- Опять встречался со своим дружком? А если сопьёшься?
- Не сопьюсь, я крепкий.
- У тебя голос садится. Ты не замечаешь?
- И ты с тем же! - воскликнул я, вспомнив слова Лили, которая тоже на это намекнула.
- А что, тебе уже говорили об этом? Смотри, как бы не было у тебя неприятностей в ансамбле.
- Накаркаешь! - грубо оборвал я, а Паша недовольно глянула на меня и ушла на кухню.
До сессии оставалось три недели. Ко мне подошёл наш очкарик староста:
- Слушай, Павел, у тебя столько прогулов и невыполненных работ… Да ты ни одного реферата не сдал! Тебя могут не допустить до сессии.
- Раньше тоже так было, но допускали же! - возразил я.
- То раньше, а теперь требования повысились. Всё-таки второй курс…
- Ну и что ты предлагаешь?
Староста помялся, а потом сказал:
- Из-за таких вот, как ты, придётся дань собирать… на нужды деканата.
В прошлом году и в зимнюю сессию я в этом не участвовал - успешному солисту ансамбля многое прощалось. Но на этот раз у меня действительно положение аховское. С этими мыслями я пошёл встречать Пашу. Она стояла в дальнем конце коридора у окна с одним из парней с её курса, который, по моему мнению, слишком тесно прижимал Пашу к стенке. Мне это было неприятно, и я громко кашлянул. Паша метнула на меня быстрый взгляд и, отодвинувшись от парня, неловко соврала:
- Мы тут одну формулу разбираем…
- Ладно, потом разберёте, - сдержанно сказал я, но меня уязвило то, что она своей ложью хотела что-то скрыть.
- У тебя сегодня репетиция, - напомнила Паша, направляясь ко мне.
- Пойдёшь со мной?
- Нет, я домой. Надо готовиться к сессии.
Парень ушёл первым, потом и мы разошлись в разные стороны. На репетицию я явился не в лучшем настроении. Витя, не глядя на меня, сказал:
- Павел, Лиля нашла нам хорошего солиста (так вот зачем она приходила!), мы его уже прослушали и взяли. А ты, если хочешь, оставайся на подпевке.
Это был удар под дых! Я - на подпевке? Да что он, с ума сошёл? Я только первые несколько секунд стоял, словно оглушённый, но скоро понял: это дело решённое, меня просто выкинули из ансамбля! Витя прекрасно понимал, что я не приму его предложения. Ребята молчали и отворачивались - им нечего было сказать мне в утешение, а скорее всего, они были согласны с руководителем. Я тоже не стал тратить слова попусту и молча вышел.
Я молчал, но моя боль рвалась наружу! Сначала я хотел пойти домой, но потом раздумал - мне было бы неприятно предстать перед Пашей в состоянии такого страшного отчаяния. Даже она вряд ли могла понять, как много значил для меня этот ансамбль, из которого меня только что выгнали без объяснения причин, хотя, конечно, сам я знал, что поплатился за свою расхлябанность. Андрюха, как истинный друг, погоревал бы вместе со мной, но сразу после лекций он ушёл к каким-то знакомым по поручению матери, а я не знал, куда. Мне не к кому было пойти со своей болью, и я направился в магазин.
У меня было немного денег из тех, что нам дали за выступления в летнем театре. Я купил бутылку водки и пошёл к дому. Снова подумал, как тягостно будет объясняться с Пашей, и остановился на детской площадке. Мамаши и бабушки со своими чадами уже давно ушли отсюда, потому что был поздний час. Я пристроился на скамеечке и тут только подумал, что не взял никакой закуски. Пить одному, да ещё без закуси, мне до этого не приходилось. Но я решительно открыл бутылку и приложился к горлышку. Первые несколько глотков обожгли горло, но мне это было даже приятно. А потом я уже просто ничего не чувствовал. Мне и хотелось дойти до абсолютно бесчувственного состояния.
Глава 6
Как попал на свой этаж и открыл дверь, не помню. Очнулся утром, когда было уже совсем светло. В комнату вошла мама и, помахивая рукой около носа, строго спросила:
- Павел, в чём дело?
- Да, собственно, ни в чём… Ну, выпил…
- Напился! - перебила мама. - Такого ещё не бывало.
Это она не знала про ту вечеринку с Лилей, когда я впервые напился до бесчувствия и всё-таки выжил. Оказалось, стоит только начать, повторить уже несложно.
- А где Паша? - спросил я.
- В университете! Сегодня же суббота, не воскресенье. У тебя тоже, наверное, есть лекции.
- Я ещё успею на практические занятия по английской грамматике, - спохватился я.
Собирая себя "в кучу" после вчерашнего возлияния, я никак не мог вспомнить, куда положил часы, когда снял их с руки. Стал выдвигать ящички секретера и в одном из них наткнулся на свой давно забытый шарик. На море я уже не был года три и стал забывать, как оно выглядит, а шарик светился приятной голубизной. Я извлёк его из ящичка и поставил на полочку. Здесь же, за керамической вазой для цветов, обнаружил свои часы.
