1374 - 1375 гг. достаточно четко обозначили расстановку сил. В Московской Руси усилиями митрополита Алексия и великого князя Дмитрия Ивановича было достигнуто политическое и церковно-по-литическое единство. На пути возвышающейся Москвы становились Орда Мамая, Литва и византийские исихасты. 1376 г. принес заметный успех: войско под водительством Боброка Волынца взяло бывшую столицу Волжской Булгарии, получив 5 тыс. рублей "окупа". Но в 1377 г. последовало чувствительное поражение от татар на реке Пьяне (притоке Суры, впадающей в Волгу, в Мордовской земле), явившееся следствием халатности воевод. Однако осознание способности противостоять Орде на Руси сохранялось, и победа над значительными силами Мамая (во главе с Бегичем) на реке Воже в 1378 г., одержанная московскими и рязанскими (пронскими) силами, только укрепила это убеждение. И недаром в следующем году Мамай опустошит Рязанскую землю, но не осмелится вступать в московские пределы. Теперь реальным становилось и решение главного вопроса - освобождение Гуси от ига Золотой Орды. Но деятеля, подготовившего решение этого вопроса, уже не было в живых: 12 февраля 1378 г. митрополит Алексий скончался.
Подводя итог деятельности Алексия, А.Е. Пресняков не без сожаления отмечает, что после его смерти "Константинополь сумел провести на русскую митрополию людей, которые пойдут не по стопам митрополита Алексея, а по тому пути компромисса между московско-владимирской митрополией и ее значением как "Киевской и всея Руси", какой был предуказан еще в последних грамотах патриарха Филофея". Отметив, что первые достижения
"национально-политической идеологии" "практически сорвались после временного успеха", Пресняков весьма скептически оценивает последующие действия и церкви, и светской власти. Однако он видит "глубокий след" этой "национально-политической идеологии" в публицистике следующего столетия. Фактический разрыв Московской Руси с Византией после Флорентийского собора 1439 г. питался событиями и идеями 60 - 70-х гг. XIV столетия. Именно тогда составляются Жития Алексия, редактируются Жития Сергия Радонежского, затушевываются разногласия и выводятся на первый план борцы за истинное возрождение Руси. Правда, падение Константинополя в 1453 г. изменит направленность публицистики: станет выгоднее претендовать на византийское наследие ("Москва - Третий Рим"). Иное наполнение получит и лозунг "всея Руси" (не против Москвы, а во главе с Москвой). Но от победы на Куликовом поле до освобождения от ордынского ига прошло целое столетие.
***
Были ли возможности развить успех 70-х гг. XIV в. сразу же после Куликовской битвы? Каково соотношение объективного и субъективного в успехах и неудачах первых "государственников"? Историки любят оперировать глобальными категориями, "закономерностями". Феодальные усобицы - фактор объективный, вытекающий из характера экономических отношений. За военную помощь союзник обязательно ждет воздаяния в виде города и волости, и все начинается сначала. Тем не менее фатальной предопределенности крушения союза князей Северо-Восточной Руси после Куликовской битвы не было. Это продемонстрировал, кстати, жизненный путь Алексия. Объединив в своих руках светскую и духовную власть, сражаясь на три фронта - с византийскими иси-хастами, Литвой и Ордой, митрополит за два десятилетия 50 - 70-х г.г. создал предпосылки будущих решающих побед.
Конечно, объективные предпосылки были. Выше отмечалось, что в отличие от Орды, где редкий из соискателей трона умирал естественной смертью, а чувства родства вроде бы и вовсе не было, в XIV в. на Руси усобицы, по крайней мере на княжеском уровне, не доходили до кровавых "разборок", а не соблюдавшиеся "вечные миры" все-таки отражали общественную потребность в такого рода договоренностях. Общество в целом устало от войны, проявлением этой усталости явилась отмеченная выше активизация вечевых институтов в разных городах, направленная обычно против эгоистических устремлений собственных князей. Следовательно, "Земля" активно поддерживала устремления "Власти" в борьбе с ордынским игом. Показательно также, что с середины XIV столетия заметно поднимается роль общины - сельской и городской. Именно на волне этого настроя митрополит Алексий провел монастырскую реформу.
