Звонок депутату - железнодорожнику
- Я слушал выступление железнодорожника на Верховном Совете. Очень мне понравилось, - говорит Каганович. - Потому что он говорил о серьезных проблемах железнодорожного транспорта, о путях, о рельсах, электровозах… И я потом, назавтра, стал искать его.
Обзвонил десять телефонов. В справочной узнал телефон секретариата Верховного Совета. Те послали меня в другое место. Там мне отвечают: "Мы не занимаемся этим, мы занимаемся только размещением депутатов. Звоните туда-то… "Наконец, дозвонился до комиссии транспорта Верховного Совета. "Что это вас так интересует?" - спрашивают. "Интересует, я избиратель". - "А кто вы такой? Позвоните завтра". - "А какой ваш телефон?" - "Я вам только что сказала". - "Девушка, когда вам будет девяносто пять лет, вы тоже будете забывать". - "Да что вы!"
Назавтра я звоню по этому же телефону. Она говорит: "Хорошо, я позову его. Это Насекин". Но в первый раз она сказала: Верницкий. "А это, наверно, тот, который засыпал цифрами?" Я говорю: "А меня цифры как раз интересуют!" И его позвали к телефону. Депутат Верховного Совета, машинист.
- Я вас искал, я слушал вашу речь, - говорю ему.
- Наверно, критиковать будете меня?
- Наоборот, похвалить хочу. И хочу ваши цифры получить.
- Цифры напечатаны в "Гудке" вчера. А кто говорит?
- Старый железнодорожник говорит.
- А все-таки кто?
- Каганович Лазарь Моисеевич.
- А! - и сразу стал мне говорить: - Нету костыля! Не только нет рельсов, но и костылей не дают! Плохо дело!
- Так что я интересуюсь железнодорожным делом, - говорит Каганович. - Меня это волнует, потому что я считаю, что через пару лет мы можем придти в большой кризис в стране из-за железнодорожного транспорта.
- Не только на железных дорогах - везде плохо.
- Но я в данном случае говорю: из-за железнодорожного транспорта. Плохо, почему так плохо стало? Я не пойму.
- Никакой дисциплины. Не заинтересованы. Мне один рабочий говорит: "Меня втаскивают в преступление: делай так, и так пройдет!"
- Выступает вчера министр черной металлургии. Его волнует дисциплина. С тех пор, как начали выбирать директоров, дисциплина упала, и директор ничего не может сделать. Многие отказываются идти в директора, чтобы их не провалили. Когда выбирают, начинают с некомпетентных, а компетентные отказываются. Время тяжелое. А речи произносятся общие, проблемные.
У меня бы через пару дней все поезда ходили, как надо! И этих заторов бы не было!
Меня волнует транспорт.
- Мне говорили: что ты к Молотову ходишь, он уже выжил из ума!
- Идиоты! - восклицает Каганович.
- Но я однажды попал в щекотливое положение. Я сказал: "Он по здравомыслию посильнее многих ныне действующих!" А рядом стоял сын Тихонова, Председателя Совета Министров. Но он засмеялся и ушел, ничего не сказав.
- Видите, многие старики пьют и быстро сходят с круга, помирают. А кто не пьет да еще не курит, живет духовной жизнью, большой верой и идеей, тот может долго жить.
Еще о Маленкове
- Потом, у вас закалка идейная - в молодые годы… А как Маленков? Он с Хрущевым дружил и с вами потом вместе шел…
- Он с Хрущевым дружил, но… Хрущев его снял с поста. Он, я сказал бы, способный человек, Маленков. Партийных традиций у него немного. Небольшие.
- Он моложе вашего поколения.
- Моложе. Работал он у нас в Орготделе ЦК. Долго работал заворготделом MК. Там он сдружился с Хрущевым. Культурный человек, но не блистал знанием хозяйственной жизни. Его зря выдвинули председателем Совнаркома. (Совмина. - Ф. Ч. - Каганович, как и Молотов, часто употреблял в разговоре старые названия). Ему нужно было оставаться секретарем ЦК. Он партийную работу знал. После смерти Сталина его выдвинули председателем Совета Министров.
- Тогда народ считал, что это самая главная должность. Ленин был, Сталин… Первый человек в государстве - глава правительства.
- А где-то было написано, - говорит Мая Лазаревна, - что он пробился на такие посты благодаря своей жене, которая работала в ЦК.
- Она работала в ЦК, когда я был заведующим Орготделом ЦК. В двадцать втором и в двадцать третьем я был заворготделом ЦК. При Ленине. Объединили два отдела. У Ленина я бывал, беседовал. У меня есть мандат с собственноручной подписью Ленина…
Заговорили о Бухарине.
- У Бухарина первая жена умерла, - говорит Каганович. - А Ларину я не знал. Сам Ларин был меньшевиком, стал большевиком. Один из крупных ликвидаторов.
Он был очень способным человеком, Ларин. Родился паралитиком. У него парализована была правая рука. Перекос. Но выступал на съездах партии, писал статьи. Работал в ВСНХ при Ленине. Его настоящая фамилия Лурье. Жена его работала у нас в МК.
