– Слышишь, Лия? – женщина взяла Лию за подбородок. Лицо у девочки опухло от слез, глаза были испуганными, она хлюпала носом. – Ты идешь к хорошим людям. Твоя мама знала, что делает. Но ты и нас не забудешь, правда? – и, не дожидаясь ответа, обратилась к Хенни: – Она хорошая девочка, у вас с ней не будет хлопот. И такая умная для своих лет. Вы не пожалеете. Через несколько лет она сможет работать. Ты все свои вещи собрала, Лия? Не заставляй себя ждать.
Хенни поняла, что они спешат вернуться к прерванной работе – и так потеряли полдня. Она взяла Лию за руку. Маленькая ручка крепко сжала ее руку; девочка сознавала, что в ней вся ее надежда.
– Ну что ж, – нарочито бодро сказала Хенни, – тогда мы, пожалуй, пойдем.
Они поехали домой на трамвае. Картонная коробка со скудными пожитками Лии стояла на полу между Хенни и Дэном. Через проход от них сидели Лия и Фредди. Хенни украдкой наблюдала за ними, пока Дэн читал газету.
Какое уродливое на ней пальто, думала она. Надо будет завтра же пойти в магазин. И хорошее покрывало на кровать тоже надо будет купить. Какое счастье, что у нас пустует эта маленькая задняя комната. Ее можно переоборудовать для Лии. Выкрасить в желтый цвет, она станет такой солнечной. И поставить полку для кукол. И купить ей новых кукол. Пусть ей покажется, что она попала в сказку. О, Фредди ей что-то рассказывает, она даже слегка улыбается. Как же ей должно быть страшно. А Фредди уже потянулся к ней.
Он понимает. Он не будет ревновать, не возненавидит ее. Нежная душа, Фредди. Я видела его лицо, когда Лия плакала у могилы. Какие жалкие похороны; кучка чужих людей, которым не терпелось покончить со всем поскорее. Комья холодной земли, падающие в могилу, глухие удары о крышку гроба. Запомнит ли она все это? И крики ласточек.
От остановки трамвая они пешком пошли к дому. Апрельский день, пасмурный с утра, сейчас прояснился, из-за туч проглядывало солнышко. На больших клумбах на Вашингтон-сквер трепетали на ветру белые и желтые нарциссы.
Лия остановилась.
– Я никогда не видела столько цветов, – прошептала она и застыла, не в силах отвести от них глаз.
Появилась няня с коляской, в которой лежал младенец, завернутый во что-то белое с многочисленными оборками – бантами. В глазах Лии застыло изумление. Голова ее вертелась из стороны в сторону как на шарнирах. Все, что она видела на площади, казалось ей чудом: два джентльмена в полосатых брюках и шелковых цилиндрах, ландо с кучером в темно-бордовой ливрее, толстая старуха в шляпе, украшенной длинными черными страусовыми перьями. Чудо за чудом.
Сколько в ней интереса ко всему, подумала Хенни. И она сильная по натуре; она быстро сумеет приспособиться к новому для нее окружению. Вслух она ласково сказала:
– Завтра мы отправимся на прогулку, и я покажу тебе все вокруг и твою новую школу. А сейчас пора идти, мне еще надо приготовить обед. Ты есть хочешь?
Лия кивнула. Нечего было и спрашивать, она, наверное, постоянно хотела есть.
– Зови меня тетя Хенни, дорогая, и говори, когда проголодаешься или тебе что-то понадобится.
Глаза девочки снова наполнились слезами. Это из-за моих добрых слов, догадалась Хенни. Чужая доброта часто вызывает у людей слезы, тем более в такой день. И она деловым тоном закончила:
– Поторапливайтесь, вы, двое. Уже поздно.
Лия с Фредди ушли вперед. Мальчик что-то говорил ей.
– Когда ты освоишь шашки, – донеслось до Хенни и Дэна, – я, может быть, научу тебя играть в шахматы. Я сам уже неплохо играю.
– По-моему, он счастлив, что она будет жить с нами, – заметил Дэн.
– А ты все еще думаешь, что я приняла ошибочное решение?
– Неважно, что я думаю. Что сделано, то сделано, и мне нужно принять это.
– Посмотри, как блестят на солнце ее волосы. Она очаровательный ребенок, ты должен признать это.
– О, да, она чаровница, вырастет, будет такой же. Но главное для меня, видит Бог, чтобы ты была довольна. И я помогу тебе с ней, сделаю все, что в моих силах. Не беспокойся.
Хенни улыбнулась.
– Вот и хорошо.
ГЛАВА 5
После ужина Фредди сидит в своей комнате и, как считают домашние, делает уроки. Ему надо еще решить двенадцать задач и обозначить на контурной карте крупнейшие реки мира, но сегодня он не в состоянии думать ни о цифрах, ни о реках. Он может думать только о том, что случилось днем. Охваченный печальными мыслями, он кладет голову на руки.
