- Мне случалось начинать и раньше, - пробурчал он. - Ты меня отвезешь куда-нибудь, где можно купить бутылку?
- Конечно, нет!
- Тогда мне придется позвать кого-нибудь еще. - Забыв о боли, он попытался дотянуться до телефонного аппарата на прикроватной тумбочке.
- Если ты планируешь позвонить клоуну Питу, то это тебе не поможет. Он сегодня уезжает в Калгари.
Чейз опустил руку и взглянул на нее.
- Откуда ты знаешь?
- Твоя приятельница сказала. Вчера вечером она приходила сюда справиться о тебе, когда ты не явился к ней на свидание после родео. Много волос, много сисек… Я не спросила, как ее зовут.
- Это неважно. Я тоже не спросил, - признался он. Марси ничего не сказала. Он минуту изучающе смотрел в ее спокойное лицо. - Что, без проповеди?
- От меня - нет.
Он хмыкнул.
- Хотел бы я, чтобы ты поговорила с моей родней насчет проповедей. Обожают проповедовать. Они все хотят спасти меня от меня самого. А я только хочу, чтобы меня, черт побери, оставили в покое.
- Они любят тебя.
- Моя жизнь принадлежит мне! - гневно воскликнул он. - Кто они такие, чтобы говорить мне, как я должен жить, а? Особенно Лаки. - Он пренебрежительно фыркнул. - Пока не появилась Девон, он только и успевал ширинку расстегивать. Трахал всех, кто мог двигаться, а, может быть, кое-кого, кто и не мог. А теперь он такой адски правоверный, что просто тошнит.
- Но, насколько я знаю, его… э-э… ширинка расстегивается не реже… - Эти слова заставили его снова посмотреть на нее. - Когда бы я ни встретила Девон, она всегда улыбается…
Самообладание Марси плохо сочеталось со скабрезной темой разговора. От этого и Чейзу трудно было оставаться серьезным, не говоря уже о гневе. Хотя он и продолжал хмуриться, мимолетная улыбка приподняла уголки его губ.
- Ты что надо, Гусенок! Просто свой парень.
Она закатила глаза:
- Это тайная мечта каждой женщины.
- Я хотел сделать тебе комплимент.
- Тогда - спасибо.
- Пока мы все еще в хороших отношениях, почему бы тебе не включить свои великолепные мозги и не поступить по-умному: оставить меня там, где ты меня нашла?
- И что бы я была за друг, если бы покинула тебя в час беды?
- Именно потому, что мы всегда были друзьями, я и прошу тебя уйти. Если ты тут останешься надолго, может случиться что-то по-настоящему ужасное, чего бы мне очень не хотелось.
- Что, например? - спросила она со смешком.
- У меня дар наживать врагов.
Она посерьезнела.
- Никогда, Чейз.
Он невыразительно хмыкнул.
- Говоришь, Пит направляется домой?
- Точно.
- У него в прицепе мои пожитки.
- О них уже позаботились. - Она взяла со столика стаканчик заварного крема и содрала крышечку из фольги. - Он все оставил в "Колизее", когда уезжал из города рано утром. Я забрала их оттуда.
Не замечая, что делает, он открыл рот, когда она поднесла к нему ложечку крема.
- Ты из-за меня столько беспокоилась?
- Никакого беспокойства.
- Ты позвонила моим родным?
- Нет. Я хотела сначала спросить тебя об этом.
- Не звони им.
- Ты уверен, что хочешь именно этого?
- Совершенно уверен.
- Они бы хотели знать, Чейз.
- Они узнают достаточно скоро. И когда узнают, захотят сделать из этого проблему.
- Ну, они и должны так поступить. Ты мог бы и погибнуть.
- И какая это была бы трагедия! - саркастически заметил он.
Она перестала класть ему в рот крем.
- Да, была бы.
Он, похоже, готов был начать спор по этому поводу, но вместо этого отвернулся и раздраженно оттолкнул переносной столик.
- Послушай, Марси, я ценю…
- А что случилось с Гусенком?
Он внимательно осмотрел ее. Морковного цвета волосы, которые были у нее в детстве, смягчили свой цвет и стали светло-каштановыми, с золотыми искрами. Они по-прежнему завивались и были непослушными, но она научилась искусно укладывать их.
Много лет она пыталась загореть - безрезультатно. Она, бывало, молилась, чтобы все ее веснушки слились вместе. После того, как она несколько раз сильно обгорела и много недель после этого некрасиво лупилась, Марси в конце концов отказалась от этих бесплодных попыток. Решила, что если у нее не получается гладкого золотистого загара пляжных кисонек, то она пойдет в направлении, прямо противоположном им, - будет подчеркивать белизну своей кожи. Сейчас она, казалось, просто светилась, и это нередко с завистью отмечали женщины ее возраста, которые много лет нежились на солнышке, а теперь расплачивались за свой роскошный загар складочками и морщинками.
