- Если он внемлет твоим мольбам, я тебя расцелую.
- Только попробуй.
- Вообще-то это несправедливо, что ты винишь меня в своих бедах.
- В своих?!
- Хорошо, в наших. Однако признай, что вина по большей части лежит на тебе.
- Да? - с сарказмом произнесла Эмма. - Так-так, продолжай, интересно послушать.
- Ты насильно увезла меня из родного города, хотя я с большим удовольствием остался бы в офисе. Там, по крайней мере, я был бы полезен…
- Хо-хо!
- Не перебивай, пожалуйста. Ты запретила мне выпить пива, а я ненавижу, когда мне что-то запрещают. В противном случае я начинаю все делать наперекор…
- А ты не мог предупредить меня раньше, что у тебя до сих пор продолжается пубертатный период?
- Я просил меня не перебивать! Так вот, последняя твоя ошибка была в том, что ты начала подпрыгивать и дергаться, когда я потрепал тебя по колену. Я же не под юбку к тебе лез! Тебе колена жалко было?
- Даже когда ты случайно меня касаешься, я с трудом борюсь с рвотными позывами.
- Не утрируй.
- Думаешь, я преувеличиваю?
- Еще как! Женщины от меня без ума, и ты не исключение. Я хорош собой, ты же не станешь с этим спорить?
- Стану.
- Из чувства противоречия?
- Ты мне не симпатичен. Я вообще не понимаю, что в тебе такого находят женщины.
- У меня много скрытых талантов.
- Сомневаюсь, - скривила губы Эмма.
- Я могу доказать это.
Неожиданно Питер схватил ее за руки, притянул к себе и чмокнул в губы. Эмма, не ждавшая подобного поворота, как раз собиралась что-то сказать в ответ на его последнюю реплику и потому открыла рот. Поцелуй не удался. Питер разбил губу об ее передние зубы, а Эмма вскрикнула от боли, когда наручники врезались в нежную кожу запястий.
- Эй, потише там! - прикрикнул полицейский Смит, услышав вопли задержанных.
- Чтоб тебя! - простонал Питер, вытирая окровавленную губу рукавом рубашки.
- Ой, как больно! - взвизгнула Эмма, прижимая скованные руки к груди.
- Ну хватит! - Смит отложил книгу, схватил Питера за шкирку и усадил его на скамью у выхода. - Сиди тихо, если не нужны неприятности!
- Я уже их получил.
- Она тебя ударила? - Коп заметил кровь на лице Питера.
- Нет, укусила.
- Вот же психи! - проворчал Смит и до утра больше не произнес ни слова.
8
Эмма проснулась от боли в боку. Открыв глаза, она долго смотрела на темно-серый потолок, пытаясь сообразить, где находится. Наконец в ее памяти всплыли обрывки событий прошлой ночи. Она в полицейском участке! Какой позор!
Пошевелившись, Эмма обнаружила, что лежит на жесткой скамье. Ноги и руки затекли, а в бок упирался ржавый болт, торчавший из стены.
Для чего он здесь? - подумала Эмма и едва не рассмеялась: она думает о каком-то болте, тогда как у нее есть проблемы поважнее.
Она села, покачала головой из стороны в сторону, разминая шею, затем осмотрелась. За старым письменным столом никого не было. Зато на скамье у входной двери спал Питер.
- Эй! Проснись же ты! - прошипела Эмма и, не дождавшись от него никакой реакции, заговорила уже гораздо громче: - Питер Лейден! Подъем!
Он заворочался, едва не упал на пол, повернул голову и уставился на Эмму мутным, ничего не выражающим взглядом.
- Это ты? - удивленно спросил он, еще не полностью проснувшись.
- Давай-давай, напряги память.
Питер так же, как и она минуту назад, огляделся, и морщины на его лбу разгладились.
- Полицейский участок!
- Бинго!
- А где мой приятель Смит?
- Наверное, решил прогуляться, - усмехнулась Эмма. - Там ключ от наручников на столе не валяется? А то дали бы деру.
- Не знай я тебя как облупленную, подумал бы, что ты говоришь серьезно.
- Намекаешь на то, что я не способна на безумные поступки?
- А ты способна?
Эмма оставила этот вопрос без ответа. Она вдруг обнаружила, что ее чудесный серый брючный костюм, который еще несколько часов назад был в безупречном состоянии, измялся, а на пиджаке виднелись темные пятна непонятного происхождения.
- Кровь! - воскликнула Эмма.
- У тебя галлюцинации?
Она потянула за лацкан пиджака.
- Ты испачкал меня своей кровью.
- Ах я скотина!
- Вот именно.
- Бездушное создание. Нет бы спросить, не болит ли у меня губа…
- Ты сам виноват, что разбил ее. - Эмма со слезами на глазах рассматривала измазанную кровью ткань. - О, ты испортил мой костюм!
- Вот незадача.
- Будешь мне должен!
- Оплачу химчистку, так и быть.
- В химчистке мне не помогут. Эту ткань нельзя отбеливать, а иначе кровь уже не отстирать.
- Я не стану покупать тебе новый костюм, если ты об этом.
- Да, об этом!