Поставив шарик на видном месте, я начал одеваться. В голове раздавались тупые удары тяжёлого молота, всё время хотелось пить. Внутри у меня словно дрожали туго натянутые струны. Состояние этого жуткого похмелья надо было чем-то снять. Я надеялся найти в холодильнике томатный сок, который иногда покупала мама, но его не оказалось. Зато я увидел маленький пузырёк со спиртом, предназначавшимся для компрессов при простуде. Помнится, мама говорила, что удалось достать совершенно чистый.
Я слышал, что его можно разбавить, и получится почти та же водка. Отлив немного и разбавив наполовину водой, я выпил. Через некоторое время почувствовал, что "струны" внутри меня ослабли, и мне стало немного лучше. Одевшись, я поспешил в университет. Когда прикрывал дверь в свою комнату, взгляд мой нечаянно упал на шарик. Мне показалось, что нижняя его часть сильно потемнела и вдруг вздыбилась крутой волной. "Игра света", - мелькнуло в голове, и я вышел из дома.
В университет я шёл в пресквернейшем настроении, но и предполагать не мог, как круто изменится моя жизнь через какой-нибудь час. На занятия я опоздал, но преподавательница, всего год назад окончившая тот же факультет, войти мне разрешила, хотя и высказала неудовольствие в обидной для меня форме:
- Не следовало бы опаздывать тому, кто имеет очень слабое представление об английской грамматике.
Хмель лишил меня осторожности. Я разозлился. Кто она такая? Аспиранточка, которой дали несколько часов, чтобы она не умерла с голоду, пока учится. Ещё совсем недавно мы, можно сказать, были на равных - оба студенты, только я первокурсник, а она выпускница. И тогда она горячо аплодировала мне, солисту ансамбля, поглядывала на меня с вожделением, подходила с какими-то разговорами о современной эстраде и явно была не прочь сойтись поближе, а сейчас строит из себя строгую учительницу. Проигнорировав её замечание о моих скромных знаниях, я громко затопал к столу, за которым сидел Андрюха, и грубо заметил: "Молоко ещё на губах не обсохло…". Как оказалось, я произнёс это довольно громко.
- Что вы сказали? - трагическим голосом вопросила юная леди.
- Что слышали! У самой знаний не больше.
Какой чёрт во мне сидел? В аудитории было так тихо, как никогда. И в этой тишине прозвучал негромкий, но твёрдый голос преподавательницы:
- Я не выпущу вас из университета…
У меня мелькнула мысль, что за дерзость придётся как-то отвечать, но изгнать из университета, да ещё по её воле - это слишком! И я с едкой иронией произнёс:
- Да ладно уж… Вершительница судеб…
- Вон из аудитории!
- Да пожалуйста!
Я пошёл к выходу, верный Андрюха, быстро собрав вещи, побежал за мной.
- Что с тобой? Ты с ума сошёл! - беспокойно говорил он. - Давай зайдём в кафе, полечим нервы.
Мы зашли, заказали по сто пятьдесят граммов водки и по кружке пива. Уже навеселе пытались разобраться в ситуации.
- Сегодня староста зачитывал, у кого сколько пропусков, - говорил Андрюха. - У нас с тобой солидно накопилось, особенно у тебя. А ты ещё выкинул сегодня номер. Что с тобой?
- Да всё как-то пошло наперекосяк, - пытался я найти объяснение своему поведению, а в душе понимал: наверное, что-то делаю не так. Да почему же "что-то"? Всё делаю не так! Не так, как принято в этом обществе, где любимая откровенно лжёт, где какой-нибудь Жорж с деньгами может увести у тебя женщину, где друзья по творчеству запросто выбрасывают тебя за борт, а какая-то пигалица угрожает отчислением. Своей вины я тогда ещё не понимал… Или просто не хотел этого признать?
- Ох, Андрюха, надоел мне этот университет! - вздохнул я.
- Мне тоже. Но теперь трудно что-то поменять, предки не поймут.
- А мы для них, что ли, учимся? Это бабушка размечталась: "Вот окончишь этот факультет, будешь знать два языка, откроется перспектива устроиться на телевидение". Ну, скажи, разве это реально, если денег нет, а место на телевидении тоже надо купить?
- Ну, это ты загнул. Там, по-моему, всё по-честному. Только мы пока ни одного языка не знаем.
- Да пошли они, эти языки! - я залпом выпил оставшуюся в стопке водку.
- Но если не языки, то что? - допытывался Андрюха.
- Не знаю. Я ничего не хочу. Разве что петь в хорошем ансамбле… Но туда фиг попадёшь. А если бы попал, представляешь, Андрюха, после концерта сижу в отличной гостинице на диване в бархатном халате, а по бокам - по две девицы-красавицы.
- Сразу четыре? - удивился Андрюха. - Ну ты и сластолюбец!
Мы посмеялись над моим шутливым представлением о будущей жизни, но в этот момент я осознал, что больше всего на свете хотел бы связать свою жизнь с эстрадным творчеством. Наш ансамбль мог бы открыть мне к нему дорогу, а я по своей глупости потерял такую возможность.