Она прошла в хозяйственную комнату, заткнула пробкой раковину и отвернула холодный кран. Потом разулась, сняла брюки, аккуратно сложила их, чтобы не помялись, и опустила в воду. Будь что будет. Она уже не так сильно переживала из-за одежды Брук. Ей более чем хватало других переживаний. Например, из-за Фица.
Кстати о Фице. Он сказал, что задержится ненадолго. Надо скорее надеть джинсы, пока он не вернулся.
Но она опоздала. Должно быть, звук льющейся воды скрыл его возвращение. Брон резко остановилась в дверях, увидев перед собой высокую фигуру. Фиц стоял, прислонившись к кухонному столу и сложив руки на груди, и его вид почему-то испугал ее.
- Брюки, - прокаркала она тупо. - Мокнут. - Не устраивать же девичий визг из-за того, что мужчина увидел ее в одних трусиках.
К счастью, Фиц смотрел только на ее ноги. Ну, они у нее длинные, так что посмотреть есть на что. Длинные, загорелые, покрытые легким, посветлевшим на солнце пушком. Прошла, как ей показалось, целая жизнь, прежде чем он сказал:
- Какие интересные у тебя коленки.
Она стоит полуголая у него на кухне, а он только и нашелся сказать, что у нее интересные коленки? Коленки у нее совсем не интересные. Сплошь покрыты застарелыми шрамами и шишками - ужасными последствиями борьбы за овладение искусством катания на доставшихся ей от Брук роликовых коньках. Она ненавидела свои коленки. Почему он не похвалил, например, ее бедра? Они у нее очень даже ничего. Или ее попку. Ее ягодицы, как и бедра, окрепли за годы беготни вверх и вниз по лестнице. Ее попка определенно заслуживала упоминания… Нет! Надо отвлечь его внимание и придумать, как добраться до сумки и джинсов, не поворачиваясь к нему спиной.
- Коленки? - Она засмеялась. - Ах, коленки… - Ничего не получалось. Как бы между прочим она сказала: - Будь добр, передай мне мою сумку. - С этими словами она медленно отступила в хозяйственную комнату. Он вошел следом, поставил сумку на подставку для сушки. Но вместо того, чтобы повернуться и уйти, подошел к ней еще на шаг. В небольшом пространстве хозяйственной комнаты этого было достаточно, чтобы он оказался так близко, что мог протянуть руку и обнять ее за шею.
Она закрыла глаза и не двигалась. Ей следовало протестовать. Но прикосновение его пальцев к чувствительной коже за ухом заставило ее онеметь.
Еще один шаг приблизил его к ней почти вплотную - достаточно близко, чтобы понять: она не одинока в своем чувстве.
- Фиц… - Протест прозвучал слабо, но все же прозвучал.
- Молчи. Я собираюсь поцеловать тебя, Бронти Лоуренс. Поцелуй номер четыре, раз ты не умеешь считать… - Ее глаза захлопнулись, как только его губы коснулись того самого места под ухом. Настоящее блаженство. Но потом… стало еще лучше. Его пальцы, лежавшие у нее на шее, передвинулись под кромку свитера, а губы медленно заскользили по ее щеке…
Бронти? Он назвал ее Бронти? Она открыла глаза. Он знает?! Тогда почему он?..
У нее вырвался тихий стон наслаждения, когда его пальцы стали гладить ей плечо и спину. Его глаза были закрыты; густые ресницы темными полукружьями лежали на изумительно вылепленных скулах.
Брон боролась с собой. Рассудок приказывал опомниться, потребовать, чтобы Фиц остановился, а потом вымолить у него обещание не говорить Брук, что она ездила на ее машине.
Но сердце - а надо сказать, что Брон думала сердцем, а не головой с того момента, как распечатала письмо Люси, - советовало: молчи и наслаждайся, потому что второго такого шанса у тебя не будет.
Рассудок, будучи более опытным, одержал верх.
- Ты не понимаешь, Фиц… - начала она, но не договорила, а лишь досадливо застонала, когда он слегка отстранился и сказал:
- Нет, я понимаю, можешь мне поверить… - Но тут он снова вернулся к своему занятию, и она блаженно вздохнула, когда губы его повели дорожку из теплых и влажных поцелуев к ее щеке. В это время другая его рука проникла под свитер снизу и обняла ее за талию, а пальцы щекотно прошлись по ребрам. Она содрогнулась от удовольствия, и это движение подтолкнуло ее еще ближе к нему, так что щека оказалась прижатой к его груди, а бедрами она ощущала нарастающую силу его желания.
Неудивительно, что она уже не могла точно припомнить, что собиралась спросить или сделать.
- Фиц…
- И я понимаю кое-что еще. - Его губы теперь приблизились к ее губам; глаза его были так темны, что она видела в них свое отражение; эти глаза больше ничего не скрывали. - Я понимаю, что если немедленно не займусь с тобой любовью, то, скорее всего, умру от фрустрации, и как ты это объяснишь Люси?
- Это же шантаж, - выдохнула она.
От его чувственной улыбки ее интересные колени превратились в кисель.
- Только на тот случай, если ты скажешь, что не хочешь. - Он почти не держал ее, и ей потребовалось бы лишь усилие воли, чтобы отстраниться от него. - Но ты ведь хочешь, Бронти Лоуренс, не так ли?
