Боюсь, что да.
Выкинь его из головы, дорогая. Все мужчины болваны.
Возможно, ты и права.
Поверь мне, я на этом собаку съела. И еще я знаю вот что: отныне Леланд не даст тебе ни одного задания. Он специально закинул эту идею фриланса, только чтобы выжить тебя из редакции и чтобы все лакомые кусочки достались мисс Лоуис Радкин… которая как ты, возможно, слышала, сегодня не только любимая журналистка Леланда, но и делит с ним постель.
А я все думала…
И правильно думала. Потому что, в отличие от тебя, маленькая лизунья мисс Радкин не отвергла ухаживаний глубоко женатого мистера Макгира. Из того, что я слышала, одно привело к другому, и вот теперь… ты осталась без работы.
Я с трудом сглотнула:
И что же мне делать?
Если хочешь знать мое мнение… тебе не следует ни говорить что-то, ни делать. Просто бери деньги мистера Люса за полгода и садись писать Великий Американский Роман, если охота, конечно. Или езжай в Париж. А то запишись на какие-нибудь курсы. Или просто отсыпайся. Пока не кончатся деньги. Но знай одно: тебе больше не светит писать для "Лайф". Он об этом позаботится. А рез полгода официально тебя уволит.
Несколькими годами позже я услышала, что в китайском языке иероглиф "кризис" имеет два значения: опасность и возможность. Жаль, что тогда я этого не знала - потому что слова Лоррен отозвались во мне дикой паникой и ощущением беспросветного кризиса. Я забрала у консьержа свою коробку, взяла такси до дома, захлопнула за собой дверь квартиры, плюхнулась на кровать, обхватила голову руками и решила, что мой мир рухнул. И снова накатила скорбная тоска по Джеку - словно он умер. Да, собственно, так и получалось, что для меня он умер.
На следующее утро я позвонила в Вашингтон, в Министерство сухопутных сил. Оператор наконец переключила меня на редакцию "Старз энд страйпс". Я объяснила, что пытаюсь отыскать Джозефа Малоуна, который в настоящее время откомандирован в Европу.
Мы не даем такую информацию по телефону, - сказала секретарь. - Вы должны прислать письменный запрос в департамент срочнослужащего персонала.
Но ведь не так много журналистов по имени Джек Малоун пишут для вашей газеты.
Воинский устав есть воинский устав.
Пришлось звонить в департамент срочнослужащего персонала. Клерк дал мне адрес, по которому следовало запросить поисковую форму. По получении от меня заполненной формы департамент должен был ответить в течение шести - восьми недель.
Шесть - восемь недель? Можно ли как-то ускорить этот процесс?
Мэм, за океаном служит около четырехсот тысяч человек. Такие поиски требуют времени.
В тот же день я отправила запрос на получение формы. Всё хорошенько обмозговав, я поспешила к местному газетному киоску, что находился рядом со станцией метро Шеридан-сквер. Когда я объяснила киоскеру свою проблему, он сказал:
Конечно, я смогу оставлять для вас "Старз энд страйпс" начиная с завтрашнего дня. Но вот прошлые выпуски? Тут мне надо поработать.
На следующее утро, ровно в девять, я уже стояла у газетного киоска.
Вам повезло, - сказал парень. - Мой поставщик сможет достать номера за прошлый месяц. Это будет тридцать экземпляров.
Я возьму все.
Газеты поступили через два дня. Я просмотрела каждый номер. И не нашла ни одной строчки, подписанной именем Джека Малоуна. Я продолжала покупать ежедневные выпуски "Старз энд страйпс". И опять никаких следов Джека Малоуна. "Может, он пишет под псевдонимом?" - предположила я. А может, он на сверх-секретном задании и еще не успел опубликовать ни одного материала. И кто знает, может, он вообще все наврал и никакой он не журналист.
Бланк поискового запроса пришел через неделю. Утром я отослала его обратной почтой. Вернувшись домой, я с удивлением обнаружила на пороге пачку писем. Конечно, было бы величайшей справедливостью, окажись в этой стопке письмо от Джека, подумала я.
Но его не было.
Я пыталась держать себя в руках. Пыталась выдумать уже какое по счету рациональное объяснение его молчанию. Но в голове все время вертелся один и тот же вопрос: почему ты не можешь мне ответить?
Наутро - несмотря на очередную беспокойную ночь - я спрыгнула с постели, испытывая невероятный прилив сил и решительности. Пришло время вернуть себе самоуважение и положить конец этому безумству. Более того, я собиралась прислушаться к советам Лоррен и Эрика и предпринять серьезную попытку написать роман.
Начать я была намерена сегодня же, прямо с утра.
Я быстро приняла душ. Оделась. Сварила себе кофе. Выпила две чашки. И села за свой "ремингтон". Заправила в каретку чистый лист бумаги. Сделала глубокий вдох, и мои пальцы коснулись клавиш. Я выдохнула. Пальцы соскочили на крышку стола. И почему-то принялись отбивать дробь. Я снова глубоко вдохнула и усилием воли заставила пальцы вернуться на клавиатуру. И в этот момент; меня скрутило - как будто защемило нерв где-то в позвонках, пальцы враз онемели.
