Паоло быстро отключил сигнализацию, и жужжание прекратилось. Теперь он явственно услышал приглушенные голоса. Окинул взглядом салон. Сколько стоят эти экспонаты? Здесь по соседству есть ремонтная мастерская, работники которой охотно вытаскивают ножи и дерутся между собой из-за горсти карманных денег, а местные пенсионеры доходят до членовредительства при виде потерянного кем-то кошелька, в котором можно обнаружить разве что мелочь на кошачью еду. Аренда помещений в округе дешевая, и под стать ей цена человеческой жизни.
Рядом со столом секретарши стоял ящик с инструментами. Как можно тише Паоло открыл этот ящик и вытащил из него гаечный ключ. Руки у него дрожали. Сдерживая дыхание и сжимая в руках гаечный ключ, словно биту, он прокрался к офису Майкла, а затем с жуткими криками (скорее, от страха, чем от храбрости) рывком распахнул дверь и включил свет.
На столе на четвереньках стояла Джинджер, блузка которой была задрана почти до шеи, а брюки спущены до колен. А за ней стоял тот, кто должен был сейчас находиться у себя дома, в кругу семьи, - его брат Майкл собственной персоной.
Джинджер побила олимпийский рекорд по скорости, с которой она надела одежду и выбежала из офиса. Когда братья остались вдвоем, Паоло изо всех сил хлестнул Майкла по лицу. Он был совершенно вне себя от ярости и даже забыл, что раньше, во время юношеских драк, Майкл всегда его побеждал. Но сейчас он был настолько разъярен, что даже не думал о том, что брат может дать сдачи. На него нахлынула слепая ярость. У него возникло такое чувство, будто здесь, на его глазах, только что было унижено и подвергнуто оскорблению нечто самое ценное, что есть в жизни, или, вернее, то, что в ней есть бесценного.
- Идиот! - напустился он на Майкла. - Я тебе больше не верю! У тебя в жизни все так хорошо сложилось, а ты пустил все под откос!
Лицо Майкла искривилось в горькой усмешке. На небритой щеке выступил красный след от пощечины.
- Что ты знаешь о жизни? - сквозь зубы процедил он.
Паоло собрался было снова ударить его по щеке, но Майкл с легкостью парировал его удар.
- Что я знаю о жизни? - запальчиво переспросил Паоло, отбиваясь от брата. - То, что мы сейчас не дома у родителей, и тебе пора бы несколько остепениться! Ты ведь сам стал отцом!
- Ты просто не знаешь, до чего сильно они меняются. Я имею в виду женщин. После рождения ребенка они меняются кардинально. Ты этого еще не понимаешь.
Паоло не стал вникать в его аргументы. Майкл пытается все усложнить. А ведь дело было совсем не сложным.
- Разумеется, они меняются! - сказал он. - И ты перестаешь быть центром их вселенной. Так и должно быть в жизни.
- Тебе хорошо говорить! - Внезапно Майкл как будто разозлился. Он сжал кулаки и угрожающе двинулся на брата. - Бессонные ночи - день за днем, месяц за месяцем, - это еще полбеды, и с этим я могу смириться. И это перманентное состояние абсолютной измотанности - и с этим я могу смириться.
- Как великодушно с твоей стороны! - съязвил Паоло.
- Я даже могу пережить, что Наоко утратила интерес к сексу! - продолжал Майкл. - Или слишком устает, чтобы о нем думать. Или не чувствует ко мне влечения. Или что угодно в этом духе. Все это я могу перебороть и преодолеть.
- Майкл, - сказал Паоло более спокойным тоном. - У тебя прекрасный маленький ребенок. Хотя бы на некоторое время перестань думать о себе.
Когда братья были совсем молодыми, Паоло восхищался той легкостью, с какой Майкл относился к женщинам. Он восхищался тем, как женщины висли на нем гроздьями, как легко в него влюблялись и как он всегда выходил сухим из воды. Потом эта легкость куда-то исчезла. Паоло надеялся, что с появлением Наоко - столь не похожей на тех многочисленных блондинок, с которыми Майкл имел дело в Эссексе, - тот угомонится. Но, как оказалось, эти надежды тщетны.
- Когда у женщины появляется ребенок, - продолжал Майкл, тоже несколько успокоившись, - все меняется. Ты перестаешь для нее значить столько, сколько значил прежде. И в ее сердце ты занимаешь гораздо меньше места.
- Все равно у тебя замечательная семья, - не слушал никаких доводов Паоло. - Неужели ты хочешь ее разрушить? Ты этого хочешь? Ты хочешь, чтобы Хлоя росла без отца? Как все эти маленькие бедолаги, которых так много в округе?
Майкл энергично потряс головой.
- По-твоему, все так просто, Паоло? По-твоему, главное в жизни - иметь работу, женщину, дом, а потом ребенка? И с этим можно жить счастливо до скончания веков?
- А чего тебе еще надо? Ты и так должен быть благодарен судьбе и считать себя счастливчиком!
- Ради бога, не читай мне нотаций, ты, добродетельный болван! Я люблю свою дочь и люблю жену. Причем люблю их настолько, насколько вообще способен любить других людей.
- Какая у тебя странная манера это доказывать.
