Он понимал, что осталось мало. И торопился утвердиться любой ценой. Для этого стоило умереть в тридцать три. Вполне разумно. И подняться вверх, к облакам. Куда вообще-то ему не подняться… Но он профессионал. Хорошо знающий, что прощать ничего нельзя. Ни себе, ни другим. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Ничего нельзя забывать. Хотя ты далеко не Бог - единственный, кто имеет право карать и судить на земле и на Небе. Единственный, кто умеет прощать. А ты, отомстив, должен умереть. Для профессионала - обычное дело…
- Дай зеркало, - попросила Нина Марьяшку. - Я видела у тебя такое маленькое… А румян нету? И кстати, где Дуся?
…Над Николо-Архангельским метался сырой, холодный ветер.
Глава 10
Телефон заверещал, едва все расселись за свои рабочие столы. Трубку снял Одинцов. Звонил его закадычный друг Акселевич.
- Привет, Леонид! - сказал Борис. - Давно не трепались. Вопрос можно? Ты в полной норме?
- Да где там! Опять дома зажимают! - привычно, с разбега, пожаловался Одинцов. - То жена, то теща… Маньки ради маней мужиков дурманят! Поэтическая экономика! Или экономика в стихах. Модель нашего настоящего. Я, по их мнению, маловато в дом приношу. Плешь переели! Сколько ни заработай, им все мало! Слыхал? А ты как? - И Леонид осекся. Зажатая в ладони трубка мгновенно стала удивительно тяжелой, превратившись в пудовую гантельку. - Ты… откуда? - прошептал он в смятении, с трудом ориентируясь в родном русском языке. - Боб, ведь ты же… неделю назад… Я сам…
Одинцов проглотил слова "умер" и "гроб нес", не в силах их выговорить. Действительность становилась слишком действительной.
- Вот тебе и вот! - неожиданно обиделся Акселевич. - Значит, теперь и позвонить тебе нельзя? Я и так сколько времени был занят!
- Занят?! - растерянно повторил Леонид. - Чем это?… Ты вообще… где сейчас находишься, Борька?
- Игде хочу, там и нахожусь! - нагрубил в ответ приятель. - Ты за меня не волновайся!
Он всегда был невыдержанным.
- Счастье, что не торчу в вашей богадельне, где никто ни хрена не делает, зато все изображают из себя важных и избранных: каждый похож на надутый воздушный шар. Достаточно ткнуть иголкой, чтобы понять - а внутри-то пусто! Ха! И какие могут быть дела в вашем болоте? Квакаете себе помаленьку, на манер лягушек. Значит, с Марусей у тебя плохо…
- Плохо, - тупо повторил Одинцов. Трубка в руке стала чуточку полегче.
- Я же говорю, ест меня поедом… С утра до ночи.
- Дороги, которые мы выбираем, - философски отозвался Акселевич. - Ишь ты подишь ты… Мы выбираем или выбирают за нас? Без нашего участия и при нашем полном безучастном согласии… Не любит она тебя, Ленька.
- Не любит, - без обиды согласился Одинцов. - И замуж вышла не за меня, а за Москву. Сам знаешь.
- Ты и не требуй с нее любви, - продолжал развивать свою мысль Борис. - Между прочим, твоя Маруся вообще не умеет никого любить, а требовать с людей того, чего они не умеют, - грех. И готовки с нее вкусной не спрашивай - тоже не умеет.
- Интересное кино… А вообще чего-нибудь спрашивать можно? - поинтересовался уже потерявший первую робость Одинцов. - Советовать мы все мастера!
- А я не советую, я хочу, чтобы ты жил иначе! - сказал Акселевич. - Но не знаю, как это сделать. Требовать ничего нельзя! Ни от кого! Хотя получается с трудом. Попробуй ни к кому не предъявлять никаких претензий. Единственно правильный вариант. Если сейчас не понял, позже дойдет. А может, и не дойдет… Но в это стоит верить. Верить всегда хорошо, но не в лучшее…
- В худшее? - спросил Леонид. - Подумать только, до чего необычная мысль!
- Не остри! У тебя с остроумием с детства были серьезные нелады! Сплошное ослоумие! - снова вспылил Борис. - Верь во что-то свое, близкое тебе, родное…
- Ты здорово изменился, - язвительно заметил Одинцов. - За то время, пока я тебя не слышал… Или нашелся прекрасный учитель.
- Это особь статья! - отрезал Акселевич. - Ты просто раньше никогда меня не слушал, потому и не слышал. Я позвонил, чтобы ты меня хоть один раз услышал… Ты часто киснешь, Ленька. Я тоже всегда скисал от всякой ерунды, думал, что жизнь - трагедия или драма. Пустые слова! Понял это лишь теперь.
- Не трагедия и не драма? - поинтересовался Одинцов. - А что же тогда? - Он начинал раздражаться от менторского тона приятеля.
- Схема, - сказал Борис. - Непритязательная и глупая. Как в метро. Нужно только вовремя сделать пересадку на другую линию. На нужную именно тебе. По Кольцу не наездишься.
- Примитивист, ты додумался до великих открытий! - сообщил Леонид. - Завидую!
- А ты вообще ни до чего не додумался! - отпарировал Акселевич. - Ты думай, товарищ, мысли! И почаще. Между прочим, не так уж сложно. "Я мыслю, следовательно, я существую!" И Марусю тебе лучше всего отпустить. Отпусти и забудь… Что новенького в твоей богадельне?