Я содрогнулась. Попыталась пошевелить руками, заставить их напечатать хотя бы простейшее предложение. Бесполезно. Они отказывались работать. Единственное, что мне удалось, - так это снять их с клавиатуры. Пальцы тотчас впились в край стола. Я словно теряла равновесие, и мне срочно требовалась опора. Голова кружилась. Меня тошнило, я была взбудоражена, испугана. В следующее мгновение я оказалась в ванной, где мне стало совсем плохо. Когда приступ рвоты прошел, я с трудом поднялась с пола и дотянулась до телефонной трубки. Я позвонила брату.
Эрик, - прошептала я. - Кажется, у меня неприятности.
В нашей семье поход к врачу всегда считался проявлением слабости. Неловко было признаться даже в том, что чувствуешь себя неважно. Выносливость - вот что приветствовалось как высшая добродетель, признак силы и самодостаточности. Никогда не жалуйся - это был один из стоических принципов моего отца, и я до сих пор старалась ею придерживаться. Вот почему Эрик воспринял мои неприятности как невысказанную, но отчаянную мольбу о помощи.
Я сейчас буду, - взволнованно произнес он.
И он не обманул. Должно быть, он несся на всех парах, потому что уже через десять минут стучал в дверь моей квартиры.
Открыто, - еле слышно произнесла я.
Я сидела перед пишущей машинкой. Мои пальцы по-прежнему сжимали край стола. Именно в нем я видела сейчас свою опору.
Боже правый, Эс, - с тревогой воскликнул Эрик, - что случилось?
Я не знаю. Я не могу пошевелиться.
Ты что, парализована?
Просто не могу двигаться.
Он подошел и положил руки мне на плечи. Меня как будто прошило электрическим током. Я подпрыгнула, пронзительно завизжала и крепче вцепилась в стол.
Прости, пожалуйста. - Эрик был потрясен моей реакцией.
Не стоит. Это мне следует просить прощения…
По крайней мере, мы теперь знаем, что ты не парализована. Ты уверена, что не можешь встать?
Я боюсь… - прошептала я.
Ну это вполне объяснимо. Но давай все-таки попробуем поднять тебя со стула и переместить на кровать. Хорошо?
Я промолчала Эрик накрыл ладонями мои руки:
Попытайся отпустить стол, Эс.
Не могу.
Нет. Можешь.
Пожалуйста, Эрик…
Он сжал мои пальцы. Поначалу я сопротивлялась, но он лишь усилил хватку. Одним рывком он отодрал мои руки от стола. Они тяжело упали на мои колени. Я тупо уставилась на них.
Хорошо, - сказал Эрик. - Это только начало. Теперь я попытаюсь поднять тебя и уложить в постель.
Эрик, мне так стыдно…
Заткнись, - бросил он и, одной рукой обняв меня сзади, другую просунув под колени, сделал глубокий вдох и вдруг резке поднял меня с кресла.
Слава богу, ты не поправилась, - сказал он.
Что маловероятно в сложившихся обстоятельствах.
С тобой все будет хорошо, Эс. Вот сюда…
Так, приговаривая, он дотащил меня до кровати. Уложив меня на матрас, он подошел к шкафу, достал одеяло и укрыл меня. Меня вдруг пробил озноб. Я скрестила руки, сжалась в комок. Зубы начали отбивать дробь. Эрик подошел к телефону, набрал номер, что-то тихо произнес в трубку. Потом повернулся ко мне и сказал:
Я только что говорил с медсестрой доктора Балленсвейга. У него будет час на ланч, и он согласился приехать на домашний вызов…
Мне не нужен доктор, - сказала я. - Мне просто нужно noспать.
Ты поспишь. Но сначала тебя должен осмотреть доктор.
Эрик отыскал доктора Балленсвейга вскоре после окончания Колумбийского университета. Поскольку он буквально молился на этого врача, я тоже пользовалась его услугами, когда переехала в Нью-Йорк. Он нравился нам своим деловым и серьезным подходом (что было редкостью для манхэттенского медицинского сообщества), а его худощавая фигура, чуть сгорбленные плечи, тихий невозмутимый голос напоминали нам старого и доброго сельской врача.
Он появился в моей квартире спустя несколько часов. На нем был поношенный пиджак, очки в форме полумесяца, а в руках древний медицинский чемоданчик. Эрик впустил его. Он тотчас подошел к кровати и оценил мое состояние.
Здравствуй, Сара, - спокойно произнес он. - Выглядишь усталой.
Так и есть, - полушепотом удалось вымолвить мне.
Ты еще и похудела. Можешь сказать - почему?
Я крепче обхватила себя руками.
Тебя знобит? - спросил он.
Я кивнула.
И тебе трудно двигаться?
Я снова кивнула.
Понятно. А теперь мне нужно переговорить с твоим братом. Ты позволишь?
Он сделал знак Эрику, и они вышли за дверь. Вернулся он один:
Я попросил Эрика прогуляться, пока я буду осматривать тебя.
Он открыл свой чемоданчик.
Сейчас посмотрим, в чем дело.