Но караул ушел вместе с монархией, так что думцы получили руль в руки единолично и без дублеров. Под жестким давлением обстоятельств и Советов им пришлось все-таки уступить насильникам и 2 марта объявить о создании Временного правительства – оно должно было править страной до Учредительного Собрания, которому предстояло окончательно решить все вопросы власти – потому и "временное".
Состав первого правительства был насквозь либеральным. Председателем его стал лидер земского движения князь Львов. "Серым кардиналом" при нем являлся человек легендарный – министр иностранных дел Милюков, профессор истории и лидер кадетской партии. Военное министерство возглавил Гучков – крупный промышленник, октябрист и, что куда более показательно, председатель Центрального военно-промышленного комитета – как раз из тех, кто до беспредела взвинчивал цены на вооружение. А министром юстиции стал блестящий адвокат Керенский – тогда он был членом "Трудовой группы", занимавшей промежуточное положение между кадетами и социал-демократами, но практически сразу примкнул к эсерам.
Генеральный консул США Джон Снодграсс писал в газете "Нью-Йорк тайме" от 25 марта 1917 года: "Русский народ не мог бы найти нигде в своей стране людей, лучше подготовленных для того, чтобы вывести его из мрака тирании... Львов и его соратники значат для России то же, что Вашингтон и его сподвижники означали для Америки, когда она обрела независимость". Американец по-детски радуется, что дикая Россия приобщается к цивилизации, и при этом совершенно не замечает, что Россия – не Америка, а князь Львов чуть-чуть, самую малость, не дотягивает до Джорджа Вашингтона.
В первую очередь потому, что Временное правительство умело все – выдвигать одну за другой теории спасения России, устраивать обсуждения, говорить речи. Не умело оно лишь одного – работать. Не по злому умыслу, а просто потому, что господа парламентарии о том, как функционирует государство, представление имели весьма умозрительное. В руках царя дело казалось простым – знай крути руль да нажимай педальки, – а на деле машина все время почему-то ехала куда-то не туда...
А снизу правительство подпирали Советы, которые теперь стали оппозицией и критиковали каждый их шаг, то есть занимались точно тем, чем до переворота занималась сама Государственная Дума. Не говоря уже о том, что все те свободы слова, печати, собраний и пр., за которые так ратовали думцы в пору борьбу с царизмом, теперь также оборачивались против них. И что самое ужасное, большинство населения верило им и поддерживало их, и страшно было подумать, что будет, когда правительство эту веру потеряет.
Широким же слоям населения вообще плевать было на свободу слова и собраний, они требовали мир, землю, рабочее законодательство – и не получили. Ничего из этого Временное правительство попросту не могло себе позволить, у них ведь были еще и хозяева – вы о них-то не забыли? Естественно, ни о каком мире не могло быть и речи, и единственное, что объединяет все составы Временного правительства – это "война до победного конца". Что касается земли, тут мотивы сложнее: в принципе, если бы она по-прежнему принадлежала помещикам, ее можно бы и отдать, как пятью веками раньше сбрасывали с крыльца на копья какого-нибудь захудалого боярина, чтобы остудить ярость толпы. Но большинство крупных имений к тому времени были заложены в банки, а за банками стояли отчасти сами думцы и их друзья, а отчасти те же союзники, то есть хозяева... Можно как угодно относиться к большевикам, но насчет классовых интересов они были правы.
Будьте уверены, возникшими "ножницами" Советы, а особенно большевики, пользовались очень эффективно. У "временных" была возможность на собственной шкуре ощутить, каково было Николаю II накануне отречения и почему он, сбросив с плеч власть, выглядел таким веселым и даже радостным.
Поистине Временное правительство можно только пожалеть. Но... "Хоть и жаль воробья нам веселого, а досталось ему поделом – на свою воробьиную голову сам он вызвал и бурю, и гром".
Первый кризис настиг Временное правительство уже в апреле, когда оно заявило о намерении быть верным "союзническим обязательствам" и продолжать войну до победного конца. Реакция населения оказалась настолько острой, что Милюкову и Гучкову пришлось подать в отставку. Тогда же в правительство вошли первые социалисты: меньшевики и эсеры. Ну, а потом покатилось...
Ни мира...
Как вы думаете, почему после Октября офицеры-монархисты в массовом порядке рванули к большевикам? Уж всяко не из любви к той компании авантюристов, которая засела в Смольном. Нет, у них была другая причина: лютая ненависть к Февралю.
