- Грозен? Не иначе болтовни ты в Канцелярии от строений наслушался. Знаю-знаю, винили преосвященного, что в Тайной канцелярии присутствовал, что пыточные вопросы составлял, с кого из пытаемых что спрашивать.
- Об Иване Никитине еще говорили.
- Сколько лет в одиночном заключении в крепости просидел?
- И что только тогда приговор ему вышел, как скончался преосвященный, а так все допрашивали его и пытали.
- Не вникал и вникать не стану. Тайная канцелярия дела государственные решает, а мы с тобой про портреты толкуем. Одно другому не помеха.
- Так полагаете?
- И полагать нечего. Философ и палачом быть может, ибо занятие сие его умственному взору не помеха. Взор его выше земной юдоли парить может, а казни во все времена были и будут. Что ж ты полагаешь, просвещенный монарх лютее непросвещенного быть не может? Может, и, если хочешь знать, должен.
- Лютее?!
- Так ведь он более дальнюю перспективу зреть может. Оттого ему и вред от одного человека понятнее. А преосвященный почитал, что для России единое благо - самодержавие, и никаких ограничений ему делать невозможно. Потому когда шляхта решила самовластье государыни Анны Иоанновны ограничить и в том особые Кондиции сочинило, его преосвященство о том государыню, в то время еще в Курляндии находившуюся, во благовременье известил и с амвона самодержицей провозгласил. Оттуда ему и доверие великое было. Государыня на него как на каменный столп полагалась. Знала, шляхетство может в свою пользу козни всяческие строить, да никто против хитрости ума преосвященного не выстоит. А Никитин Иван - он партию целую сколотил, факция называлась, чтобы государыниной воле предел положить. Кабы одни портреты писал, так и, может, и по сей день жив бы был. На что замахнешься, от того и смерть примешь. Разве не так?
- Не думал я об этом, Григорий Николаевич.
- И впредь не думай. Художнику от мыслей никогда еще пользы не бывало. Ты душой и мыслям к просвещению народному прилежишь, и отлично. На том и с Михайлой Матвеевичем сойтись должен. Полагаю, большая тебе от того польза может быть.
* * *
Москва. Дом Н.Ю. Трубецкого. Трубецкой и М.М. Херасков.
- Ну, здравствуй, Михайла, здравствуй. Давненько не видались. Врать не хочу, скучал по тебе и твоему семейству, а от матери и толковать нечего.
- Батюшка, Никита Юрьевич, оповещены были о вашем приезде, со дня на день ждали.
- Вот видишь, на старости лет какая честь твоему вотчиму досталась: верховный маршал при коронации государыни!
- Рад, душевно рад, батюшка, хотя по вашим заслугам лучшего человека государыня и выбрать не могла. Одно мне, признаюсь, удивительно, как ее величество выбор такой правильный сделала. Ведь к партии ее вы никогда не прилежали, с любимцами ее не кумились.
- С Кирилой Разумовским да с Орловыми? Упаси господь. Я всю жизнь тому самодержцу служил, которому присягал.
- То-то и оно, а ведь с покойным императором блаженной памяти Петром Федоровичем все непросто получилось.
- Вот и ошибаешься, мой друг. Так просто, что оторопь берет. У тебя тут в доме постороннего никого нет? Ушей лишних, сам знаешь, нам не надобно. Да и без супруги твоей обойдемся. Умная женщина Елизавета Васильевна, добрая, а все не бабьего ума это дело.
- Нет, батюшка, Лиза ко всенощной пошла. Не думали мы, что вы так скоро из Петербурга доберетесь. Наутро вас ожидали, да и то разве что под вечер.
- Скоро! При такой езде до царствия небесного вмиг долетишь - оглянуться не успеешь. Не поверишь, мой друг, 9 июля из Петербурга тронулись, везде на подставах лошади свежие, кушанье отменное приготовлено. Да решил я на своих конях ехать. Они мне здесь понадобятся - не ямских же брать. Вот роздых им и давал. Да и в поезду у меня народу не счесть. Живописцев, и тех с собой привез.
- Почто, батюшка, в Москве и своих предостаточно.
- Может, и предостаточно, да не таких. Не я им смотр производил - Иван Иванович Бецкой обо всем беспокоился.
- Иван Иванович, дядюшка-то наш? Как он?
- Наиважнейшая персона во дворце, доложу я тебе. Государыня с ним в послеобеденные часы запирается, не скажу, о чем толкуют, а времени много вместе проводят.
- А художники почто?
- Для ворот триумфальных. Четверо их должно быть: у Никольских ворот кремлевских, и Воскресенских китайгородских да двое по Тверской. Тут и архитекторы понадобятся.
- Привезли вы их?
- Здешними не обойтись?
- Обойдемся. Чай не на века строить будем. Времянки, одно слово. Только, батюшка, вы любопытство мое простите, как же дело такое во дворце состоялось, чтобы принцесса Ангальт-Цербская вместо российского законного императора, внука родного государя Петра Алексеевича…
- Нишкни, Михайла! И какой у вас, Херасковых, язык опасный. Был император - нету императора. Ничего более не вернешь. А от разговоров таких одна опасность.