- Выставка сына Бухарина, - продолжает Мая Лазаревна. - В театре Ермоловой, рядом с моим домом. Я на него посмотрела, к ней, вдове Бухарина, меня подвели: "Ты узнаешь Маечку?" Она посмотрела: "Вроде узнаю". Так, по-хорошему, да. Но я бы ее не узнала. Нюся, Анна Михайловна.
Каганович говорит: - Американский поэт был, как его, Уолт Уитмен. Приходил к нему друг, я это читал, садились у окна, сидят часа три и молчат. А потом он уходит: "Хорошо мы с тобой побеседовали. Ну, давай прощаться!" А мы этого сказать не можем. Потому что мы не молчали. Побеседовали действительно.
- Был такой хоккеист Виктор Коноваленко, вратарь, многократный чемпион мира. Репортер берет у него интервью, спрашивает, как играл со шведами. "От и до", - отвечает Виктор. "А с чехами?" - "От и до". - "С канадцами?" - "Нормально". Журналист потом сочинил сам и напечатал. Виктор прочитал и говорит ему: "Ну что написал? Говорили, говорили…"
Вы сказали, что у вас есть мандат, подписанный Лениным. Можно посмотреть?
- Копия у меня. Оригинал я отдал в музей, а мне даже расписку не дали. А копию мне прислали. Я небрежно относился, это было лет сорок назад. Думаю, пропадет оригинал, давай я сдам в музей. И сдал. А теперь его могут и порвать. Могут.
- Вы говорили о документах по храму Христа Спасителя…
- Есть статья у меня только… Это все материалы для атаки на строй, на советский строй. Штуки такие пописывают, идут в наступление на социализм.
"Самокритикуйтесь, господа попы!"
- Сейчас открывают храмы, власть с попами заигрывает…
- Причем, нигде не пишут, - возмущается Каганович, - что монастыри и церкви образовывали в девятьсот пятом году вооруженные отряды монахов и попов для борьбы с крестьянскими восстаниями и защиты помещиков и кулаков. Есть же фотографии, книга есть целая, Патриарха Тихона фотография. И в семнадцатом году благословляли Деникина, Колчака и прочих. А теперь они… Так вы тоже самокритикуйтесь, господа попы! - восклицает он. - Наша печать молчит совершенно. А они овладевают душами молодежи. Теперь под видом нравственности, добродетели идет религия в наступление. Поэтому они проклинают и марксизм.
- Ленин говорил, что мы не будем продавать водку и иконы.
- Да. Это период такой. Я не говорю, что нельзя маневрировать, надо маневрировать, надо и можно, но идеологию держи крепко, в особенности для партии, идеально держи, крепко, и политику держи тоже так, чтобы не вышло, что мы уже, так сказать, единое братство с религиозными и националистическими элементами создаем. Это неосторожно.
- Во многом мы отстали, - говорю я Кагановичу, - а в чем-то впереди идем. Идеологически мы впереди всех шли, а мы это губим сейчас. В ноябрьском номере "Нового мира" печатают "Гулаг" Солженицына. Я Солженицына уважаю. Он не лавировал, он всегда говорил, что ненавидит Ленина и Советскую власть, в отличие от тех, которые говорят, что они - ленинцы, они за Бухарина, за социализм с человеческий лицом. Добиваются, чтоб отменили решение о высылке Солженицына.
- А вот отменили, уже есть решение. Сегодня. Всем разрешается, кто захочет.
- Он сказал, что приедет. Радиостанция "Свобода" сообщила, что, когда Солженицын жил в Союзе, он готов был принять Ленинскую премию, никаких религиозных чувств не проявлял…
…Мы уезжали с Маей Лазаревной.
Она возмущалась тем, что пишут о Кагановиче, в частности, Рой Медведев. Будто бы в Ленинской библиотеке отец пошел сдавать книги без очереди и, когда его остановили, сказал: "Я Каганович".
"А я Рабинович", - ответил ему остановивший.
- Этого не было, говорит Мая Лазаревна. - Я всегда с ним ездила. И еще. Будто бы врач, пришедшая к нему, неправильно записала фамилию: Казанович. "Я не Казанович, а Каганович. Неужели вы меня не знаете?" - "Не знаю". - "А раньше меня знала вся страна".
- И этого не было! - говорит Мая Лазаревна. - Что за глупость? Неужели врач не знает, к кому идет? Фамилия больного написана на истории болезни.
13 декабря 1989 года, среда.
Был у Кагановича на Фрунзенской набережной. Вчера мне позвонила Мая Лазаревна, назначила встречу. Я приехал в 16.16.
Каганович сидел, как обычно, у стены перед вертящимся металлическим столиком. Был он в теплой, шерстяной светло-коричневой кофте. На шее висела на длинных черных лямках какая-то сумочка. Ему девяносто седьмой год. Он снова спросил меня, как бы отнесся Молотов к тому, что сейчас происходит. "Думаю, отрицательно, - ответил я. - Он говорил, что в ближайшее время к власти придут бухаринцы".