Откуда берутся гении? Почему в некоторых семьях они появляются, а в других – нет? По семейной легенде, основателем их рода был человек творческий, иностранный архитектор, "зодчий", приехавший для заработка в 1789 году на Украину из Италии и получивший при крещении в православие имя Аким. Отсюда, по легенде, из слова "зодчий" и образовалась, на украинский лад, их фамилия – Зощенко… Может, и так. Сочинять, как мы уже убедились, Миша Зощенко умел. Тем более, красавец-брюнет, он вполне походил на итальянца. Хотя и на украинца тоже… Отец его, Михаил Иванович, полтавский дворянин, стал художником. В журнале "Нива" славились его комические картинки из жизни украинских поселян. Он же делал потешные подписи под ними. Так что талант Зощенко понятно откуда. К сожалению, отец рано умер. И мать, Елена Осиповна (Иосифовна) Сурина, осталась в детьми. Одна, без мужа-кормильца, она вырастила восьмерых детей. Может быть, и в этом разгадка появления гения? Когда много детей – больше шансов, что хоть одного из них "поцелует Бог". И вот – одного! – Мишу, "Бог поцеловал". Что еще повлияло? Когда много детей и они вырастают вместе, они помогают друг другу в жизни: один за всех и все за одного. Самая старшая сестра – Елена, Лелька – была веселой, энергичной, придумывала разные авантюры и всю жизнь старалась помогать младшему братику Мише. Но главное – именно про нее, про ее проделки, Михаил написал гораздо больше, чем про других братьев и сестер. Остальные сестры и братья – Валентина, Юлия, Тамара, Владимир, Вера, Виталий – были хорошими людьми, жили как все. Но ни у кого из них, кроме Михаила, не было таланта. Судьбы их обыкновенны в отличие от судьбы их гениального брата.
Конечно, большое влияние на него оказала мать, Елена Осиповна. Она была волевая, энергичная, одаренная – раньше была актрисой, потом стала писать рассказы для популярного журнала "Копейка". Что унаследовал Миша из ее творчества? Наверное, самое главное: в рассказах должны быть переживания! Она не просто вырастила детей – но и "определила", – успела каждому сказать самое важное. Михаилу она сказала так: "У тебя закрытое сердце. Как и у твоего отца". И фраза эта поразила его, и вся его литература – попытка раскрыть сердце. Но не впрямую – для человека с закрытым сердцем это мучительно – а через "маску", которую сочинил для себя Зощенко. Один из признаков гения – он сразу, в первую очередь сочиняет себя, своего героя, и делает это очень решительно, и, как правило, неожиданно, потрясая всех. Пушкин, например, был дерзким нарушителем всех прежних литературных правил. Зощенко тоже всех поразил. Он был дворянин, воспитан в традиционной дворянской культуре, был образцовым офицером царской армии. И вдруг после революции, когда начались гонения на дворян, особенно на офицеров – он вдруг перешел на сторону "победившего класса", на сторону рабочих и крестьян… которые на самом деле никакими победителями не были, влачили такое же существование, как и раньше, а может быть, даже хуже. Ну, из окраинных лачуг их переселили на лучшие улицы города, включая Невский, в бывшие роскошные квартиры буржуев и дворян… и образовались чудовищные коммуналки! Каких немало на Невском до сих пор. И "певцом" всего этого хаоса стал Михаил Зощенко, оказавшийся в такой вот жуткой коммуналке, в доме на углу Невского и Большой Морской, вход со двора, и написавший о "полудиких" обитателях этих трущоб, причем – сочувственно и смешно, за что его сразу же безумно полюбили миллионы обитателей этих трущоб.
Гений всегда парадоксален, не как все ("как все" уже надоели!) – он вроде бы пишет об ужасах, а читать почему-то радостно и жить легче.
"…А кухонька, знаете, узкая. Драться неспособно. Тесно. Кругом кастрюли и примуса. Повернуться негде. А тут двенадцать человек вперлось. Хочешь, например, одного по харе смазать – троих кроешь. И, конечное дело, на все натыкаешься, падаешь. Не то что, знаете, безногому инвалиду – с тремя ногами устоять на полу нет никакой возможности. А инвалид, чертова перечница, несмотря на это, в самую гущу вперся. Иван Степаныч, чей ежик, кричит ему: "Уходи, Гаврилыч, от греха. Гляди, последнюю ногу оторвут!""
