- А она тебя - нет! - торжествующе воскликнула девочка и направилась к выходу.
- Чудачка, что ты понимаешь в любви? - озадаченно посмотрел ей вслед Сергей.
- Не любит! Не любит! - неестественно засмеялась Наташа.
- У меня для тебя что-то есть, - сказал Сергей. Порывшись в большой папке с фотографиями, достал увеличенный портрет Наташи. Тот самый фотоэтюд, что был весной напечатан в газете.
Девочка взяла фотографию и небрежно свернула в трубку. Посмотрев Сергею в глаза, попросила:
- Дай мне ее фотографию.
- Ты меня удивляешь, Наташка, - сказал Сергей, однако выбрал из отглянцованных Лилиных снимков один и протянул девочке.
- Спасибо, - сказала она и выскочила за дверь.
А Сергей стоял с папкой посреди комнаты, и в ушах его все еще звучал Наташин голос: "Не любит! Не любит!"
Машенька появилась в фотолаборатории перед обедом. Сергей уже успел отпечатать все снимки, что оставались на проявленной пленке. Обычно улыбающееся лицо секретарши было серьезным. Как ни готов был Волков к предстоящей встрече с редактором, настроение сразу упало. Взяв с подоконника бутыль с проявителем, зачем-то встряхнул и снова поставил на место. По стеклу лениво ползла жирная синяя муха. Сергей пальцем подтолкнул ее к раскрытой форточке, Муха задумчиво поче" сала задними ножками отливающее металлическим блеском брюхо и поползла выше. Не захотела улетать из теплой фотолаборатории в пасмурный осенний день.
- Сердитый? - спросил Сергей.
- Полчаса с Лобановым беседовал, - ответила Машенька.
- Обо мне, - усмехнулся Сергей, - Решали, что лучше: повесить или четвертовать...
- Может быть, все обойдется, - не очень-то уверенно сказала секретарша. Уж кто-кто, а она-то знает своего шефа лучше всех. Раз у нее такое похоронное лицо, значит, плохи дела фотокорреспондента Сергея Волкова,
- Приказ об увольнении еще не отпечатала? - нарочито бодрым голосом спросил он.
Феликс заскрипел стулом и хмыкнул.
- Ты что-то сказал?- взглянул на его крепкую спину Сергей.
- Кайся, - пробурчал ретушер.
У двери редакторского кабинета Машенька напомнила:
- Не спорь, не перебивай... Ты ведь знаешь его?
- Бей себя в грудь, признавайся, в чем был и не был виноват, - подхватил Сергей. - Говори, дескать, молод, исправлюсь... Боюсь, не поможет мне все это, Машенька. Ведь редактор-то у нас не дурак...
- Спасибо, Волков, за столь лестную аттестацию...- Дверь неожиданно распахнулась перед самым носом Сергея, и на пороге появился монументальный Александр Федорович. - Не дурак, значит, ваш редактор? Ну, порадовал!.. Заходи, дорогой, заходи, я тебя уже давно жду тут, скучаю. Машенька, ко мне никого!
Усевшись за письменный стол, Голобобов из-под густых лохматых бровей с интересом взглянул на фотокорреспондента.
- В грудь не надо себя колошматить, на молодость тоже не ссылайся, слава богу, женат, небось скоро папашей будешь? .. Расскажи лучше, что же у тебя там произошло с Лобановым? По какому такому праву ты сорвал ответственное редакционное задание?
- Он ведь вам, наверное, говорил...
- Это он, а я хочу тебя, голубчик, послушать. Просто умираю от желания.
Голобобов поудобнее уселся в тягуче заскрипевшем кресле, откинулся на спинку и сцепил маленькие пухлые руки на необъятном животе. На одном из пальцев желто блеснуло глубоко врезавшееся обручальное кольцо. Все это вступление было не совсем обычным и потому тревожным. Как правило, редактор сначала гневно обрушивался на провинившегося сотрудника, потом нехотя выслушивал жалкий лепет оправданий. А тут выходило все наоборот. Переступая с ноги на ногу и собираясь с мыслями, Сергей откашлялся, почесал указательным пальцем переносицу: он не знал, с чего начать.
- Я жду, - посуровел пристально наблюдавший за ним редактор.
И тогда Сергей, вздохнув, все откровенно рассказал. И про переодевание, и про старика с медалями, и про приемник с книгами, притащенными с другого конца деревни от агронома...
В середине его несколько сбивчивого и взволнованного повествования пришел Павел Петрович Дадонов. Очевидно, приказ редактора "Ко мне никого!" к заведующему, сектором печати обкома партии не относился. Дадонов кивнул им и тихонько уселся на черный диван. Стараясь не привлекать к себе внимания, закурил. Высокий, худощавый, с моложавым лицом, он внимательно слушал, посматривая на Сергея веселыми серыми глазами. По всему было видно, что у Дадонова хорошее настроение.
- Вот почему я отказался делать липовые снимки к липовой полосе, - довольно спокойно закончил Сергей.- Это самое настоящее очковтирательство. Обман читателей. Если бы такая полоса появилась, над нами вся деревня смеялась бы, да что деревня - район!