... Временное правительство ничего не смогло противопоставить "Приказу № 1". Зато, едва придя к власти, оно затеяло чистку командного состава, исходя из того, что в новой революционной армии должны оставаться лишь идеологически правильные командиры. Они и остались – без учета способностей. Естественно, снабжение при этом не улучшилось, ибо бардак сказался в первую очередь на управлении. Голодную и раздетую армию кормили красивыми речами о "войне до победного". Солдатики хмурились, смутно ощущая, что здесь что-то не так, и ждали, кто бы им разъяснил, в чем именно "наколка" – а пока что, до выяснения, отказывались воевать. 4 мая состоялось заседание командующих фронтами, где они говорили о делах своих скорбных.
Генерал Брусилов, командующий Юго-Западным фронтом:
"Один из полков заявил, что он не только отказывается наступать, но желает уйти с фронта и разойтись по домам... Я долго убеждал полк... в результате мне дали слово стоять, но наступать отказались, мотивируя это так: "Неприятель у нас хорош и сообщил нам, что не будет наступать, если не будем наступать мы. Нам важно вернуться домой, чтобы пользоваться свободой и землей – зачем же калечиться "".
Генерал Драгомиров:
"Стремление к миру является столь сильным, что приходящие пополнения отказываются брать вооружения – "зачем нам, мы воевать не собираемся...""
Генерал ГЦербачев:
"Укажу на одну из лучших дивизий русской армии, заслужившую в прежних войнах название "железной " и блестяще поддерживавшую свою былую славу в эту войну. Поставленная на активный участок, дивизии эта отказалась начать подготовительные для наступления инженерные работы, мотивируя нежеланием наступать".
В самом ужасном положении оказались офицеры. Им не доверял никто: ни правительство, видевшее в них "сатрапов" царского режима, ни солдаты. После "Приказа № 1" власти они не имели никакой. Вместе с тем от них требовали воевать и даже одерживать победы. И, как о естественной мере, заговорили о комиссарах. Честное слово, начинают закрадываться сомнения: а есть ли у большевиков хоть что-нибудь, чего они не заимствовали бы от прежнего режима? Продотряды на село пошли еще в 1916 году, продразверстку ввело Временное правительство, и комиссаров, оказывается, тоже тогда поставили...
Со стороны Временного правительства эту идею впервые озвучил его председатель князь Львов – еще в мае он прислал в Ставку общие положения об институте комиссаров. Ставка вскинулась на дыбы, и в результате проект не был реализован... в мае!
А с другой стороны, солдаты с самого начала требовали назначения комиссаров от Совета, мотивируя это тем, что отношения между нижними чинами и офицерами порой были настолько острыми, что дело шло к самосудам, и нужен был хоть какой-то посредник. В реальности самосуды их не смущали, конечно – однако мыслишка, что за все творящееся в армии придется отвечать, и не адвокату Соколову, а солдатским комитетам – такая мыслишка наверняка шевелилась. Комитеты тоже не прочь были спихнуть власть на кого-нибудь другого.
О комиссарах говорило еще в середине апреля совещание делегатов фронта. И если кто думает, что "Приказ № 1" – худшее, что революция могла сделать для армии, то это не так. Совещание выдвинуло совершенно шизофренический проект, по которому предполагалось иметь в войсках три вида комиссаров: Временного правительства, Советов и армейских комитетов. При этом предполагалось, что комиссары будут контролировать все дела, скреплять подписью все приказы, расследовать деятельность командиров и менять их. У кого богатая фантазия, может попытаться представить, что началось бы в армии, когда к этим обязанностям приступили бы сразу три комиссара. Особенно если бы от правительства пришел кадет, от Совета – меньшевик, а от армейского комитета – большевик. Это даже не пожар в борделе, это пожар в борделе нефтеперабатывающего завода во время землетрясения, от обитательниц которого одновременно требуют выполнения их прямых обязанностей.
К счастью, безумие инициатив тогдашних властей компенсировалось их крайне низкой дееспособностью. Идею обсуждали долго, но так ни до чего и не договорились. Лишь в конце июня появились комиссары фронтов – а поскольку при этом нормативные документы, определяющие их права и обязанности, разработать как-то позабыли... Впрочем, большего бардака, чем царил тогда в армии и в стране, добиться было невозможно технически.
В итоге дело кончилось очередным фарсом. Секретарь армейского комиссара Румынского фронта рассказывает, как выглядела его работа, – это примерно август 1917 года: