– Конечно. Какая у нее красивая корона. С такой короной она могла бы быть и королевой, правда?
– Она слишком молодая. Это принцесса. Она ждет принца. А платье у нее розовое. У меня не было нужного карандаша, но оно все равно розовое.
– Очень красиво. Ты рисуешь такие чудесные картинки, Лия.
Мать сидела, опершись подбородком на руки и наблюдала, как дочка ужинает. Скудный это был ужин: кусок сухой селедки, вареная картофелина, немного хлеба. Но девочка ела с удовольствием – она была голодна. Благотворительный ужин, подумала мать, подарок тех, кто сидит сейчас за машинками в комнате рядом. Они же должны понимать, что она не сможет отплатить им. Подарок бедняка еще большему бедняку, чем он сам.
– Ах, если бы ты сшила мне розовое платье, – сказала Лия.
Ольга вздрогнула. Такое безобидное желание. Лия смотрела на нее умоляющими глазами, а у нее было ощущение, будто в сердце вонзили нож. Где достать денег, чтобы купить материал? На чем шить, ведь машинки, которые здесь есть, вечно заняты. Не говоря уж о том, откуда взять силы.
– Ты дрожишь, мама. А перед печкой так жарко. Кухня была такой маленькой, что стол и два стула стояли чуть ли не впритык к печке. Слава Богу, что здесь по крайней мере было тепло. С резким рыбным запахом и покрытой сальным налетом раковиной можно было смириться.
– Ты дрожишь, мама, – повторила Лия.
– Ничего, все в порядке. Иногда я не могу сразу согреться.
Девочка внимательно посмотрела на мать, словно желая удостовериться, что та говорит правду. Затем, не заметив, видимо, ничего необычного, снова заговорила о своем:
– Так ты сошьешь мне розовое платье? Ольга мягко ответила:
– По-моему, сначала надо справить тебе зимнее пальто. Ты так выросла, в старом рукава тебе коротки.
– Ну и пусть. Я хочу платье. Мама Ханны сшила ей новое платье, она сегодня в нем была… почему ты никогда не можешь… – она прижала ладонь к губам и быстро поправилась: – Я забыла, что ты больна. Я хотела сказать, когда ты поправишься.
Какая она добрая, подумала Ольга. Пристает ко мне, требует, но вспомнив, что я больна, сразу же жалеет меня. Она такая маленькая, совсем еще ребенок.
– Вот что я тебе скажу, Лия. Розовый цвет хорош для лета. Сейчас ты будешь смешно выглядеть в розовом. Но когда наступит лето, я сошью тебе розовое платье. Я обещаю.
Боже милостивый, я достану ей розовое платье, не знаю как, но она его получит.
– Пей молоко, Лия. Тебе оно необходимо.
Даже молоко стоило недешево. В России в самых бедных деревнях можно держать корову. Она пасется целый день на лугу, не требует никаких затрат и взамен дает молоко. А здесь… – Ольга уставилась в окно, которое находилось всего в нескольких футах от такого же окна напротив – нет и клочка травы. Здесь было так сумрачно, что герань на подоконнике погибла от недостатка солнечного света.
Впрочем, это несправедливо. И в Америке есть деревни, где много цветов и на лугах пасутся коровы. Только они с Лией там не живут. Она снова посмотрела на дочь, которая задумалась о чем-то, зажав в обеих руках стакан.
– О чем ты думаешь, Лия? Твои мысли где-то далеко.
Девочка улыбнулась, на щеках появились ямочки.
– Я думала о той даме, твоей подруге, которая приехала в автомобиле. Мне бы хотелось покататься в таком автомобиле.
Малышка мечтала о простеньком удовольствии, не ведая, с чем ей вскоре придется столкнуться. От этого впору было разрыдаться. Но Ольга знала, что ей надо оставаться спокойной. И она ответила ровным голосом:
– Да, для тебя это было бы развлечение.
– Еще какое. Должно быть, эта дама богатая. Она богатая, мама?
– Я не знаю. Я не думала об этом. Она хорошая подруга, и это главное.
Лия подобрала с тарелки все до последней крошки и понесла ее к раковине. Взяв двумя пальцами грязную драную тряпочку для мытья посуды, она сморщила нос от отвращения.
– Фу! Какая грязь! Здесь повсюду грязь, мама.
– Тсс, они могут услышать.
Ольга с беспокойством посмотрела на дверь в комнату. Но они, конечно, ничего не слышали. Они склонились над швейными машинками, нажимая на педали, переговариваясь о чем-то, что-то мурлыча себе под нос.
– Ты не должна так говорить, Лия. Это хорошие люди и к нам хорошо относятся. У них нет времени, чтобы наводить чистоту.
– Но у нас было чисто, когда мы жили с папой, – не сдаваясь прошептала Лия.
Лия была права. Но они с мужем оба работали и у них был только один ребенок. Ольге было проще следить за порядком, чем матери этой многодетной семьи.
– Мне так не хватает папы, – сказала Лия.
– Я знаю, родная, я знаю.
Обе замолчали. Вдова вспоминала лицо умершего таким молодым мужа. Наверное, оно воскресло и в памяти Лии, потому что девочка вдруг расплакалась.
