Они все время над чем-то смеются. Целуются, когда думают, что я не вижу. Цитируют фразы из фильмов, телешоу и журналов. Один из них говорит: "Не пора ли жить дружно?" или "На этот раз Льюис Лэпэм зашел слишком далеко", и другой начинает хохотать. "Кто такой Льюис Лэпэм? Что забавного в свитере с надписью "Колледж"?" - спрашиваю я, и они пытаются объяснить. Но выходит как в детстве: я слышу слова, но не понимаю смысла.
- Моя очередь, - настаивала Тамсин.
Она села и скрутила волосы узлом на макушке.
- Гм…
Я отвернулась. Вряд ли Тамсин найдет в своей матери хоть что-то неприятное. У миссис Мармер грудь нормального размера - по крайней мере, была в досиликоновую эпоху. Отец Тамсин и Тодда - ее муж, а не бывший парень, который сделал миссис Мармер ребенка, даже не изволив жениться.
Но самое замечательное в миссис Мармер то, что ей плевать на детей. В прошлом месяце она на двадцать минут опоздала на школьный мюзикл. Тамсин, сидевшая рядом со мной и поглядывающая на часы на телефоне каждые тридцать секунд, в ужасе глядела, как ее мать входит на цыпочках посреди первого соло Тодда. Рука миссис Мармер была прижата ко рту, резиновые шлепанцы стучали по полу. "Пробки, - беззвучно сообщила она и устроилась рядом с Тамсин. - Прости, детка. Я что-нибудь пропустила?" Моя мама находилась по другую сторону от меня. Я увидела, как она нахмурилась при виде шлепанцев и ярких коралловых ногтей на ногах миссис Мармер. Заметив мой взгляд, она тут же приняла беспечный вид и пожала плечами. "Всякое бывает", - прошептала она, когда Тамсин захлопнула телефон и сжала губы.
В жизни так никому не завидовала, как Тодду и Тамсин. Моя мать ни за что бы про меня не забыла. Даже на двадцать минут. Возможно, даже на двадцать секунд. Я для нее важнее всего. Она подвозит меня в школу каждое утро (одноклассники идут пешком или едут на автобусе). Днем, как только прозвенит последний звонок, ее мини-вэн (признанный "Дайджестом потребителей" самой безопасной машиной на рынке) первым забирает меня домой. Если я на плавании или репетиции хора, мать ждет на галерке, в это время она вяжет или печатает на ноутбуке. Моя мать - глава родительского комитета, поэтому ездит с нами на все экскурсии. Она приносит нарезанные фрукты и спортивные напитки на праздники, устраивает вечеринки для актеров после школьных спектаклей и подсовывает мне книги. Что-нибудь про Терабитию или Нарнию, какого-нибудь Филипа Пулмана или Роальда Даля. "Ах, Джой, тебе понравится; в твоем возрасте я его обожала!"
Мать рядом почти все время, когда я не в школе. Наверное, ей кажется, что я вот-вот отшвырну бутылочку, рухну на ковер и начну молотить руками и ногами, как в три года, и она вновь мне понадобится. Когда меня нет рядом, она думает обо мне, планирует развлечения для двоих или вяжет что-нибудь ненужное (очередной шарф, свитер или варежки). Покупает еще одну книгу, которая будет пылиться на полке, или устанавливает на окна специальные безопасные замки, услышав, что сто лет назад ребенок какой-то рок-звезды выпал из окна. (Я проверила в Интернете. Оказалось, окно находилось на пятьдесят третьем этаже нью-йоркского небоскреба, а ребенку едва исполнилось четыре года. Я рассказала об этом матери, но она все равно поставила замки.)
- Наша мама готовит ужасные школьные обеды, - наконец выдала Тамсин.
- Хуже не бывает, - закивал Тодд.
Я постаралась выразить сочувствие, хотя на самом деле охотно слопаю подмокший сэндвич со сливочным сыром и оливками или черствое низкокалорийное буррито, лишь бы поменяться с близнецами местами. Мать никогда не оставляет меня в покое! Она больше не держит меня за подбородок, но иногда мне кажется, что я все еще чувствую ее пальцы. Я сажусь в машину после уроков, и сразу начинается: "Как прошел день? Как дела в школе? Хочешь есть? Поможешь мне приготовить ужин? Взять тебе что-нибудь в супермаркете? Помочь с домашним заданием?" Мне хочется вопить: "Оставь меня в покое, в покое, я задыхаюсь, когда ты так близко!" Но я, конечно, не могу. Иначе мать так посмотрит, словно я дала ей пощечину или проколола ножом шины. В общем, будто я нарочно причинила ей боль.
Я поправила подушку, вполуха слушая рассказ Тамсин и Тодда о последнем кошмаре, который они обнаружили в пакетах с едой. "Она купила арахисовое масло без добавок и консервантов - проявила материнскую заботу. Сверху - слой жира! Я вообще не выношу арахисовое масло, а она его даже не перемешала. Получился сэндвич с жиром!" На потолке фосфоресцировали звезды, которые мы с мамой наклеили много лет назад, когда я была маленькой.
- Ш-ш-ш, - перебила я, заслышав шаги матери.
