К проблеме миграций примыкает вопрос о демографических связях города и деревни в пределах Вологодского уезда, социально-экономической (конкретно – торговой) обусловленности пребывания деревенских жителей в городе. Помимо торговли, закрепляющим фактором для оседания крестьян в городе были браки в посадской среде. Однако по сравнению с 1646 г. группа торговых крестьян в Вологде в качестве самостоятельных владельцев дворов для торгово-промысловой деятельности к 1678 г. практически исчезает. Объяснение следует видеть в общем закрепостительном курсе правительственной политики в отношении крестьян после Соборного уложения 1649 г. и ограничении крестьянской торговли в городах. Это вытесняло торговых крестьян с посада, затрудняло их предпринимательство, поскольку "торги и промыслы" в сословно-податном отношении напрямую связывались с тяглыми посадскими людьми.
Через демографию заметны и другие социальные изменения. От 1646 к 1678 г. исчезает ещё одна группа населения Вологды – служилые люди по прибору (стрельцы, пушкари, затинщики, воротники). Что же касается светских землевладельцев, то группа служилых людей по отечеству к 1678 г. становится социально более однородной, в ней теперь не различаются "вологодские помещики" и "смоляне" (выходцы из западнорусских уездов, в массовом масштабе переселяемые после смуты в Белозерье и на Вологодчину и испомещаемые там). Кроме того, среди служилых людей – владельцев дворов в городе – к концу XVII в. не существовало более прослойки тюркоязычных "кормовых иноземцев" (татар).
Рост тяглого населения (посадского и бобыльского) города от начала до конца XVII в. составил 86 %. Однако, судя по следующей переписной книге 1711/12 г., он продолжался и в 1690–1700-х гг., поскольку в ней было отмечено на 14 % тяглых живущих дворов больше. Дворовый характер переписи 1711/12 г. не позволяет видеть в ней инструмент более эффективного учёта податного населения, поэтому отмеченную разницу мы относим именно к росту численности посадских людей и бобылей. В 1711/12 г. в Вологде было 14 % пустых дворов, что свидетельствует об отрыве населения со своих мест в результате рекрутских наборов, мобилизаций на строительство Северной столицы, рытьё каналов, продолжающихся миграциях в восточном направлении и пр. Возможно, рост населения ко второму десятилетию XVIII в. был ещё больше, поскольку, как заметил ещё краевед И. Н. Суворов, окладная книга архиерейского дома 1715 г. фиксирует не 1713, а 1983 двора.
Миграции населения на Устюге
Переходя теперь от Вологды к Устюгу, сосредоточим внимание на проблеме миграций по писцовым и переписным книгам 1670–1680-х гг. Активность миграционных потоков в Устюжском крае выразилась в обилии катойконимов и "географических фамилий" в переписной книге Устюга за 1677–1678 гг. Речь идёт об определении посадских людей по названиям волостей и других (помимо Устюга) городов, выходцами из которых они были. Катойконимы относятся как к дворовладельцам, так и к их подворникам и работникам. Соотнесение катойконимов с известным составом волостей Устюжского, Двинского, Тотемского и Сольвычегодского уездов даёт основание для предположения о крестьянском в недавнем прошлом происхождении части посадских людей Устюга. Систематизация указанной информации приведена ниже.
Отметим в ней прежде всего ближайшие к Устюгу деревни и волости – Дрествянку (фамилия Дресвяных), Деревеньки (фамилия Деревенских), Гудцово (фамилия Гудцовских); волости Вондокурье ("вондокур"), Котоваль ("котовалец"), Брусенскую ("брусенец"). К более отдалённым устюжским волостям относятся: Вотложма ("вотложемец"), Варжа ("варженец"), Кильченгская ("кильчежанин"), Ярокурская ("ярокурец"), погост Красный Бор на Двине ("красноборец"), Подосиновская (фамилия Подосинов). Выходцами из волостей Сольвычегодского уезда были посадские люди, определяемые переписью 1678 г. с помощью таких катойконимов, как ратмеровец (Ратмеровская вол.), лузянин (Луза).
Определения "верхотин/Верховцов", вероятно, указывают на Верхний конец Быкокурского и Комарицкого станов Устюжского уезда. В последний входили также волости Верхняя Мошкурья, Верхняя Ерга. Следовательно, крестьяне из этих мест также оказывались в Устюге и со временем пополняли ряды тяглых посадских людей. Формы южанин, южак, Югов отражают происхождение человека из Южской трети Устюжского уезда, наиболее хлебородной по природно-географическим условиям. Оттуда известно более всего участников хлебной торговли на устюжском рынке по таможенным книгам XVII–XVIII вв.
