И были, помимо того, избранные, которые делали вид, что ни о каких таких школьных правилах они сроду не слышали. Эти приближались к дверям неспешной упругой походкой и снисходительно подставляли дежурным щеку для поцелуя. Восьмиклассницы в белых кофточках млели, прикладываясь к покрытой мужественным пушком щеке великолепного мачо; угловатые подростки сливались с цветом своих алых повязок, когда дива недосягаемой красоты и взрослости, небрежно наклонившись, обдавала их облаком "Ив Роше" или "Живанши".
Начальная школа уже организовала выставку рисунков на тему "Идет волшебница-зима".
Пятый класс написал рассказ по картине "Зимний вечер".
Седьмой - сочинение "Мои планы на зимние каникулы".
А администрация вывесила распоряжение о подготовке конкурса новогодних сценок.
На следующий день Вероника постучалась в коричневую, мягкую до полной звуконепроницаемости дверь.
Правда, стук вышел, как и следовало ожидать, беззвучным, и она тут же постучала еще раз - ключом от класса по металлической ручке.
- Да-да! - ободрили ее изнутри.
Дверь распахнулась.
- Извините, Татьяна Сергеевна, но я никак не могу! - с порога выпалила Вероника, боясь сбиться или растерять решимость. - У меня семейные обстоятельства, ремонт, на все выходные уезжаем к родственникам, и дочкам надо готовить костюмы! К двадцать пятому и к двадцать седьмому!
Татьяна Сергеевна выдержала паузу. Она была мастерица по части эффектных пауз. Просто главный режиссер школьного действа.
- Не можете - что именно? - наконец уточнила она.
- Писать сценку! - взмолилась Вероника из последних сил. - И репетировать тоже!
И устремила на завуча отчаянный взгляд.
Та, в свою очередь, устремила на нее в ответ самый проницательный из своих взглядов. Проникающий навылет. И, подержав под огнем этого взора, неспешно отпустила. Со словами:
- Ну что ж… Жаль. Мне казалось, у вас это получается. Чувствовался творческий подход! Но раз уж, вы говорите, такие обстоятельства… Поручите детям подготовить несколько стихотворений. У вас найдутся неплохие чтецы.
Победа досталась недешево. Закрывая дверь, Вероника тяжело дышала. И пока поднялась на свой четвертый этаж, дважды останавливалась. Сердце колотилось и никак не унималось.
Прийти в себя удалось, только высидев за столом минут пять. Как раз к звонку на урок литературы в седьмом "Б".
Правда, услышав новость, дети тут же про звонок забыли. Заерзали, загомонили и чуть ли не засвистели.
Еще пять минут ушло на "Ну-ка, замолчали все!", "Я сказала - закрыли рты!" и "Идет урок!"
- Так, значит, не будем выступать? - в кое-как наведенной тишине еще раз уточнила староста Олечка Лукьяненко. С такой интонацией, как будто Вероника отменила зимние каникулы.
- Почему же? Выступайте. Не хотите читать стихи - можете выучить сценку, как всегда, - великодушно разрешила Вероника. - Только найдите готовую пьесу, распределите роли и выучите сами. А я могу… э-э… помочь. Ну там, провести генеральный просмотр…
Последние слова почему-то дались ей с трудом.
Беспечный растерянно хлопал девичьими ресницами.
Алена Карпова сверлила ее в упор прекрасными синими, презрительно прищуренными глазами.
- А мы тогда… сами сценку сочиним! Свою! - вдруг объявила она.
- Ха! - завопил Куценко. - Я это представляю!
И, вскочив, закружился на цыпочках в проходе между рядами, сложив губы сердечком и придерживая двумя пальчиками воображаемую юбку.
- Вот и хорошо. Сочиняйте! - покладисто заключила Вероника.
…Вечером она кормила домашних ужином из трех блюд: картошка с грибами и луком, салат "Мимоза", пудинг морковный. На десерт подавался пирог с яблоками по рецепту "если к вам неожиданно пришли гости".
Восторги Вероника принимала скромно, объясняя: "Лук надо было бы туда попозже, чтоб не сгорел. И в салат консервы порезать, а то рыба с хвостами…" Но ее никто не слушал.
- Так вот, значит, где у нас настоящий талант! Глубоко, однако, зарыла! - повторял муж.
Слово "талант" звучало у него вполне уверенно. Как будто так и надо.
- Мам, можно мне еще немножко серединки пирога? Где цветочек из вишенок! - эстетствовала Маришка.
- А Туське? Поделитесь! - распоряжалась Вероника, нарезая пирог с симметричностью, поражающей ее самое.
Похоже было, что корабль ее судьбы двинулся наконец (тьфу, тьфу, не сглазить!) в каком-то разумном направлении!
Между прочим, завучу Вероника сказала чистую правду: некоторый скромный ремонт в доме был и в самом деле произведен. По крайней мере кроватью обзавелась наконец полноценной, хоть и чуть более светлого тона ножкой, а вместо истертой клеенки на кухне явилась новая - голубая в клеточку, с веселыми разноцветными мячиками в каждом квадрате.
