XIV. БАЛЛАДА О ЛЕОПАРДЕ БЕЗ ИМЕНИ И О БЕЛОЙ ЛАЙКЕ, ИМЯ КОТОРОЙ - АМУР
Вечером, после ужина, они не спешили идти в избушку.
- А вот возьмем и всю ночь пролежим здесь, - сказала она.
Он кивнул головой,
- Если не спать, то здесь лучше.
- Там задохнуться можно. А если двери откроешь, так тот бандит разве постыдится в дом залезть?
Северин молча согласился. В душе он боялся повторения ночных кошмаров. А вдруг - снова? Вдруг не помогли ее слова, глаза, прикосновения? Но вслух он сказал:
- Здесь по крайней мере костер в твоих глазах отражается. И звезды.
- Я тебе покажу звезды. Пират!
Будрис засмеялся.
- А он сегодня возьмет и не явится, - сказала она. - Надоело ему, да и все. А если и придет - ты его убьешь. Такого можно, раз он обнаглел и людей выслеживает.
- Убить? Его? Да ты что? Я кого хочешь убью, только не его.
Он ни за что не убил бы теперь этого леопарда.
- Я понимаю, - сказала она. - Этот леопард свел нас, правда?
- Правда. Сотворил из нас одно.
И это было так. Смерть, что ходила вокруг по джунглям, родила любовь, жизнь. Возможно, спасла от всего темного, что подстерегает человека, что столько времени стояло и ждало, когда он, надломленный, упадет.
…Они легли у костра. Его пламя взлетало вверх, пожирая ветки, сушняк, валежник. Но они запасли огромную гору хвороста, хватило бы и на две ночи.
Огненный свет разливался по стволам и кронам деревьев. Иногда в этом багрянце пролетали высоко над землей белки-летяги. Планировали, меняли свой воздушный маршрут.
Какая-то сила притягивала их к костру, и они, повиснув на стволе дерева или опустившись на сук, замирали. Их глаза, большие, черные, с красной искоркой от огня, с любопытством рассматривали двоих непонятных, что примостились внизу, возле причудливого желто-красного живого куста.
Стоило только шелохнуться, и зверек поводил тупоносой головкой, срывался с места и летел во мрак.
Они лежали и говорили о звездах. Постепенно разговор угас. Молча лежать было лучше. Лежать и чувствовать тепло рядом, ощущать рукою ее плечо, сердцем - всеобъемлющий покой звездного неба, джунглей, кедров, гор, огня, всей земли, которая до последней былинки принадлежала им. Ему и той, что была рядом. Не было ничего лучше ее, и этой ночи, и этого мира.
Внезапно он ощутил спиной какой-то тревожный холод. Не звук, не запах, не дыхание ветра, а именно что-то нематериальное. Как будто кто-то смотрел ему в затылок.
Мужчина искоса посмотрел в ту сторону. Там никого не было. Трепетная грань багрянца и тьмы. И никакого признака чего-то живого.
"Что такое?" - взглядом спросила она.
"Не знаю", - так же взглядом ответил он.
Тревога не проходила. Какой-то инстинкт присутствия, который, наверное, в высшей стадии был свойствен полудиким предкам и который возродился у него за эти дни.
Пятно света сужалось. Северин лежал, весь внутренне скованный. Предчувствие постепенно крепло. Человек уже словно кожей улавливал, что кто-то стоит в темноте, что этот кто-то плавно, как челн на воде, приближается к нему, как будто совсем не передвигая ноги.
- Леопард!!!
И тот словно ответил из мрака тем же словом, захлебнулся, а потом рыкнул:
- Кх… лео-парррд!!!
На мгновение вспыхнул костер, и человек увидел (Приплюснутую голову и злобную морду зверя почти у самого огня.
Человеку было бы несдобровать, если бы на чудовище не бросился Амур. Морда в морду и зубы в зубы.
Рев, хрипение, два тела, которые сплелись на траве. Белое и пятнистое, лоснящееся, все в переливах мускулов.
- Ар-ар-ар! Ар-ар-ар! Визг, рычание, рев, басовитое ворчание. Будрис выхватил из огня головню и швырнул ее в зверя.
Взметнулся фонтан искр, запахло паленым. Дьявольский вопль разорвал ночь… Это было невероятно, но кошка не испугалась огня, не отскочила. И тогда человек со всех сил пнул ее ногой.
Свившись в клубок, леопард взвился вверх, как мяч, забился в воздухе с бешеным, яростным рыком, от которого, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки.
Он свалил бы мужчину с ног, но Амур снова успел вцепиться в зверя, рвануть его и осадить на землю. Человек только на мгновение ощутил на лице волну смрадного дыхания, а ошалевшее чудовище уже сноса бросилось на пса.
Горловым, страшным криком закричала женщина. Но человек уже не боялся, не рассуждал, не думал, он чувствовал только красный туман в глазах и соленый вкус крови во рту.
Схватив кривую, тяжелую дубину, он грудью, животом, всей тяжестью своего тела упал на спину леопарда, с диким сладострастием скрюченными пальцами левой руки схватил и вывернул шелковистый загривок, а правой, в которой была дубина, обрушил на плоскую голову зверя сокрушительный удар, и еще один - с неожиданной, радостной дрожью. И еще.