- В Москве толковали, будто княгиня Дашкова молодая с супругом своим князем Михайлой Ивановичем немало тому поспособствовали. Статочное ли дело?
- Суетилась, это верно. Да она уж давно на великую княгиню как на образ святой смотрела. Все разговоры умные вели, про философию толковали. Государь либо на плацу пропадает, либо за столом куролесит. Уж чего только, господи прости, не придумывал покойник, чтобы норов свой потешить. Может, и супруга его в злость приводила. Он назло ей дурачился да глупости всякие говорил. Все молчат, одна Дашкова за великую княгиню вступалась.
- Вступалась даже?
- Да как! Иной раз такое молвит государю, что все онемеют: ну, быть беде. А он, голубчик, ничего. Только головкой покачает да рукой махнет. Любил крестницу, все спускал.
- А что вы, батюшка, сказали: суетилась?
- На мой разум, великую княгиню подзуживала, с офицерами гвардейскими толковала, князя Михайлу говорить заставляла. Сам на сам с великой княгиней в карете помчалась в полки гвардейские присягать их заставить.
- Да разве одного этого хватит?
- Во дворце-то? Может, и хватить. Только тут великая княгиня иначе себя обезопасила. Так мне мнится, потихоньку от Дашковой с Орловыми дело повела. Их в гвардии любят.
- Сказывали, и Кирила Разумовский на ее сторону переметнулся?
- Переметнешься, коли тебя в Тайный приказ поволокут.
- Графа Кирилу?
- Его, голубчика. Сначала он у государя в подозрении оказался.
- Брат фаворита?
- И все-то тебе дивит, Михайла. Совсем в первопрестольной своей от придворной политики отвык. Что из того, что брат? И фаворит бывший, и братец с великой княгиней махался.
- До Орловых, выходит?
- До ли, после ли, в то же ли время - со свечой в ногах не стоял, врать не буду. А только весь двор известен был. Не столько граф о великой княгине, сколько великая княгиня о нем вздыхала.
- Вот новости!
- Теперь уже и не новости. Государь арестовал графа Кирилу, в канцелярии подержал, допросам подверг, а там и выпустил. Одного не рассчитал: так хитрый хохол перепугался, что тут же с братьями Орловыми дружбу свел и в пользу великой княгини интриговать начал. Там и Теплову досталось. Тоже отведал тюрьмы да допросов, на сторону великой княгини и перешел. Да все это, друг мой, дело прошлое. О будущем думать надо. Государыня мне не просто коронацию препоручила. Ее воля - чем народ российский облагодетельствовать хочет, в картинах да в представлениях показать.
- Помнится, при Петре Великом так было.
- Верно, и ты мне, друг мой, в том очень даже помочь можешь.
- В чем же, батюшка?
- В сочинительстве, друг мой. Ты вот питомца своего хвалил - вирши его и впрямь ловкие показывал.
- Вы о Богдановиче, батюшка, думаете?
- Молод он, чтобы мне имя его запоминать. Твое дело старику подсказать. В дом ты его к себе взял.
- Богданович и есть, Ипполит Федорович.
- Из каких будет?
- Из шляхты малороссийской, только что родители его приупали - состояния никакого. Одна надежда - на службу.
- Вот и ему служба будет. Он сейчас при каком занятии?
- Только что университетский курс с большим успехом закончил, надзирателем за университетскими классами назначен. В Переволочне места его родные, неподалеку от Кременчуга.
- Ну, об этом мне знать ни к чему. Чин какой?
- Армейских полков прапорщик.
- Вот и ладно. Можно в Комиссию по торжествам взять - с почету-то какого службу начнет - всяк, поди, позавидует. Еще кого протежировать можешь?
- Лейб-гвардии подпоручика Алексея Андреевича Ржевского, батюшка.
- Кто таков? Фамилия древняя, от князей Смоленских.
- Так и есть, батюшка. Молоденек, но нашему складу мыслей и стихи преотличные слагает. Поди, удивлю вас, коли скажу, что и супруга его ему в стихотворстве не уступает. Дочка графа Федота Каменского.
- Так это гоф-юнкера, что при государе Петре Великом мундшенком при дворе состоял?
- Его самого, сестрица графа Михайлы Федотовича, что в Шляхетном корпусе при государыне Анне Иоанновне воспитывался, а позже волонтером во французскую армию вступил.
- Почтенное семейство, ничего не скажешь. Так мы и твоего Ржевского в Комиссию возьмем, а боле, пожалуй, и не понадобится. Все вместе умом-то и пораскинем, чтобы государыне угодить.
- Хорошо-то как, что у вас, батюшка, все с ее императорским величеством заладилось. А то мы большое опасение имели, раз покойный государь император вас так всегда отличал, какого бы высочайшего неудовольствия не вышло.