Изъята была также облезлая тарелка со стены - на ее месте расположилась теперь резная полочка с банками для специй. Снизу к полочке прицепились полдюжины кухонных полотенец и прихваток.
Не соврала она и насчет детских костюмов. В комнате у девчонок на самом почетном месте - на окне - красовались на плечиках два роскошных, почти совсем законченных платья: белое воздушное поменьше - костюм снежинки для Туськи, красное атласное побольше - русский сарафан для Маришки.
Накануне Маришкиного утренника ей слегка подпортил настроение сон.
Приснилось, будто бы они с Туськой спешат в садик. Приходится мчаться что есть духу - они опаздывают, троллейбус еще стоит, но вот-вот закроет двери! - и вдруг у самой остановки под ногами разливается громадная грязная лужа. И не успевает Вероника удержать дочку, как та уже вырывает руку и принимается расхаживать в своем костюме снежинки по щиколотку в грязи.
"Грязь. Неудача или болезнь!" - грянуло в голове, кажется, еще раньше, чем она успела проснуться.
И в ту же минуту явилась спасительная мысль: "Сегодня же вторник. А сны на вторник вроде бы не сбываются… Точно, Светка говорила: не сбываются!"
Тем не менее утренник двадцать пятого числа в Маришкиной школе, в спортзале, она высидела как на иголках. Туську не спустила с рук даже в общий хоровод вокруг елки. Зайчики, мишки и снежинки в этом хороводе то бежали, наскакивая друг на друга, то вдруг останавливались и сбивались в кучки. В голове так и металось: толкнут… затопчут… заразят какой-нибудь инфекцией…
Отвлеклась она только на танец Маришки. Предательские умилительные слезы поползли из глаз. Неужто это ЕЕ ДОЧЬ, такая ладненькая и стройная, в красном сарафане - настоящая красна девица! - плывет с улыбкой по затоптанному полу спортзала, взмахивая легким платочком? Махнет один раз - и кажется, вот-вот явится по правую руку озеро зеркальное красоты невиданной… махнет другой раз - поплывут по озеру белые лебеди…
И будто бы Маришка своим танцем расколдовала ее: все как-то обошлось. После общего представления поднялись в класс на втором этаже, почитали стихи. Всем вручили подарки, даже Туське. И стало вдруг убедительно ясно, что все в мире на месте: детские счастливые рожицы, шуршащие подарочные кульки с Дедом Морозом и Снегурочкой и неопровержимо наступающий Новый год!
Вечером Вероника расщедрилась - не стала загонять детвору спать в полдесятого, а разрешила пока не ложиться. Николай не возражал. Маришка, розовая, счастливая, тут же завопила: "Потренируемся встречать Новый год!" Туська в новом полосатом костюмчике, набив рот конфетами, уселась на старенький резиновый мяч и пыталась подскакивать на нем.
Как случилось все дальнейшее - осталось за гранью Вероникиного понимания.
Она как-то скатилась с мяча.
С высоты пятнадцати сантиметров.
И сразу, ухватившись за ногу в полосатой штанине, закричала так, что стало ясно - празднику конец.
Глава 29
В палате было многолюдно - временами практически не протолкнуться. Особенно ближе к ночи, когда мамы пристраивали к железным кроватям ветхие казенные раскладушки и клеенчатые кушеточки из коридора.
При этом, как ни удивительно, никто никому не мешал. Дети покоились в своих хирургических ложах строго фиксированно - кто, как Туська, с подвешенной к блестящей железной палке ногой, кто - пластом на животе или спине. Лишь двое-трое в гипсовых корсетах-панцирях активно елозили по своим койкам и порой, изловчившись, усаживались, подпихнув под спину подушку, под завистливыми взглядами лежачих. И единственная из всех, тоненькая, как прутик, Танечка с массивным гипсовым воротником вокруг поломанной шейки (утром перед школой причесывалась и как-то необыкновенно мощно чихнула, повредив позвонки), на собственных, безо всяких трещин, переломов и смещений ногах свободно лавировала между кроватными рядами, подсаживаясь на краешек то одной, то другой койки - заманить ее на свою кровать было делом чести и палатного престижа.
Мамы же словно бы вообще не занимали в пространстве никакого места. Подобно призрачным теням, неуловимо перемещались они от кровати к умывальнику, а от умывальника - к двери; без единого скрипа открывали ее и исчезали, чтобы через минуту вновь возникнуть на пороге с тарелкой супа, направлением на анализ или бутылкой кефирной активии из общего коридорного холодильника. До недавних пор довольно рослые и весьма далекие от модельных габаритов мамаши теперь вполне привычно и даже не без уюта располагались на ночь на смехотворном кушеточном пространстве. И волосы у всех были теперь одинаково гладкие, глаза - сухие и зоркие, а голоса - одинаково тихие, шелестящие. И произносили они короткие, похожие на условные пароли фразы: "Как снимок?", "Да вроде не домиком", "Вот возьми, пускай поест", "Опять болит?", "Давай позову".
В этом больничном государстве действовали иные, чем в остальном мире, законы.