Монастырская реформа Алексия более всего проявляет принципиальное отличие русского православия от исихазма. В исихазме "спасение" достигается индивидуальной молитвой и молчаливым приобщением к "Фаворскому свету". Более того, индивидуальное спасение решительно преобладает даже в тех случаях, когда в монастыре под общей крышей собирается большее или меньшее число иноков, - внутри монастыря каждый живет "своим коштом" в своей келье. На Руси в XII - XIII вв. тоже преобладало "особножи-тие", хотя и иного толка, нежели кельи исихастов, - это были, скорее, загородные особняки феодалов. Выдвижение на первый план в XIV в. монастырского "общежития" предполагало принципиально иной взгляд на само назначение монастыря. В монастырях, устроенных на правилах "общежития" ("общежитийные" монастыри) отменялась частная собственность, вводились общие молитвы, общие трапезы и обязательный труд для каждого инока. В какой-то мере общежитийные монастыри напоминают ранние ирландские, и, видимо, не случайно по Северу Руси в XIV - XV вв. появляется большое количество каменных крестов ирландского типа, а Житие Сергия Радонежского, написанное Епифанием Премудрым, в некоторых отношениях ориентировано на нормы ирландских монастырей (именно уставы ирландских монастырей требовали для утверждения монастыря 12 иноков).
Старые "келиотские" монастыри зависели обычно от местных феодалов, которыми чаще всего и создавались. Одной из главных задач внедрения "общежития" было как раз стремление вывести монастыри за пределы местного подчинения, и митрополит Алексий в этом в большой мере преуспел. За короткий срок в Северо-Восточной Руси вырастают десятки общежитийных обителей. В большинстве случаев учреждает их сам митрополит, некоторые, согласно житию, по тому же уставу - Сергий Радонежский, и естественно, что они становятся идейной, а отчасти и материальной опорой центральной власти (особенно если учесть освобождение их от даней), т. е. митрополичьего двора и московского великокняжеского стола. В самой Москве Алексий основал четыре новых монастыря: Чудов, Андроников, Алексеевский и Симонов. Затем монастырская колонизация двинулась на север и способствовала экономическому освоению края. Монастырское "общежитие" было выражением традиционного тяготения основной массы русского населения к решению всех проблем "миром", в рамках веками устоявшихся норм территориальной общины. Поэтому в XIV столетии это сближение с традиционными этическими нормами в большой мере способствовало подъему общественного сознания. Позднее "общежитие" увяжется с крестьянской "крепостью" - монастырям начнут передавать земли с крестьянами. Крестьянские общины будут воевать с монастырями, но это уже другая история - в XIV в. спор о "селах" даже и не предполагался. Всего же, по подсчетам В.О. Ключевского, в концеXIV-XVвв. возникло 27пустынныхи 8 городских монастырей.
В литературе высказывались мнения, что в 70-е гг. XIV в. отношения митрополита со своими подопечными-князьями не были безоблачными, и это неудивительно. Молодой князь Дмитрий Иванович рвался в бой, не оценивая реального соотношения сил. Дмитрий явно готов был пойти на полный разрыв с Константинополем, по крайней мере в его исихастском воплощении. Утверждение Киприана в качестве митрополита Киевского с перспективами подчинения ему и епархий Северо-Восточной Руси провоцировало ответные действия. И Дмитрий со своей стороны выдвигает кандидата-преемника митрополита-русина, служившего именно Руси. Таковым явился духовник князя коломенский священник Михаил, известный более под несколько сниженным именем - Митяй. Дмитрий, судя по "Повести", осуждающей Митяя, не слишком разбирался в догматических тонкостях, но он сознательно шел на полный разрыв с Константинополем, добиваясь лишь благословения Алексия на свое решение. Алексий, конечно, не мог одобрить слишком нетрадиционные действия князя. Он согласился лишь с выдвижением Михаила в качестве кандидата для отправления в Константинополь. Но и этим согласием он брал на себя немало: Алексий фактически не признавал утверждение Константинополем Киприана митрополитом "всея Руси". Впрочем, наверняка Алексий лучше представлял и расклад сил в самом Константинополе - возможность утверждения рекомендованного князем кандидата была, и именно под эту возможность духовник Дмитрия был направлен на по-ставление в Константинополь.
В "Повести о Митяе" духовник князя представлен в карикатурном виде. Тем не менее и в ней просматривается крупная фигура Митяя, вполне соизмеримая с князем Дмитрием, чьи сокровенные мысли Митяю приходилось выслушивать и обсуждать. "Возрастом не мал, телом высок, плечист, рожаист, браду имея плоску и велику и свершену, словесы речист, глас имея доброгласен износящь, грамоте горазд, пети горазд, чести горазд, книгами говорити горазд, всеми делы поповскими изящен и по всему нарочит бе. И того ради избран бысть изволением великого князя во отчьство и в печатни-кы. И бысть Митяй отець духовный князю великому и всем боярам старейшим, но и печатник, юже на собе ношаше печать" - так описал духовника великого князя Рогожский летописец. Отметил он и то, что Митяй "пребысть в таковем чину и в таковем устроении многа лета". Даже упрек "Повести" в недостаточном монашеском "стаже" неточен: в течение двух лет Митяй был архимандритом Спасского монастыря в Москве.