В этот момент над головой разорвали темень неба два снопа огня.
Леопард, весь обмякший, выскользнул из-под человека и, шатаясь, оседая, приникая ослепленной головой к земле, устремился прочь от огня, в темный ночной лес.
Человек вскочил на ноги и бросился было за ним, но удержался, метнул взгляд на женщину. Побелевшая, она почти без сознания стояла у костра, и два ствола дымились в ее руках. И тогда он почувствовал, что зубы у него оскалены, увидел, что весь он залит кровью. Закрыв глаза, он с трудом разжал пальцы и бросил дубину в огонь.
- Прости, - хрипло сказал он. - Я не выдержал, когда ты закричала. Я словно одурел.
- Он ранил тебя?
- Нет. Это, наверное, его кровь.
- Я бы убила его, если бы ты… вдруг ненавалился. Боже, и я тогда чуть не выстрелила. О-о…
- Ясно, - он говорил с нарочитой грубостью. - Каждый на твоем месте растерялся бы. Посмотри, как там собака.
Женщина склонилась над Амуром, который, весь дрожа, зализывал раны.
- Когтями подрал. Довольно сильно, но, по-моему, не страшно. На плече след зубов. Чуть выше - и сонная артерия. Тогда бы конец.
- Надо перекисью плечо промыть. Остальное сам залижет.
Они двигались машинально, словно в густом тумане, словно во сне. И только потом, убедившись, что жизни собаки, что их жизни ничто не угрожает, оцепеневшие, сели возле огня.
- Ужас какой… О боже мой, какой ужас! Четыре зверя. Я не… удивилась, если бы мы начали грызть его.
В воздухе отдалось глухое рыдание. И только тут мужчину начало трясти. Он схватил ее и прижал к себе, с ужасом думая, чем все это могло кончиться. Прерывистое дыхание толчками вырывалось из его груди.
- Тогда бы я… и совсем не простила себе. За одни мысли… За все.
- Не надо… Не надо… Не надо…
Притихла ночь.
…Леопард не появлялся, ушел куда-то в джунгли, в дебри, в глушь, но дальше от человека.
XV. ПОКАЯННЫЙ ПСАЛОМ РАЗЛУКИ
Через неделю машина заповедника везла их горной дорогой на пристань: его, ее и Амура. Денисов отдал собаку, узнав о том, что случилось в ту ночь возле охотничьей избушки.
- Что поделаешь? Не скажу, что не жалею. Пес что надо. Но вы теперь вроде кровных братьев. Он нашел друга в вас, вы - в нем. Такое не забывается. Берите. А может, еще случится и так, что вернетесь сюда. Вот и снова будем все вместе. Ей-богу, хорошо было бы.
- Амура возьму, - сказал смущенно Будрис. - А насчет остального мне… нам осмотреться надо. Я вот сейчас во Владивосток. Она еще на три дня останется здесь.
- Зачем? - неодобрительно спросил Денисов.
Глаза его смотрели на Гражину настороженно, испытующе, и морщинок вокруг них, кажется, стало больше.
- Дело не закончила, - тихо сказала она.
- Чепуха, - сурово сказал директор. - Всех хвостов все равно не вытащите, что-то останется. Работы тут - на столетия. А вам надо быть вместе. - Вздохнул. - Вообще-то как хотите. Дело ваше. А только я бы так не поступал. Что дальше?
Я подготовлю все, - сказал Будрис. - Поедем сначала к ней, рассчитается с работой. Потом ко мне, и там все обговорим со стариками и решим…
Он смотрел на Гражину. Она слушала его и, казалось, не слышала. А глаза сурово-грустно следили за его губами, словно изучали их и все лицо.
- …стоит ли мне бросать свою работу. Заранее знаю - бой придется выдержать страшный. Вообще это похоже на измену друзьям. Если бы только живым. Это еще куда ни шло.
- Генусь? - спросила она.
Северин молча склонил голову.
- Я не буду ни на чем настаивать, не буду ничего добиваться, - тихо усмехнулась она. - Все понимаю.
Жалость пронзила Будриса от одной этой грустной улыбки.
- Если ты будешь так улыбаться - я брошу все, даже не заезжая домой, - сказал он. - Это я зря болтнул об измене. Каждый - хозяин своей жизни. Генусь, если бы мог, сам сказал бы мне это. Он был на удивление человечный человек. Таких теперь нет. - Снова посмотрел на ее лицо и сказал Денисову: - Боюсь, что мы и на самом деле скоро вернемся сюда. Примете?
- Я сказал.
Директор присел на корточки, взял в ладони голову собаки и заглянул в ореховые, золотистые глаза.
- Амур, - сказал он. - Будь умным, Амур. Не думай, что я изменил тебе. Я тебе хлеб давал. Этот - мог заплатить за тебя дороже. Жизнью. Понимаешь? Да еще тогда как раз, когда она уже не принадлежала одному ему. И ты будь ему верен. Слышишь, Амур? А он будет верен тебе, как до этих пор, будет давать тебе хлеб, крышу и ласку. Хорошо будет относиться к тебе. Не будет бить.