- Но ребенок не может полностью заполнить твой мир! По крайней мере, если ты мужчина. Ребенок - это соперник! Но соперник, с которым ты не можешь конкурировать ни при каких обстоятельствах. - Майкл взял из рук Паоло гаечный ключ и аккуратно положил его на стол. - Она нашла себе существо, гораздо более достойное любви, чем я. Нашу дочь. И что в таком случае остается делать мне?
- Идти домой, Майкл. И благодарить бога за все его благодеяния.
- Когда у женщины появляется ребенок, она меняется. Я не знаю, как тебе это объяснить. - Майкл грустно улыбался. - Это можно сравнить разве что с тем, что она полюбила другого мужчину.
- Мое бедное дитя, - с сожалением произнесла мать Меган, приглашая младшую дочь войти в свою квартиру. - Я знаю, что эту гадкую вещь из тебя скоро выбросят.
Каблуки и полный макияж, подумала Меган, глядя, как Оливия цокает по паркетному полу. Даже дома в одиночестве она носит каблуки и макияж.
- У нас у всех случаются такие маленькие неприятности, - продолжала Оливия. - Мне тоже надо было соблюдать осторожность, когда мы снимали вторую серию "Викария". И еще задолго до этого… задолго до твоего отца у меня был фотограф, который помогал мне делать портфолио для съемок. - Оливия, которая очень редко дотрагивалась до своих детей, тут погладила Меган по спине, словно проверяя ее состояние. Она все еще красивая, думала про себя Меган. Понятно, почему мужчины оборачиваются ей вслед - хоть на секунду, но оборачиваются. - Но надо тебе сказать, дорогая, что ты выглядишь не так плохо.
- Я решила сохранить ребенка.
- Что?
- Я не собираюсь делать аборт, мама. Я оставлю ребенка.
- Да… то есть… зачем тебе это понадобилось?
Меган пожала плечами. Она не могла рассказать матери о миссис Саммер. И не могла объяснить, что родить этого ребенка, конечно, тяжело, но не рожать его будет еще тяжелее, причем, в неизмеримо большей степени. Как описать ей это ощущение разорванности, опустошенности? Меган села на диван. Приступы тошноты уже прошли, но их место заняла постоянная усталость.
- Я хочу его иметь, и все, - просто объяснила Меган. - Я хочу родить этого ребенка.
- Да… то есть… ты еще слишком молода, чтобы иметь детей!
- Мне двадцать восемь лет, мама! Я уже старше, чем была ты, когда у тебя появилась Кэт.
- Но я была замужем, дорогая! С кольцом на пальце! И все равно - это была ужасная катастрофа.
- У меня никакой катастрофы не будет.
- А где его отец? Он хотя бы в кадре?
- Нет, он не в кадре.
- Меган, ты соображаешь, что творишь? Бессонные ночи, неделями, месяцами непроходимая усталость, орущее и какающее существо, у которого случаются приступы истерии?
- Но ведь в этом же и состоит материнство, не так ли? - Меган перевела дыхание. - Я знаю, что будет тяжело. Что тяжелее этого я еще ничего в жизни не испытывала.
- Ты просто плохо понимаешь, о чем говоришь. Это тяжело, когда у тебя есть муж, и няня, и пара миллиончиков в банке. Но ты попробуй это одолеть в одиночку, да еще на те гроши, которые вам наверняка платят в больнице. Это все равно что совершить самоубийство.
- Джессика сказала, что будет мне помогать.
- У Джессики есть своя собственная жизнь!
- Она обещала и сдержит слово. Она сказала, что ее уже тошнит от сидения дома, от ожидания Паоло с работы, от маникюра и всего прочего. Она с радостью присмотрит за ребенком, пока я буду на работе.
- А что, если Джессика в конце концов сдастся?
О такой возможности Меган как-то не подумала. После всего, что она видела в больницах и клиниках, ей казалось, она уже знает все, и мать ничего нового сказать не может. Но тут по спине Меган пробежал холодок. А если вдруг окажется, что помочь некому? Во что она ввязывается? Перед ее мысленным взором прошла череда будущих лет: восемнадцатилетнее проклятие. Но тут она увидела перекошенное от злости лицо матери и подумала: кажется, ты так и не смогла полностью освободиться от своих детей?
- А как насчет карьеры? - продолжала Оливия. - Все эти годы учебы в колледже, бесчисленные экзамены?
- Я не собираюсь бросать работу, - ответила Меган, но на сей раз не столь уверенно, как прежде. - А как же иначе? Ничего другого я себе не могу позволить. Как ты верно заметила, у меня на пальце нет кольца.
- Ты маленькая дурочка, Меган.
Мать не скрывала своего недовольства.
- Почему ты так на меня злишься? - спросила Меган.
- Потому что ты калечишь свою жизнь!
- Неужели? А, может быть, тебя бесит, что ты станешь бабушкой? Потому что это будет неопровержимым доказательством того, что ты уже вышла из возраста цветущей юности?
- О, не говори глупостей!
- Прошу тебя, мам, не злись на меня! Я не хочу, чтобы ты злилась. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
- Счастлива? Дочь ведет себя, как последняя торговка, и я должна быть счастлива?