- Липа, очковтирательство, обман читателей.. . - повторил Голобобов. - Как ты легко такими словечками-то бросаешься! Послушать тебя, так надо газету закрывать... Черт знает, чем мы тут занимаемся! Сплошным очковтирательством и обманом читателей... Какого ты года рождения?
- Мне двадцать четыре, - ответил сбитый с толку Сергей.
- Когда ты, как говорится, под стол пешком ходил, Лобанов уже был членом партии. Это я так, для справки. Но, тут я с тобой согласен, не прав он, что устроил эту возню с чужим приемником, притащил книги... Так и не надо было всю эту мишуру снимать! Твоя задача людей показать: как они работают и отдыхают. Мог ты это прекрасно сделать и без приемника. За самоваром сфотографировал бы. Сидят и пьют чай. А то, что они переоделись, ничего страшного. Каждому хочется понаряднее выглядеть на снимке. И ордена-медали, заработанные на фронте, лишь украшают человека. И правильно, что
Лобанов посоветовал старику надеть их... Не вижу я, Волков, серьезной причины для твоей амбиции. И потом, ведь ты не знал, что напишет Лобанов...
- Знал, - упрямо сказал Сергей. - Это было бы сплошное вранье! Я же видел, как он с колхозниками обращается... Будто не живые люди, а чурбаки! Вы бы посмотрели на лица этих людей! Сидели, как в воду опущенные, шею повернуть боялись. Манекены какие-то, а не люди. Уж если Лобанов не постеснялся на глазах колхозников через всю деревню тащить чужой приемник в дом, то в своей статье он мог написать все, что ему вздумается... Не мог я иллюстрировать такую полосу. Я бы тогда был... как это? Соучастником этой липы, мистификации.
- Преувеличиваешь ты, Волков!
- Я не могу вам, Александр Федорович, объяснить, но я... Я возненавидел бы свою профессию, если бы мои снимки появились в этой полосе.
В кабинете стало тихо. Голобобов, поглаживая пальцами круглые щеки с мешками под глазами, смотрел в окно. Дадонов приподнялся с дивана, достал со стола пепельницу и, поставив на колени, стряхнул пепел. Худощавое лицо его было непроницаемым.
- Нашла коса на камень! - сказал редактор.- И Лобанов тут метал громы и молнии... Какая между вами кошка пробежала?
- Может, когда я под стол пешком ходил, и были другие порядки, но сейчас так, как Лобанов, никто из газетчиков-не работает. Ведь я почти со всеми был в командировках. .. Не хотелось мне говорить, да уж ладно... Я с хозяйской дочкой - она дояркой работает в колхозе- на танцах был. Кстати, она закончила десятилетку. Так вот, она мне рассказала, что, когда приемник через всю деревню в их дом тащили, и стар и млад со смеху помирали... Дело в том, что приемник этот - одна видимость. Декорация. Агроном его привез из Германии в сорок шестом. Уж года три как все лампы сгорели, и стоит этот трофейный "Телефункен" вместо мебели.
- И дался тебе этот приемник!
- А книги? Малограмотным людям на полку поставил "Капитал" Маркса!
- Я просто диву даюсь, как мог такой опытный газетчик, как Лобанов, додуматься до такой глупости! - вмешался Дадонов.
- Сейчас разговор не о Лобанове, - сказал Голобобов, взглянув на Сергея. - Ты всего-навсего фотограф и обязан был выполнить задание. Мы бы тут разобрались, что к чему.
Уж от кого-кого, а от редактора Сергей не ожидал такого оскорбления. Фотограф сидит в фотографии и снимает клиентов, а он, Сергей Волков, журналист, и редактор не хуже его знает разницу между фотографом и фотокорреспондентом. .. Чувствуя, как вспыхнули щеки, он резко сказал:
- Во-первых, я не фотограф, а фотокорреспондент, во-вторых, разные дурацкие задания я выполнять не собираюсь. ..
Голобобов не рассвирепел, не стал стучать по столу массивной крышкой от чернильницы, как ожидал Волков, - он с улыбкой повернулся к Дадонову:
- Что же это ты, Павел Петрович, заставляешь меня давать моим сотрудникам разные дурацкие задания? Если я не ошибаюсь, идея этой полосы принадлежит тебе?
- Идея как раз неплохая, - спокойно ответил Дадонов. - И полоса, надеюсь, появится в газете. Но ведь любую идею, даже хорошую, можно извратить.
- Я прочитал полосу Лобанова, - сказал Голобобов. - В отличие от Волкова, он выполнил редакционное задание и представил весь материал в срок.
- Ну и как?
- Полоса не пойдет. - Голобобов взглянул на встрепенувшегося Сергея. - Однако это обстоятельство не снимает с тебя вины. Если каждый фотограф...
- Я фотокорреспондент, - перебил Волков.
- Ты слышишь, как он разговаривает со мной? - обратился редактор к Дадонову.
- По правде говоря, между фотографом и фотокорреспондентом есть существенная разница, - заметил тот.
- И ты еще его защищаешь?
- Воспитывай, пожалуйста, Александр Федорович, я молчу, - улыбнулся Дадонов.