у нас повечерять-то есть?
- Кашка черная с обеда осталась, Дмитрий Григорьевич. Коли охота есть, так и щец взгреть можно. Трехденные они у нас - кислехоньки.
- Тебе дай потачку, с утра до вечера кашей да щами кормить станешь.
- Оно верно, батюшка, галушки бы лучше к месту пришлись, особливо со сметанкой. Можно бы и вареников каких спроворить.
- За чем дело стало?
- Вы уж меня, батюшка, хотите казните, хотите милуйте, пока хороших денег за работу не будет, лучше грош-то лишний приберечь. Чай, не на Полтавщине живем.
- Да разве мало тебе за маскерады вышло? Теперь еще больница.
- Больница-то впереди. А за маскерады вам бы, батюшка, еще прикопить да домик купить. В своем дому не в пример лучше, чем по квартирам-то чужим шастать.
- Думаешь, хватит?
- А вы только Агапыча-то не ругайте. Глядишь, он вам и скопит домик-то.
- Еще где тому домику быть, неизвестно.
- А уж это как Бог даст. Главное - было б на что купить.
- Похоже, Агапыч, в Москве нам с тобой оставаться.
- А хоть бы и в Москве - чем плохо? Дома барские богатые. Сады расцветут, как у нас на Украине. В каждом доме и кони, и скотина. Колодези с журавлями. Если уж домой не возвращаться…
- Опять ты о своем!
- Сердце-то щемит, батюшка Дмитрий Григорьевич, ой, как щемит.
- Хочешь, чтоб в Маячку тебя отослал?
- Ни-ни, батюшка, я без вас никуда. Сказали в Москве - в Москве и будем жить. Бог милостив, приобыкнем.
- Сбил ты меня с мысли, надо же!
- Никак о другой какой работе сказать хотели?
- Верно. Иван Иванович Бецкой захотел, чтобы я все портреты опекунов Воспитательного дома писать тут же начал.
- Вот и слава богу! Когда приниматься-то будем?
- С образами управимся. Не раньше.
- Не обиделся бы господин Бецкой.
- Объясню я Ивану Ивановичу.
- Объяснить, а все неуважительно выйдет. Может, об образах поминать не будете? К чему его превосходительству пустяками головку-то забивать.
- Чтобы мое положение выразумел.
- Ваше? Да нешто превосходительству интерес есть в вашем положении? Вы согласитесь, Дмитрий Григорьевич, обязательство какое подпишите, а там уж как Бог даст. Лишь бы работа не ушла. Немного нас, да с образами справимся.