А начался день так хорошо. По дороге в школу к нему подошел и дружелюбно заговорил с ним Боб Фишер, до этого не обращавший на него внимания, на завтрак ему положили в портфель пакет с большим куском яблочного пирога; за сочинение он получил А с минусом; и, самое главное, мистер Кокс попросил его сыграть на собрании в пятницу вместо заболевшего учителя музыки.
Фредди выбегает из школы, даже не дождавшись Боба Фишера; он должен поскорее рассказать об этом папе, ему не терпится увидеть, как тот обрадуется. Отец хочет, чтобы Фредди стал профессиональным музыкантом и часто повторяет, что у него есть для этого все данные. Он не рассердится, если Фредди придет к нему в лабораторию с такими новостями.
Фредди бежит всю дорогу, портфель колотит его по ногам. Он на полной скорости огибает углы, лишь изредка, когда начинает совсем задыхаться, замедляя свой бег, подбегает наконец к двери и звонит. Никто не отвечает. Но папа должен быть там. Он всегда работает в лаборатории в это время дня. Вдобавок, день сегодня пасмурный и видно, что внутри горит свет. Фредди звонит еще раз, подольше. Звонок уже не звенит, а воет, как гудок, противный звук, хочется заткнуть уши. Но все равно никто не открывает.
Может, папа задремал наверху? Или… не мог же он умереть, как Лиина мама. Фредди охватывает страх, который, правда, быстро проходит. Надо же вообразить такое. Затем он вспоминает, что у него есть ключ. Ну конечно! Он у него во внутреннем кармане портфеля вместе с ключом от дома, который ему дали на случай непредвиденных обстоятельств – вдруг, вернувшись из школы, он обнаружит, что дома никого нет, как в тот раз, когда маму арестовали. Правда с тех пор ничего подобного не случалось. Фредди тогда очень не понравилась вся эта история. Он не хочет, чтобы она участвовала в таких ужасных вещах, как драки и забастовки.
Он достает ключ и открывает дверь. Отца в лаборатории нет. Свисающие с потолка лампы освещают его бумаги и разложенные на столе штепсели и предохранители и разные другие приборы, в которых Фредди ничего не смыслит и которые его нисколько не интересуют. Значит, отец был здесь; должно быть, он наверху.
Фредди идет вглубь помещения. Он собирается подняться по лестнице и тут до него доносятся голоса. Он останавливается. Что-то удерживает его на месте… Кто-то смеется приятным журчащим сопрано… Кто? Не мама, в этом он уверен.
Слышится голос отца: "Ты самая чудесная, самая веселая девушка…"
Фредди словно примерз к нижней ступеньке лестницы.
Голос отца: "Останься подольше, мы же только начали". Приглушенный ответ. Смех. Молчание. И звуки, звуки. Фредди кажется, он знает, что означают эти звуки. Он не уверен, но, наверное, это то, о чем говорят старшие ребята в школьном туалете. Нет, он знает это наверняка, хотя предпочел бы не знать. Ведь это его отец. Его отец…
Он зажимает уши руками и стоит, уставившись в стену. В углу под потолком висит паутина, оставшаяся с прошлого лета. И как это паук забрался сюда? Он сосредоточенно размышляет над этим вопросом, чтобы не думать о том, что сейчас происходит наверху. Потом вдруг хватает свой портфель и идет, чуть ли не бежит – на сей раз на цыпочках – к входной двери.
Он плетется домой, еле волоча ноги, чувствуя себя больным. Ему ясно одно: он ни с кем не должен говорить об этом, и отца тоже не должен спрашивать, ни за что. Он и сам толком не понимает, почему этого не следует делать, знает лишь, что это было бы ужасно. А может, ничего и не было. Может, у него разыгралось воображение. Нет, воображение тут ни при чем.
Женский смех. Какое у нее право находиться в этой комнате наверху? Внезапно его охватывает гнев на эту неизвестную женщину.
Дома за ужином отец ведет себя так же, как всегда: войдя, целует маму, садится, разворачивает салфетку и начинает обсуждать все то, что заинтересовало его в сегодняшней "Нью-Йорк таймс". Фредди не в состоянии смотреть на него, не в состоянии ни о чем говорить. Зато Лия болтает без умолку. Собственно, Фредди и в обычные дни часто молчит, ему больше нравится слушать Лию, она так забавно обо всем рассуждает.
Его мысли обращаются к Лии. Уже год прошел с тех пор, как она к ним переехала. Она больше не плачет, но и в начале плакала не много. Она мужественная девочка. Смотрит в будущее как, по словам мамы, и положено нормальному человеку, а не сокрушается бесконечно о прошлом. А может, смерть легче перенести, чем предательство. Лия лишилась матери, но сохранила о ней прекрасные воспоминания. Воспоминания дают душе хоть какое-то утешение. Лия не сталкивалась ни с чем столь отвратительным, как…
Фредди поднимает голову. "Сегодня я чего-то лишился, – думает он. – Отца. Не в прямом смысле слова, конечно, но мое отношение к нему никогда не будет прежним".
И лучше бы ему не просить меня сыграть для него сегодня. Лучше ему этого не делать.
Вздохнув, он открывает учебник по математике.