- Да… - У нее получилось что-то вроде тихого писка, и она еще кивнула головой - для большей ясности.
Он уже нацелился ее поцеловать, но она остановила его вопросом:
- Как ты догадался?
- Брук никогда не краснела… - (Бронти немедленно залилась горячим румянцем.) - У нее прекрасные колени. И у нее нет шрама на этом месте. - Фиц коснулся этого места губами. - И она сдала экзамен на водительские права только с третьей попытки. Она сама мне это сказала.
- Вот как. - Бронти с трудом сглотнула. - Ну, раз уж мы оба знаем, кто есть кто, тогда…
- Тогда что?
- Нельзя ли найти место поудобнее?
Его губы растянулись в улыбке.
- Какие будут пожелания?
Ее воображение непрошено нарисовало образ его прекрасной кровати, но этого она сказать не могла…
Ничего и не пришлось говорить. Джеймс Фицпатрик умел читать ее мысли.
- Что мы скажем Люси? - Брон все еще лихорадило от внезапности случившегося. От неожиданности того, что она любит и любима. От этого чуда из чудес, когда Фиц знает, что она - Бронти, и все равно хочет ее… а не Брук. Она не понимала, почему так получилось, но эти чувства были слишком новы, слишком хрупки, чтобы их прощупывать и допрашивать. Она знала лишь то, что они мчались обратно в больницу, словно парочка провинившихся подростков, которые забыли о времени, загулялись допоздна и должны были получить нагоняй…
- Ничего, все обойдется.
Брон обернулась и удивленно посмотрела на него.
- Придерживайся своего первоначального плана, Бронти. Придумай какой-нибудь предлог, чтобы не ехать во Францию, а потом появись в своем качестве. Ты ведь это собиралась сделать, не так ли? - У них не было времени поговорить, что-то объяснить. Не было времени даже поесть. Была лишь жгучая потребность узнать друг друга, держать друг друга в объятиях, кожей ощущать тепло кожи, показать всю глубину чувств, слишком сильных, чтобы их можно было выразить словами. - Если ты объявишься во Франции и скажешь Люси, что мама попросила тебя приехать вместо нее, то она…
- То она ужасно расстроится.
- Ненадолго. - Он свернул на парковочную площадку больницы. - Ты ее слышала, Брон. Она тебя любит. У тебя может быть другое имя, но человек ты тот же самый, так что Люси будет все так же тебя любить.
- А ты знаешь, что у тебя рубашка надета наизнанку?
Он отстегнул ремень безопасности.
- Нет, но, если ты поможешь, я и с этим справлюсь.
- Повернись-ка, дай я тебе помогу… - Она обхватила его руками, потянула за подол рубашки и стала снимать с него через голову.
- Боже милостивый, женщина, что ты делаешь? Мы же на общественной парковке…
- Если ты войдешь туда в рубашке наизнанку, Фиц, то всем станет известно, что именно я делаю. - Она вдруг перестала смеяться, обнаружив, что она смотрит ему прямо в глаза, прямо в сердце. Он пытается защитить, оградить ее от страданий Люси, от ее гнева. - Мы не можем начинать со лжи, Фиц. Нам придется сказать ей правду.
- Ты не понимаешь, чего просишь. Ты не понимаешь…
Она рукой закрыла ему рот.
- Нет, понимаю, все понимаю. Не ты так поступил, а я. Я и должна ей сказать. Ты для нее опора в жизни. Нельзя разрушать ее доверие к тебе.
- Я хочу, чтобы она любила тебя, доверяла тебе.
- Я тоже этого хочу, Фиц, но должна это заслужить. Сама.
- Ты уверена?
- Больше, чем когда-либо в жизни. Идем.
- Бронти. - Он на мгновение обнял ее, и она приникла к нему. - Не сейчас. Я не хочу говорить ей сейчас - подождем, пока она не вернется домой.
Всем своим существом Бронти хотела покончить с ложью и все-таки понимала, что Фиц прав. Люси надо быть дома, чувствовать себя в надежном месте, в безопасности. Она должна иметь возможность, если захочет, уединиться, чтобы примириться с правдой.
Брон внутренне застонала. Примириться с тем, что ей лгали, ее обманывали те, кому она должна была верить? Люси восемь лет. Она, может быть, и способна на такой вот ужасно взрослый поступок. Но в восемь лет никакой ребенок не может справиться с логическим объяснением подобной ситуации…
- Все будет нормально, Бронти. Она поймет.
- Поймет ли? - Она попыталась представить себе, что бы сама чувствовала на месте Люси. - Остается надеяться, что ты прав.
- Верь мне. Вот, подержи-ка это, пока я извлеку телевизор.
Она взяла сумку, набитую вещами, которые могли, по их мнению, понадобиться Люси.
- Помнится, кто-то говорил: "Никакого телевизора на одну ночь"? - сказала она.
- Меня заело чувство вины. Я подумал, каково ей в больнице без утренних мультиков, когда мы дома так интересно проводим время.
Брон покраснела.
- Я приехала, чтобы побыть с Люси.
- Неужели? - Он погладил ее по щеке. - Ну а кто теперь чувствует себя виноватым?