- В таком случае с тебя новая рубашка! Я ее тоже испачкал. А она, между прочим, стоит недешево.
- Все равно ты покупал ее не за свои деньги.
- А за чьи же?
- Папочка небось оплатил.
- А вот это уже не твое дело.
- А ты мне рот не затыкай!
Они продолжили бы препираться и дальше, и, может быть, дело дошло бы до легкой потасовки, однако дверь участка неожиданно отворилась и в помещение вошел Пол Смит в сопровождении двух копов, которые накануне арестовали Эмму и Питера.
- Вот что… - сказал Смит и закашлялся. - Вот что… вы, собственно, свободны.
- Что, наконец выяснили, что арест был незаконным? - ехидно спросила Эмма.
- Машина-то ваша, дамочка. А вот за вождение в пьяном виде следует наказывать.
- Это я-то была пьяной? Я?!
- Мы принимаем ваши извинения. Это было недоразумение, которое, к счастью, быстро разрешилось. Претензий не имеем, - быстро заговорил Питер, вскакивая с места. - Мы страшно торопимся, так что… - Он вытянул руки, взглядом показывая на наручники.
- Ну уж нет! - вскричала Эмма. - Вы нарушили закон! Вы, а не мы! Продержали нас целую ночь в участке, не составили даже протокол задержания, оскорбляли нас и унижали…
Питер, уже освобожденный от наручников, подскочил к Эмме и ладонью закрыл ей рот. Она вырывалась, брыкалась, мычала, но он держал ее крепко.
- Мы сейчас же уйдем! - нервно смеясь, пообещал он полицейским. - Она всегда была несдержанна на язык. Уж простите ее…
- Да чего уж там. - Смит поспешил отдать ему сумку Эммы и ключи от автомобиля.
Питер выволок Эмму на улицу, силой втолкнул в машину и сам сел за руль. Через минуту они выехали на оживленную дорогу, которая при свете восходящего солнца выглядела куда симпатичнее.
Едва Эмма получила возможность говорить, она разразилась ругательствами. Питер долго выслушивал ее вопли, но держал язык за зубами, не желая подливать масло в огонь. Когда Эмма сделала секундную паузу, чтобы перевести дух, он наконец сказал:
- Я уже понял, что ты не в восторге от местных полицейских. Ты высказалась предельно ясно.
- Не в восторге? - Голос Эммы сорвался на крик. - Я в ярости! В бешенстве! Я буду жаловаться на них! Почему ты увез меня? Я бы им такое устроила!..
- Детка, ты так наивна, - вздохнул Питер. - Ничего бы ты не устроила. Ну если только истерику. Безусловно, они были в чем-то не правы, когда забрали нас в участок…
- В чем-то?
- Успокойся, пожалуйста. Наша машина виляла вправо-влево. Естественно, копы подумали, что ты пьяна. Они должны были задержать нас.
- Задержать, выяснить, что я трезвая, и отпустить восвояси! Нам же пришлось ночевать на скамейках! На нас надели наручники, Питер! Я запястья стерла в кровь!
- Если бы ты принялась качать права, они быстренько засадили бы тебя в самую что ни на есть настоящую камеру. И держали бы там ровно столько, сколько потребуется. А если бы ты выразила желание позвонить своему адвокату, то телефон неожиданно "сломался" бы. Или про тебя забыли бы совершенно случайно. Ты никогда не смогла бы доказать, что полицейские нарушили твои права. Поверь, я знаю, о чем говорю. Они поступают так со всеми, кто не желает вести себя мирно. Это у них называется "укрощение строптивых".
Эмма тяжело дышала, глядя на проплывающий мимо пейзаж. Она понимала, что Питер прав. Эмма не раз слышала о подобных методах "укрощения".
- Ясно тебе теперь, почему я сразу же уволок тебя, как только нас официально отпустили? - Питер говорил тихим, успокаивающим тоном, и, как ни странно, это подействовало на Эмму.
Она вдруг почувствовала, как остывает сжигающий ее изнутри гнев.
- Я хочу есть, - сказала она после десятиминутного молчания. - И не отказалась бы принять душ.
- Не хочу тебя расстраивать, но в этих краях мотелей днем с огнем не сыщешь.
- Тогда останови хотя бы у какого-нибудь кафетерия. Мне нужно привести себя в порядок.
Она прикусила губу, чтобы не расплакаться. Ей вдруг стало невыносимо жаль себя. Ее одежда была измята и перепачкана, туфли покрывал слой пыли, волосы растрепались, тушь размазалась… А поскольку мироощущение Эммы целиком завесило от того, как она выглядела, настроение у нее упало, как столбик термометра в мороз.
Питер вел себя на удивление покладисто. Он изредка с сочувствием поглядывал на Эмму, но комментариев не отпускал. А она, надеясь на то, что Питер чувствует себя хоть немного виноватым, и, желая его помучить, демонстративно вздыхала, и хлюпала носом. Ей надоело изображать сильную женщину. Эмма даже подумала, что, пожалуй, совершила ошибку, демонстрируя свою несгибаемость и хладнокровие. Возможно, если бы Питер хотя бы подозревал, что и она способна чувствовать и переживать, то не вел бы себя как последняя сволочь.