Ужасы под гениальным пером превращались в шедевры смеха. Зощенко стал истинно народным писателем. Однажды ларек, где Зощенко продавал свои книжки, толпа снесла с места. Остановку автобуса на Невском, которая называлась "улица зодчего Росси", кондукторы называли "улица Зощенко", и кому надо выходили. Новые обитатели центра в старой культуре разбирались не шибко, кто такой зодчий Росси – понятия не имели, а вот Зощенко, который писал про них, они знали! Зощенко не ошибся, отдав свой талант народу.
После I Съезда писателей в 1934 году писатели были "выстроены", поделены на категории. Зощенко получил высшую. В одном из самых красивейших мест Ленинграда, там, где канал Грибоедова пересекается с Невским, в том самом писательском "недоскребе" Зощенко получил самую престижную квартиру – четырехкомнатную, с камином. Власти не могли не считаться с его популярностью – хотя он изображал совсем не тот "советский народ", какой бы им хотелось увидеть.
В результате семейных неурядиц, но главное, после официальных проработок, когда его фактически запретили печатать, Зощенко сильно скатился по "официальной лестнице", и из шикарной четырехкомнатной оказался в тесной двухкомнатной – в этом же самом доме, что, наверное, было особенно горько. Гениальность опасна! Зощенко кончил дни в опале и бедности. Но за это мы любим его еще больше.
Рассказывают, что однажды "лихой москвич" Катаев, заложив "грустного петербуржца" Михаила Зощенко, все же приехал тогда к нему в этот дом на грибоедовском канале, позвонил в дверь и встал на колени: "Миша, прости!". И мягкий петербуржец Зощенко его простил. После этого, недолго думая, "лихой москвич" заложил его снова и снова приехал, и позвонил в дверь: "Прости. Миша!" Но Миша в этот раз его не простил. Он сказал: "Ты становишься однообразным". Так гласит легенда, которыми буквально напичкан этот дом, полный когда-то литературной жизни. Этот кусок канала Грибоедова вообще необыкновенно насыщен: напротив "недоскреба" – Михайловский театр оперы и балета, чуть дальше – корпус Бенуа Русского музея, и венчает эту часть канала храм Спаса-на-Крови на месте убийства народовольцами императора Александра Второго, построенный наподобие старинного храма Василия Блаженного в Москве, что несколько неожиданно смотрится в Петербурге – однако при всем том этот пейзаж прекрасен. Помню, как мы детьми после войны ползали в руинах храма, собирали яркие осколки мозаики с осыпавшихся куполов и выкладывали из них свои рисунки.
КУШНЕР
Замечательно про это место нашего города написал лучший поэт современности Александр Кушнер, который тоже вырос на этих берегах:
Вот грибоедовский канал,
Удобный для знакомства,
Где старый друг меня снимал
Для славы и потомства.
Бумажный сор у моего
Носка юлит неслышно.
Со славой, друг мой, ничего
Пора сказать, не вышло.
Но так прекрасен дом, канал,
Край неба темно-алый,
Как будто все сбылось, что ждал.
И сверх того, пожалуй.
Да – литература тем и хороша, что дарит нам что-то "сверх того", добавляет полноты и остроты нашей жизни. Пойдем по Невскому дальше.
ГОГОЛЬ
С узкой Малой Конюшенной улицы сморит на нас памятник еще одному гению, прославившему Невский проспект – Николаю Васильевичу Гоголю.
"Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайне мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бедных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уж пахнет одним гуляньем. <…> Всемогущий Невский проспект!"
И молодой Гоголь, Гоголь-щеголь, только что приехавший в Петербург, оставил свои следы на тротуаре Невского, и был счастлив здесь! И нарисовал самый точный, самый эмоциональный его портрет: "Начнем с самого раннего утра, когда весь Петербург пахнет горячими, только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих. <…> По улицам плетется нужный народ: иногда переходят ее русские мужики, спешащие на работу…
<…> В двенадцать часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций с своими питомцами в батистовых воротничках. Английские Джонсы и французские Коки идут под руку с вверенными их родительскому попечению питомцами и с приличною солидностию изъясняют им, что вывески над магазинами делаются для того, чтобы можно было посредством их узнать, что находится в самих магазинах. Гувернантки, бледные миссы и розовые славянки, идут величаво позади своих легеньких, вертлявых девчонок, приказывая им поднимать несколько выше плечо и держаться прямее; короче сказать, в это время Невский проспект – педагогический Невский проспект."
И об этом Гоголь тоже знает не понаслышке – наверняка и он проходил здесь с вверенными ему чадами. Приехав в Петербург из малороссийского города Нежина, закончив лицей, где он прославился забавными байками и актерскими способностями, Гоголь был полон самых тщеславных планов, но в первое время вынужден был работать педагогом сперва в семьях, а после – в учебных заведениях.