- Все то же, будто не знаешь! - скривился Одинцов. - Глаза б мои не глядели! Живу как жилетка, все вокруг с утра до ночи плачутся. Тебе хорошо!
- Да, мне хорошо, - легко согласился Борис. - Спокойно и тихо… Самое главное все-таки - когда спокойно и тихо. Но вот тебя немного не хватает и рыбок. Вопрос можно? Ты не спрашивал, как там они без меня в родном доме поживают? Им хоть воду поменяли разок за это время?
- Не спрашивал, - снова растерялся Леонид. - Я несколько дней не звонил Алле…
- Ха! Не сострадаешь, значит, ее неутешному сестринскому горю! - фыркнул Акселевич. - Я думаю, ей тоже сейчас без меня неплохо, слезы давно высохли. Но ты справься на досуге про рыбок. Мне домой звонить неохота - начнутся сопли и вопли: что, да почему, да где, да с кем! С кем - это главное! А я ни с кем, Леонид. И это так здорово, так прекрасно, ты даже представить себе не можешь!
- Почему же не могу, очень даже себе могу, - мрачно пробубнил Одинцов. - Как все странно и неожиданно получилось… Мы ведь с тобой весной в Крым собирались смотаться… К Зинаиде. Боб, ты помнишь Крым в мае? Как там бывает тепло и тоже очень тихо…
Акселевич помолчал.
- Да, жаль, Ленька, я ведь не хотел… Но с кем не бывает… Повидаться бы неплохо! Может, зайдешь? Мне это сделать сложнее.
Одинцов увидел, что предметы в комнате стали резко уменьшаться в размерах и закачались, словно при давнем московском землетрясении.
- Как-нибудь, при случае… - просипел он из последних сил. - А ты звони, звони почаще… Или это… там у вас… сложно?
- Да нет, ничего! - засмеялся Борис. - Проще, чем ты думаешь. Вот и радио мне тут постоянно напоминает "Позвони мне, позвони!".
- Радио?… - прошептал Одинцов. - А… какая программа?
- Программа? Да фиг ее знает! Кажется, "Ностальжи". А может, "Серебряный дождь". Зачем тебе это? - удивился Акселевич. - Главное, ты там тоже позвони и насчет рыбок не забудь, очень тебя прошу! И Алке про меня много не рассказывай. Обойдется! Просто скажи, что все в порядке. Привет!
Одинцов осторожно положил трубку на рычаг. К нему, неслышно ступая, подошел шеф и, наклонившись, тихо сказал:
- Леонид Ефимович, что-то случилось? Мы боялись вас беспокоить… Вы говорили по телефону весь рабочий день, посмотрите… И потом…
Одинцов вздрогнул и глянул на часы: стрелки показывали без пяти шесть.
В комнате стояла неестественная тишина. Женщины торопливо, не глядя на Леонида, собирали помаду и румяна и на цыпочках, одна за другой, выбегали за дверь. Шеф стоял, опустив голову.
Одинцов встал, засунул руки в рукава дубленки и взял "дипломат". Все ощущения исчезли. Он вышел на улицу. Куда-то пропали автобусы, троллейбусы и такси, сгинула даже бесконечная толпа прохожих, вечно несущихся по черным грязным тротуарам. Только холодные редкие капли снега, больно обжигающие щеки…
"А что, если Борька больше никогда не позвонит?…" - в ужасе подумал вдруг Леонид и с отчаянной надеждой вскинул лицо к темнеющему низкому небу.
Мать рано отдала Женьку учиться плавать. Она постоянно простужалась, и бассейн стал решением этой трудной проблемы. Женька плавание полюбила, а когда уже оставила спортивную секцию, потому что в спортсменки не годилась, попросила маму Тому купить ей абонемент в бассейн "Москва".
Женя давно знала, что ее родители умерли, от нее никто этого не скрывал. Но их ранний уход не стал для Женьки трагедией и даже памятью - вся ее жизнь прошла в доме тетки и бабушки.
В тот год Нина была счастлива. Она поступила в медицинский, куда так рвалась, и поехала в августе с Борисом, тоже ставшим студентом МИЭМа, в Крым.
Выпускной класс, абсолютно ненормальный из-за выпускных и вступительных экзаменов, просто отчаянный - все вдруг поняли, что они оказались на каком-то краю, и бросились самоопределяться - промчался сумасшедшим галопом.
- У одних пропасть вызывает страшную безнадежную мысль о черной бездне и провале, а у других - об изящном мосте с перилами. Вот тебе и вот! - задумчиво резюмировал Борис. - А школы - это особь статья. Они всегда обычно всех выпускают, только вузы впускают далеко не всех. - Он потрогал Нинины косы. - Эн Зе…
- Ты ошибся, - засмеялась Нина. - Я не Эн Зе, а Эн Ша.
- Ты - это особь статья, - пробурчал Борька. - Наш неприкосновенный запас… К которому мечтают прикоснуться все и каждый. И Филька, и Олег… Ну и ваш покорный слуга…
Нина смутилась.
- Есть удивительное и слишком редкое качество - откровенность. Видимо, поэтому иногда оная некоторых людей шокирует и отпугивает, - лениво продолжал Борис. - Вот сдадим экзамены и поедем с тобой в Крым… В Коктебель. Шурупыч, ты была в Коктебеле?
Нина покачала головой.
- Ну, вот и побываешь… А что читают хорошенькие девушки? - спросил он, увидев на столе раскрытую книгу.