Отмеченная Потебнёй ассоциативная связь пути с мифологизированными представлениями о дорожных опасностях и даже о смерти, разумеется, заслуживает внимания. Однако в остальном же дело, скорее всего, не в том, что, веселя себя, домашние радуют уехавшего и облегчают ему путь. Во-первых, само выражение "гладить дорогу" напоминает распространённое пожелание "скатертью дорога!" (слова, которые прежде могли быть уважительно-серьезным благопожеланием). Дорога должна стать ровной и гладкой, движение – быстрым и лёгким. Во-вторых, выпивка "за тех, кто в пути" соотносится с обычаем "варить пиво" и "бражничать" (например, как было отмечено выше, у вятчан при отправлении сына в паломничество на Соловки). Пережиточно-смягчённый вариант такого напутственного бражничанья – устойчиво сохраняющееся и поныне обыкновение выпивать "на посошок", "на дугу". Знаток местных обычаев из Череповецкого уезда Новгородской губернии в конце XIX в. пояснял: "…Посошком называют у нас последнюю рюмку вина перед уходом; её выпивают обыкновенно, когда гости уже прощаются, уходя из дому…" А иной раз, например, в Вятском крае говорят и так: "на бичик" (имеется в виду бич, котором погоняли коней в дороге). Кроме того, у многих других народов при отправлении близкого человека в дальний путь было принято выплёскивать ему под ноги воду. Это действие учёные понимали и как обряд очищения, и как способ избавления от возможной или от бывшей в прошлом порчи. А. ван Геннеп объяснял его как "обряд отделения" при ритуальном "переходе". У славян лили воду под ноги отъезжающему – отправлявшемуся из дома в дорогу. Плескали её также вслед покойнику, которого провожали на кладбище. На Русском Севере это называлось "заливать след". Возможно, обычай выпивки, чтобы "гладить дорогу", равно как и обычай выпивать "на посошок" перед отправлением в путь, следует поставить в один ряд с таким же использованием воды во время отдаления близкого человека, при "переходном" его состоянии. Если так, то любопытно, что вода как стихия (как преграда и граница, как рубеж, означающий удаление) заменилась иной "водицей" – водкой. Основа водки, спирт – это ведь, в соответствии с принятой терминологией, вода, только особенная, "aqua vitae". Кстати, и в отношении выпивки у нас во время застолья принято рассуждать в категориях движения-прохождения: мол, "хорошо пошла", "будто Христос стопами прошёлся". Или, как говорят на Вятке, "будто Христос по сердцу (по душе) босичком прошёлся".
Вполне возможно, что обычаи и народные речения, вроде отмеченного Потебнёй и Максимовичем, были не только у украинцев. Сама заложенная в них идея налаживать путь перед серьёзным делом при помощи обрядового угощенья, выпивки соответствует глубинным народным представлениям.
Интересно подмечать, как эти укоренённые представления порождали образные выражения и метафоры. Вот, например, А. А. Фет вспоминал, как его, четырнадцатилетнего, в начале 1835 г. привезли из родительского поместья на Орловщине в Петербург, чтобы определить в какое-либо подходящее учебное заведение. Он писал: "Пока отец сглаживал перед нами дальнейшие пути жизни, я проводил время…" и т. д. Не обязательно думать, что в этих словах содержится намёк на то, что отец, встречаясь со своими высокопоставленными знакомыми, непременно выпивал с ними. Просто общеизвестная метафора "жизненного пути" сама по себе способна воздействовать на стиль и слог писателя: если жизнь есть путь, то вот отцу и приходится, определяя судьбу своему сыну, подбирать заведение получше, чтобы тем самым устроить жизненный путь ровнее, спокойнее, глаже. Тем более что они сейчас только проделали долгий путь по зимним дорогам из Мценска в Петербург (с остановкой в Москве).
Эта поездка запомнилась Фету. Его дядя, провожая родственников, говорил, что надо обещать по целковому ямщикам, "если они птицей пролетят первую станцию". Фет писал: "К сожалению, мы попали в такие ухабы и развалы, при которых о птичьем полёте нечего было и думать. Вероятно, избегая ещё худшей дороги, мы поехали не на Тулу, а в Калугу…" Может, оттого-то Фет и не любил путешествий. Он признавался: "Самое ненавистное для меня в жизни – это передвижение моего тела с места на место, и поэтому наиболее уныние наводящими словами для меня всегда были: гулять, кататься, ехать. Самый резвый рысак в городе и самый быстрый поезд железной дороги для меня, превращённого при передвижении в поклажу, всё-таки убийственно медленны". Когда в 1856 г. он отправился в длительное путешествие по Западной Европе, то он был впечатлён увиденным за границей уровнем благоустройства. Судя по всему, одним из сильных впечатлений были обустроенные европейские дороги. Себя он называл засидевшимся "в совершенно бездорожной тогда ещё России". Очевидно, имелись в виду не только обычные трудности конного пути по обширному отечеству, но и конкретно – недостаток железных дорог. Вспоминая о возвращении на родину, когда нужно было из Варшавы ехать в Орловскую губернию, Фет заметил, что "внутри империи железных дорог в то время не существовало" и потому "пришлось заводиться для брестского шоссе колёсным экипажем…". Только не нужно понимать это утверждение буквально: тогда уже действовали и Царскосельская (от Петербурга до Царского Села), и Николаевская (от Петербурга до Москвы) железные дороги. Но это были, так сказать, межстоличные дороги, а вот "внутри империи", действительно, ездить можно было только на лошадях. Будучи же в Эстонии, которая тогда входила в состав Российской империи, однако управлялась преимущественно немцами, Фет обращал внимание на то, что там, в отличие от "нашей Руси", "всюду проложили неширокие, но прекрасно содержанные шоссе…". Он подметил: "Таким образом, камни сослужили две службы: сошли с полей и построили усадьбы и шоссе".
Странники-паломники
М. Е. Салтыков-Щедрин, который в 1848–1855 гг. был вынужден жить в г. Вятке, в своих "Губернских очерках" (1856–1857) в сказовом, фольклорном стиле описал трудный путь на поклонение: "Собралася Федосьюшка свет-Пахомовна в путь во дороженьку, угодникам божиим помолиться, святым преславным местам поклониться. Оболокалася Пахомовна в ризы смиренные страннические, препоясывалась она нуждой да терпеньицем, обувалася она в чоботы строгие. "Уж вы, чоботы мои, чоботы строгие, сослужите мне службу верную, доведите меня до святых угодников, до святых угодников, их райских обителей! Ты прости, государь-батюшка, ты прости, государыня матушка! Помолитесь вы за мою душеньку грешную, чтобы та душа грешная кресту потрудилася, потрудившись в светлые обители вселилася!"" Это начало очерка "Пахомовна", помещённого в главе "Богомольцы, странники и проезжие".