Очки сменились контактными линзами. Годы с пластинками, выпрямляющими зубы, подарили ей идеальную улыбку. Тело-щепочка в конце концов налилось и стало женственным. Она все еще была поразительно тоненькой, но это была модная, а не уродливая худоба. Выпуклости под ее дорогой и элегантной одеждой не были изобильными, но они были видны.
Марси Джонс далеко ушла от неуклюжего книжного червя, которого все ребята звали Гусенком. В те годы, когда самые популярные девушки в ее классе становились участницами физкультурных и танцевальных команд, она была капитаном дискуссионного общества и президентом латинского клуба.
В то время, когда ее более фигуристых одноклассниц короновали как Возвращающихся домой королев и Возлюбленных Валентинова дня, она получала награды за выдающиеся успехи в учебе. Ее родители говорили ей, что это важнее, чем победы в конкурсах популярности, но Марси была достаточно сообразительна, чтобы понять, что это по крайней мере не совсем так. Она променяла бы все свои свидетельства и грамоты на одну усеянную фальшивыми бриллиантами диадему и коронационный поцелуй президента класса Чейза Тай-лера Мало кто знал, что ученица, удостоенная чести произнести речь прощания со школой, мечтает о чем-то ином, кроме признания ее академических достижений. Действительно, ну кто бы мог так подумать? Гусенок была Гусенком, и никто не думал о ней ничего, кроме того, как она здорово соображает.
Но теперь Чейз думал. Оценив ее внешность, он сказал:
- Почему-то имя "Гусенок" не идет к хорошо сложенной леди вроде тебя.
- Спасибо!
- Не за что. Ну вот, так я говорил…
- Ты давал мне понять, чтобы я к тебе не приставала.
Чейз провел рукой по непослушным волосам.
- Это не значит, что я не ценю все, что ты сделала, Марси. Ценю.
- Но ты просто хочешь, чтобы тебя оставили в покое.
- Точно.
- И ты мог бы наслаждаться своими страданиями.
- Опять угадала. А сейчас, если ты не хочешь стоять тут, пока я буду вылезать из постели в одной только повязке на ребрах, я бы посоветовал тебе попрощаться и уйти.
- Но ты же не собираешься и правда уйти из больницы?
- Собираюсь.
- Но тебя сегодня утром еще даже не смотрел врач!
- А мне он и не нужен, - я и так знаю, что у меня треснуло несколько ребер. Ничего такого, что не прошло бы после пары дней в постели. Но я лучше проведу это время где-нибудь в другом месте, где-нибудь, где виски - не такая большая редкость.
Он с трудом сел. От боли у него перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы. Выражение его лица стало ужасным, зубы скрежетали, пока острая боль немного не схлынула.
- Как ты собираешься выбираться из "этого места"? - спросила она. - В таком состоянии ты не сможешь вести машину.
- Справлюсь.
- И, наверное, при этом угробишь себя.
Он повернул голову и пронзил ее взглядом:
- Наверное, мне бы следовало взять у тебя уроки безопасного вождения…
Он не мог сказать или сделать ничего, что было бы для нее еще больнее. Она чуть не скорчилась под ударом этих слов. Кровь отлила у нее от головы так быстро, что она почувствовала себя на грани обморока.
В ту же секунду, как у него вырвались эти слова, Чейз уронил голову, так что его разбитый подбородок уперся ему в грудь. Вполголоса он длинно выругался. Если не считать этого, в комнате воцарилась прямо-таки ощутимая тишина.
Наконец он поднял голову.
- Извини, Марси!
Она нервно сжимала и разжимала руки, невидящими глазами уставившись прямо перед собой.
- Я постоянно думаю, не винишь ли ты меня в том несчастном случае…
- Не виню. Клянусь, что нет!
- Сознательно, может быть, и нет. Но глубоко в душе…
- Нисколько. Я сказал бессмыслицу, глупость. Я сказал, что превращу тебя во врага. Я не могу… - Он беспомощно приподнял руки. - Иногда меня охватывает такая злость из-за этого, что я свирепею и причиняю боль тому, кто подвернется под руку. Вот почему я - плохой собеседник. Вот почему я хочу, чтобы меня просто оставили в покое.
Его душевная боль была так очевидна, что ей легко было простить его за то, что он накинулся на нее. Он был похож на раненого, загнанного в угол зверя, который не позволяет приблизиться к себе тому, кто хочет ему помочь. В течение двух лет после смерти Тани он зализывал свои раны. Они еще не зажили. Если ничего не предпринимать, то они никогда не заживут. Они только воспалятся и станут еще болезненнее. Чейз больше не в состоянии был помочь себе.
- Ты настаиваешь на том, чтобы уйти из больницы?
- Да, - сказал он. - Даже если мне придется сделать это ползком.
- Тогда разреши мне отвезти тебя домой, в Милтон-Пойнт.
- Даже и не думай.
- Образумься, Чейз. Куда ты отправишься? Если бы ты жил с этим клоуном и он уехал в Канаду, куда бы отправился ты?
- Есть масса других людей из родео, у которых я мог бы остаться.