Отражением некоторых этнокультурных контактов русских с коренным финно-угорским населением можно считать такие определения, как зырянин и пермяк. Замечено много кокшаров, выходцев из Кокшеньги (река – левый приток Ваги), которых в научной литературе рассматривают как особую этническую группу русских (потомков участников новгородской и низовой, ростово-суздальской, колонизации севера в древнерусскую эпоху). В XVII в. это была Кокшеньгская четверть Важского уезда. Иногда катойконим не был образован, например, человек "из Заборья", а это группа деревень "Заборской полусошки" Баскачьего стана Усольского уезда. Фамилию Пинегин предположительно можно связать с р. Пинегой, хотя больше уверенности дал бы катойконим пинежанин . Надо учитывать и отражение в катойконимах сельских миграций (внутри– и межуездных) на обширном пространстве Русского Севера: "такой-то из Перми Великой, а урождением вычегжанин", "старец такой-то, а родимец Черевковской волости", "пинежанин кевролец", "мы, такие-то Устюжского уезду крестьяне Ягрышской волости, а родом пинежана ". Отсюда же и фамилия Пинегин или Пинежанинов, какую носил, например, известный в 1680–1690-х гг. площадной подьячий Фёдор Иванов Пинежанинов. Выходцы из северных волостей расселялись не только по пространству посада, но отмечены среди вкладчиков Михайло-Архангельского и Иоанно-Предтеченского монастырей, а также стрельцов (важенин, вондокур, зырянин, Пустозерцов, ратмеровец, Югов). Вкладчиками городских монастырей становились приезжавшие на Устюг крестьяне Белозерского и Костромского уездов.
Чаще всего катойконимы встречаются в источниках в форме мужского рода, но иногда – и женского (вдовы-колмогорки; Улита усолка, но: Иван Григорьев Усолкин), что отражает определённую территориальную мобильность женщин. Не всегда можно считать подобные географические "маркеры" бесспорным указанием на крестьянское происхождение называемого лица. Человек мог происходить и из городов ("белозер", "вологженин", "тотьмянин"), и из торгово-ремесленных посадов – Верховажья ("важенин", прозвище "Вага"), Холмогор, Пустозерска, Шенкурска (центра Важской земли) и пр. Однако здесь погрешность – в допустимых пределах. В определении человека могли сопрягаться социальные, географические и профессиональные характеристики. Например, он – крестьянин Троице-Сергиева монастыря по владельческой принадлежности, тотьмянин по месту жительства и нижнесухонский носник (то есть лоцман), проводящий торговые суда на наиболее опасном участке от Тотьмы до Устюга.
Для более раннего времени определения белозерцы, вологжане, устюжане, двиняне и т. п. относились к жителям как соответствующих городов, так и прилегающих к ним округ-земель-волостей, позднее – уездов. Такие же по сути определения употребимы и в источниках древнерусского периода "кыяне", "новгородцы", "псковичи", "полочане" и в Устюжском летописном своде (двиняне, вычегжане, вятчане, галичане, вымичи, сысоличи, пермяки, устюжане, вологжане, белозерцы и т. п.). Произведённые нами подсчёты по тексту переписной книги 1677/78 г. показали 65 дворовладельцев и их детей, а ещё 30 подворников и работников, оседание которых на Устюге имело разнообразные причины (экономические, социальные, демографические). Например, южанин (то есть выходец из Южской трети уезда) Антонко Андреев отмечен как дворовладелец и зять посадской вдовы, имеет двух детей. Следовательно, он был женат на её дочери, которая затем умерла.
Краткий характер записей в переписной книге 1678 г. не раскрывает обстоятельств попадания в город выходцев из сельских волостей. Единственное, что отражено в ней вполне определённо, – это семейная форма переселения (или пребывания) на Устюге указанных выходцев и заметное количество братских семей и у дворовладельцев, и даже у отдельных их подворников ("Федька, Федоско, Ивашко, Василиска 10 лет, Деревенских", "Данилко, Федька, Карпушка Быстяковы, кокшары", "Калинка и Фомка Каргопольцовы"). Аналогичные наблюдения приведены выше по вологодским переписным книгам 1646 и 1678 гг. Возраст старших братьев (как и сыновей) обычно не указывался, что косвенно свидетельствует об их уже семейном статусе. У младших (ещё неженатых) сыновей (или братьев) возраст отмечен (обычно не старше 15 лет). Иногда в порядке перечисления дворов угадывается разделение братских семей: "во дворе Антошка Леонтьев сын Барсуковских"; "во дворе Илюшка Леонтьев сын Барсуковских".
Катойконимы и "географические фамилии" жителей Устюга (по переписной книге 1678 г.)
Источник : Устюг Великий. Материалы для истории города XVII и XVIII столетий. М., 1883. С.144–163.