Я выключила свет, и мы остались в полной темноте. Тамсин вынула зубную пластинку, потом засунула обратно и попыталась читать в свете электронных часов. Я снова шикнула и велела убрать книгу. Френчи заворчала во сне. Цифры на часах сменились с 00.45 на 00.46.
- Почему она это делает? - спросил Тодд.
- Потому что слишком меня любит.
Мне казалось, получится саркастично, а вышло жалко, вяло и, что хуже всего, правдиво.
В 00.57 дверь отворилась. Я заранее прикрыла уши волосами, чтобы мама не заметила слуховой аппарат и не поняла, что мы разговаривали. Я затаила дыхание в надежде, что Тамсин не станет щелкать зубной пластинкой и не выдаст нас. Мать приблизилась к кровати и мгновение постояла.
Она не прикасалась ко мне, лишь смотрела и слушала дыхание, как каждую ночь. Когда мать повернулась к окну, я приоткрыла глаза и увидела в свете фонарей ее тайное лицо, известное только мне.
3
- Он… хочет… ребенка.
- Вот козел, - отозвалась Саманта с соседнего коврика для йоги. - Погоди. Кто - он?
Я улыбнулась. В последние несколько месяцев моя лучшая подруга хлебнула горя из-за парней. Апофеозом стало болезненное расставание с последним ухажером. Во время интимной близости, по деликатному выражению Сэм, он схватил с прикроватного столика крем от морщин по пятьсот долларов унция и принялся обильно мазать ее груди и свое хозяйство. Сэм пришла в ярость. Он тоже пришел в ярость - из-за того, что она пришла в ярость. ("Что? По-твоему, я этого не стою?!" - крикнул он. И подруга ответила, что ни один мужик не стоит пятисот долларов за ночь. Не говоря уже о листе ожидания на крем.)
- Питер. Мой муж, - пояснила я. - Парень, за которого я вышла замуж. Высокий, с темными волосами, помнишь? Он еще подарил мне робот-пылесос на день рождения.
Я понизила голос. В двух рядах от нас занималась Линда Ларсон - особа с телом девятнадцатилетней старлетки и слухом матерого разведчика.
- Мой муж Питер хочет ребенка.
- О господи!
Саманта встряхнула густыми, блестящими волосами, поправила ободок и еще больше выгнулась в позе голубя.
Я же оставила всякие попытки и повалилась на пол. Тем временем Сэм встала в позу собаки лицом вниз и быстрым движением перекатилась в позу березки. Был вторник, шесть вечера, мы занимались "йогой для тех, кому за сорок" в центре "Дитя йоги" на Южной улице. Я записала нас в сентябре, наивно ожидая увидеть полный зал сутулых старушек с ходунками, остеопорозом и жалобами на приливы. Как же я ошибалась! Наша группа состоит из восьми стройных, крепких девиц в черных трико для йоги. Ни одна из них, включая Сэм и Линду, не выглядит старше тридцати пяти. Я же в безразмерных синих трениках и футболке "Академия Филадельфии" выгляжу на все свои сорок два. Сколько я ни стараюсь угнаться за одногруппницами - ничего не выходит.
- И что ты собираешься делать? - поинтересовалась Сэм.
- Погоди, - пропыхтела я, изображая фантастически неуклюжую собаку.
В комнате пахло апельсинами, восковыми свечами и парфюмерией. Сэм перевернулась на живот, приподнялась в позе полукобры и повернула длинную шею так, чтобы я оказалась в поле ее зрения.
- Питер записал меня к врачу. Я должна выяснить, есть ли у меня жизнеспособные яйцеклетки, - прошептала я. - А потом, наверное, найти суррогатную мать.
Сэм пришла в ужас.
- Кэнни, я люблю тебя как сестру, но надеюсь, ты не собираешься просить меня о том, о чем я думаю? Руки прочь от моей вагины!
- Вообще-то от матки, - заметила я.
- В любом случае ни за что!
Эшли, инструктор, строго посмотрела на нас.
- Теперь примем позу счастливого ребенка. - Произнесла она низким, воркующим голосом.
- Мне только иронии на йоге не хватало, - пробормотала я. Мы перевернулись на спины, взяли себя за ступни и прижали колени к груди.
- Ты хочешь второго ребенка? - спросила Сэм.
- Не уверена.
Дети. Какие дети? Джой уже заводит разговоры о своей бат-мицве, а мне приходится покупать лекарства в бутылочках, которые легко открываются, с этикетками, которые легко читаются.
- Я старая.
- Ничего подобного, - возразила Сэм, выказывая дружескую поддержку.
Еще бы - она на полгода старше меня.
- В сорок два поздновато трижды кормить до полудня.
- Мадонна же кормила.
- Мадонна не человек, - ответила я.
Повинуясь инструкциям Эшли, мы опустили нош на пол, расслабили руки, так что они тяжело упали по бокам, и пять минут дышали в позе трупа. Затем сели, скрестив ноги, для последней медитации.
- Можешь кого-нибудь нанять, - продолжала Сэм. - Вроде кормилицы.
Эшли снова нахмурилась. Слово "кормилица" ни капли не похоже на "ом шанти шанти шанти". Сэм сложила ладони перед грудью.