Дети были заранее настроены воспитателями на веселый лад. Они пришли посмеяться над
«вырожденцами». Когда еще представится случай повеселиться и побезобразничать не где-нибудь, а в настоящем музее!
– Это что за урод такой! – уже только сипел, не в силах смеяться, толстый юморной мальчишка с красным веснушчатым лицом. – Что это у него
вместо руки? Ха-ха-ха!
– А эта почему полетела в воздух? – смеялся другой мальчишка, тыча в полотно Шагала. – Она что, воздушный шарик?
«Так больной разум видит нашу природу», – прочла Эрна подпись под одной из картин. В другом месте было написано: «Эти дети прокляты Богом».
Все экспонаты здесь снабдили такого рода комментариями, дабы постоянно напоминать зрителям их задачу: не созерцать и любоваться пришли они
сюда, а порицать и высмеивать.
Эрна весело смеялась вместе со всеми и к концу экскурсии даже охрипла. Их класс вместе с мальчишками, оттесняя прочих посетителей, гурьбой
катился мимо полотен Бекмана, Кокошки, Гроссмана, и самые остроумные наперегонки выискивали в каждом новом произведении что-нибудь особенно
смешное. Им было по тринадцать лет, а этот возраст не знает жалости
Вот толстый Франц театрально замер перед большим холстом, и все остановились, ожидая очередной выходки. Он постоял, наклоняя голову в
разные стороны, давая понять, что не может разобрать, где здесь низ, а где верх. Потом вовсе согнулся на один бок, после чего, повернувшись
к картине задом, наклонился и, упершись в пол руками, стал смотреть на нее, стоя почти вверх тормашками. И без того красное лицо
пытавшегося что-то говорить толстяка совсем побагровело от натуги. Что он там плел, никто не слышал. Мальчишки катались по полу в
конвульсиях, девчонки визжали, а фюрерины утирали платочками слезы и только беспомощно жестикулировали, делая вид, что сердятся на детей за
такое их поведение.
Затем были залы с полотнами Ван Гога, Пикассо, Матисса, Гогена… Эрна, проходя мимо, с удивлением замечала, что многие люди вовсе не
смеются. Они стояли тихо и о чем-то перешептывались друг с другом, показывая на то или иное произведение отвергнутого немецким народом
искусства. «Странные какие-то, – подумала она, – разве можно серьезно смотреть на эти уродливые цветы или вон на того голого человека за
кривым столом, позади которого какие-то желтые развалины?»
И все же некоторые вещи вызывали у нее чувство некоторого несоответствия. Несоответствия этому месту и ее собственному настроению. Однажды
она задержалась у небольшого портрета и прочла имя автора: Огюст Ренуар. Отошла немного в сторону. Печальное и очень красивое лицо женщины
в нежных пастельных тонах. Румянец, влажные глаза… А какое изумительное платье! А размытый искрящийся фон, словно смотришь сквозь слезы… Не
зря этот портрет был оставлен без внимания ее товарищами, как не дающий повода для насмешек.
– Все эти кубисты, футуристы, авангардисты и прочие – одна шайка. Как им только разрешают морочить людям голову! Я бы запретил таким
продавать краски, не говоря уж о том, чтобы выставлять свою мазню на всеобщее обозрение. Правильно фюрер назвал их «доисторическими заиками
от искусства».
Эрна услыхала этот разговор, когда они выходили в вестибюль Важного вида господин высказывал свое мнение такой же важной даме, подавая
последней пальто.
– В Дахау их всех! Там им найдут работу по способностям.