– О, мама, он никогда не вернется к нам?
– Нет.
– Что, если ты тоже умрешь? Я боюсь, ты ведь тоже можешь умереть.
Ольга закашлялась. Она задыхалась от кашля, на носовом платке остались следы крови.
– Мама, ты действительно очень больна. Я знаю.
– Да, я больна. – Ольга решилась. В конце концов пусть Лия узнает правду сейчас, когда ей восемь, все равно через год или раньше ей придется столкнуться с реальностью. – Возможно, я умру, дорогая.
– Я не хочу, чтобы ты умирала. Ты не можешь. У меня тогда никого не останется.
– Это, увы, от нас не зависит. Слушай, что я скажу, слушай очень внимательно. Ты уже большая девочка, в третьем классе, я могу говорить с тобой о серьезных вещах. Я напишу тебе имя и адрес той доброй дамы, что была здесь. Хенни Рот. Записку я положу в коробку и спрячу под белье. Если со мной что-нибудь случится, ты пойдешь к ней. Или попросишь кого-нибудь.
– Зачем, зачем?
Ольга постаралась, чтобы голос ее не дрожал.
– Она обещала мне присмотреть за тобой. Я уверена, она возьмет тебя к себе. У тебя будет хороший дом.
Лия прижалась к коленям Ольги.
– Но я не хочу жить с ней. Я ни с кем не хочу жить, кроме тебя.
Ольга нежно отстранила ее.
– Не подходи ко мне слишком близко, я могу опять закашляться. Дорогая, тебе будет у них хорошо. Если бы я не была в этом уверена, я бы ни за что на это не согласилась, правда?
Девочка зарыдала, положив голову на стол.
– Лия, у тебя будет много платьев. Розовые, любые, какие захочешь.
Мать тщательно подбирала слова. Оставалось так мало времени, чтобы подготовить ребенка.
– И игрушек тоже. Все то, чего я не могу тебе дать. Может, даже кукольный домик.
– Я не хочу кукольного домика, – послышалось сквозь рыдания.
– Конечно, хочешь. Ты только о нем и говоришь с тех пор, как увидела картинку в книге.
Маленькие плечи сотрясались от рыданий… Медленно, очень медленно рыдания стали затихать… Наконец Лия подняла голову, вытирая щеки тыльной стороной ладони.
– А еще, – продолжала Ольга, – они будут иногда катать тебя в автомобиле, я уверена. – Она сама слышала, каким сладким, как у искусительницы, стал ее голос, но одновременно в нем звучала мольба. – Ты умная девочка, Лия, помни об этом. Из тебя выйдет толк. Борись за то, что тебе нужно, за справедливость. Ты хорошая девочка, ты сумеешь понять, что хорошо, а что плохо. Я пыталась научить тебя этому.
В темных смышленых глазах ребенка засветилось понимание, но тем не менее она пробормотала:
– Все равно я не хочу туда идти.
– Сейчас мы не будем больше говорить об этом. Сними платье, я расчешу тебе волосы.
Теплые волосы кудрявились под материнскими пальцами. Ольга молча ритмично водила по ним расческой, ничем не выдавая собственных страданий.
Как странно думать, что другие руки будут расчесывать эти волосы. Пройдет первый приступ горя и со временем, хотя и не скоро, Лия привыкнет к этим другим рукам, забудет о материнских. Мать превратится в смутный образ, наполовину забытый голос, имя, которое положено чтить. Мать. Умершая мать. Это кажется нереальным, невозможным.
Смерть пришла скорее, чем можно было предположить. Для нее это благо, подумала Хенни, ее страдания кончились.
Прямо с похорон она отправилась за вещами Лии: немного одежды, старая драная кукла, такие же старые драные книги, альбом для рисования и карандаши. Теперь они стояли в комнате, заставленной швейными машинками, умолкнувшими сегодня на время, пока их хозяева провожали Ольгу в последний путь – на Бруклинское кладбище. Им хотелось поскорее уйти, но они не знали, как это сделать, чтобы не показаться грубыми.
Дэн с Фредди остались в дверях. У Фредди был серьезный вид. Он был испуган – это было его первое знакомство со смертью. Хенни не хотела брать его с собой, но Дэн настоял. В одиннадцать лет, сказал он, пора получить представление и об этой стороне нашего бытия. Вдобавок, раз Хенни твердо решила принять в семью чужого ребенка, Фредди следует собственными глазами увидеть, чем это вызвано. Что ж, это имело смысл. И вот они стояли там, наблюдая. Фредди, судя по всему, был очень взволнован, Дэн – молчалив и сдержан.
Хенни достала кошелек.
– Кто из вас собирал деньги?
Один из мужчин ответил, что он. Несколько человек, объяснил он, согласились внести деньги, чтобы бедную женщину не пришлось хоронить на кладбище для бродяг.
– Я оставлю вам деньги. Их хватит на покрытие всех расходов и кое-что останется для вашей семьи. – Хенни с трудом удерживалась от слез и быстро закончила: – Вы были так добры к ней.
Мать семейства схватила Хенни за руку.
– Вы ангел, настоящий ангел.
– Не я, – ответила Хенни. – Это деньги моей сестры и ее мужа. Они захотели помочь, когда узнали.