- Что же случилось? - наконец спросил он.
- Что случилось? - повторила она, качая головой, словно сомневаясь в реальности прошлого или как будто затрудняясь перевести его на язык воспоминаний, а возможно, в тот самый момент она фактически заново переживала все это. Арабелла вздохнула.
- Мне было пятнадцать, - сказала она, - Дениз на год моложе. Она была моей кузиной, и мы, сколько я себя помню, проводили вместе каждое лето. Я не могу рассказать, не могу выразить, насколько мы были близки. Она была очаровательной девушкой - необыкновенная, изящная, чистая… дитя природы. Или будто из балета. И такая… исключительно красивая. Я восхищалась ею, потому что она была полностью лишена… эгоизма, абсолютно не знакома с материальным миром. Я же, наоборот, как мои друзья в Париже, - честолюбивая, всегда стремящаяся быть впереди других, помешанная на идее совершенства и успеха. Но я была ее идолом - я уже работала в театре и училась… для нее была воплощением всего тайного и волнующего в Париже. - Она на минутку умолкла, нежно улыбаясь. - Ты ведь знаешь, юные девушки - начиная примерно с двенадцати лет - все время смотрят на свою грудь: не подросла ли она еще немного. И если у них есть близкая подруга, примерно того же возраста, они показывают их друг другу и сравнивают. Ну, именно так было и у нас с Дениз, за исключением того, что я была почти на год старше, и моя грудь росла быстрее. Кроме того я по природе была более… развитой в этом отношении. В любом случае к четырнадцати годам мои груди были чудесными, - она непроизвольно провела рукой над одной из них и посмотрела вниз, - очень чудесными, на самом деле, в то время как у Дениз они лишь начинали наливаться. Потом я приехала в следующем году - теперь ей было четырнадцать - и ее груди полностью изменились, они стали изумительными. Первым делом она показала их мне, даже несмотря на некоторую свою робость, потому что они были совершенством - точно таким же, каким были мои год назад. Вот так. В тот день мы приехали сюда на ланч, точно такой же, как этот, а потом пошли купаться, как мы всегда это делали, сняв всю одежду. И именно тогда это случилось, когда мы вышли из воды и опять стали разглядывать ее груди - и на этот раз мы были зачарованы тем, как торчали соски из-за холодной воды. Мы обе дотрагивались до них и до моих, весело смеясь. И я сказала, что хотела бы посмотреть, что почувствую, если их поцелую, пока они такие напряженные и торчащие. Дениз засмеялась и сказала, что она этого тоже хотела бы. И мы это сделали, и у меня возникло чудесное ощущение - я имею в виду, что ее сосок у меня во рту приносил чудесное ощущение… такой тяжелый и холодный от воды, но такой теплый и живой внутри и такой чувствительный - я могла чувствовать, как он становится тяжелее и больше, пока я его целую. Я думаю, что так это и началось - отклик, ощущение ее отклика. И затем я почувствовала жгучее желание поцеловать ее рот. По правде говоря, мы и раньше это делали, но это не было серьезно - с языком и так далее - это была своего рода лишь подготовка, чтобы понять, как это будет с мальчиками. Но теперь все было по-другому - теперь я хотела очень глубокого поцелуя и я хотела ощутить, как эти тяжелые соски прижимаются к моим грудям. Поэтому я начала целовать ее, пока мы все так же стояли вот здесь… на этом месте, и ласкать ее бока, бедра, ноги… и наконец, ее местечко. Потом я сказала ей, что не знаю почему, но мне хотелось бы поцеловать там. И она сказала, хорошо, я опустилась на колени и начала целовать его, ее клитор - а потом мы легли здесь и целовали друг друга. - Она потянулась и сжала руку Бориса. - Это было так чудесно… так волшебно. Мы были в исступлении. О, мы обе и раньше играли со своим телом, и, возможно, у нас бывало что-то вроде оргазма, маленького, но это было невероятно - то, как она стонала и извивалась, а затем всхлипывала, когда кончила. Это дало мне такое чувство власти, сознание того, что я могу так ее волновать. Нам казалось, что в мире существуем только мы, я целую ее, заставляю кончать опять, опять и опять…
Она замолчала, играя травинкой.
Борис, опершись на один локоть, изучал ее знаменитый профиль. Считалось, что у нее самый красивый рот во Франции, где его обессмертили в знаменитой рекламе зубной пасты, снятой, когда ей было шестнадцать, и до сих пор используемой - только ее полные, влажные красные губы и сильные абсолютно белые зубы. Он почувствовал, как у него появилась эрекция.
- Расскажи еще, - мягко попросил он, - вы занимались этим все лето?
- Да, но только в постели - мы должны были соблюдать осторожность, потому что она не могла сдерживать свои крики. Затем произошла ужасная вещь. Мой дядя, - ее отчим, огромный и страшный мужчина - раскрыл нашу тайну. Видно он что-то слышал ночью в нашей комнате, я не знаю, но потом он застукал нас - однажды он последовал сюда за нами и подсмотрел. В тот же вечер он отвел меня в сторону и сказал, что все видел. Он сказал, что расскажет моим родителям. Если я не разрешу ему побыть со мной наедине. Я сказала ему, что никогда еще не была с мужчиной, что я еще девственница - но я знаю, что он мне не поверил… он только продолжал говорить, что не причинит мне боль. Я спросила, как можно это сделать, не причиняя мне боли, если я была девушкой, и что, если я забеременею - и тогда он пообещал, что не будет заниматься со мной любовью, что только обнимет меня и крепко прижмет к себе. Я была испугана и смущена… я имею в виду, что подумала, что известие об этом разобьет сердце моим родителям. Следующий день был субботой, в этот день мы - Дениз, я и моя тетя всегда отправлялись в деревню за покупками. Он велел, чтобы я притворилась больной и сказала, что не могу ехать - и осталась в постели.
На мгновение показалось, что ей не хочется продолжать, но у Бориса появились теперь собственные причины, чтобы настаивать.
- Да?
- Ну… я осталась, как он и требовал, прикинулась больной, поэтому за покупками отправились без меня…, а я лежала, прислушивалась и ждала. Это было ужасно… Затем я услышала, как в другой комнате он сбросил на пол свои башмаки - тяжелые башмаки, какие носят фермеры - и я поняла, что он идет, я закрыла глаза, это было невыносимо, и он вошел, очень тихо: как будто на цыпочках.
"Притворись, что ты спишь", - сказал он шепотом, как будто кто-нибудь мог нас услышать, но, конечно, он знал, что никого не было на несколько миль, и он забрался в постель, не сняв одежды, только без ботинок… он расстегнул пуговицы на кофте моей пижамы - пока он это делал, я просто тихо лежала - но затем он начал стягивать нижнюю часть пижамы, и я попыталась сопротивляться, но он все говорил… "Я не сделаю тебе больно, я только хочу тебя подержать". Я по-прежнему не представляла, что он собирается делать - затем он оказался на мне, раздвигая мои ноги и вжимаясь между ними… и эта его штука, его пенис был высунут, тяжелый, давящий на меня, мне уже было больно, я попыталась отстраниться и сказала: "Вы обещали, что не будете", а он сказал: "Я только хочу дотронуться им до тебя", и он попытался силой втолкнуть его, но он никак не входил, потому что у меня было там сухо и все такое, тогда он смазал слюной конец и с силой втолкнул, очень сильно - о, это было невыносимо, это была такая боль - и я кричала, а он все говорил: "Твой любовник делает так?" и "Мой такой же большой, как у твоего любовника?" и прочие ужасные вещи, я была готова умереть, лишь бы прекратить это. У меня даже не хватило присутствия духа попросить его не входить в меня - но он бы, наверное, не послушал… Как бы то ни было, он кончил и осмотрел постель в поисках крови, но, конечно, там не было крови - балерины теряют свой гимен при первом же плие, а я танцевала уже шесть лет. Ну, он почувствовал облегчение, что крови не было, но я по-прежнему кричала, почти истерично, и теперь, когда все было позади, он начал бояться, что я расскажу, поэтому, когда я сказала, что хочу домой, он отвез меня прямо на станцию, позже сказав моей тете и Дениз, что я сильно заболела и настояла на возвращении домой. После этого я видела Дениз как-то раз в Париже, и мы занимались любовью, но я никогда не приезжала снова пожить у нее.
Арабелла посмотрела на Бориса и слабо улыбнулась.
- Итак, мистер Б., вот и вся моя история - "любовные истории Арабеллы" - или, по крайней мере, первая глава.
Борис был немного удивлен, что его мысли шли примерно в том же направлении, что раньше у Сида.
- Ну, - спросил он, - пробовала ли ты когда-нибудь, м-м, ты знаешь, опять? С мужчинами?
- Да. Когда я была еще молода, прежде чем приняла себя такой, какая есть. На самом деле я пыталась дважды - и каждый раз это должно было быть идеальным… каждый раз это было с тем, и каждый раз все оказывалось ужасно. Я ничего не чувствовала… за исключением страха и внутреннего сопротивления. Я даже не могла расслабиться, тем более… отдаться этому. - Она повернулась к Борису со своей знаменитой улыбкой. - Ну, доктор?
Борис покачал головой.
- Невероятно, - тихо сказал он.
- Невероятно? Ты имеешь в виду, что не веришь этому?
- Нет, нет, я имею в виду, что это… удивительно… великолепно. Мы должны использовать твою историю - для твоего эпизода в фильме.
- А что же будет с историей, которую вы уже подготовили?
- Она выглядит любительской по сравнению с твоей. На самом деле у нас не было истории - только некоторые идеи, в основном образные, о двух девушках, занимающихся любовью. В твоем же случае мы можем использовать и дядю. Это будет ужасающе - нечто на любой вкус.
- Но я не смогу - не смогу с дядей, я имею в виду, я просто не смогу этого сделать.
У Бориса внезапно появилась дикая мысль предложить Сида в качестве дяди, но затем он решил обдумать все получше.
- Но разве ты не понимаешь, что отвращение, которое ты почувствуешь, будет идеальным - оно будет в точности таким, каким и должно быть.