Бурцев слышал пресловутый глас народа.
— Не-на-до-бен!
— Все колдовские самострелы-громометы в Волхо-о-в! Все без остатка!
— И доспех Васькин заговоренный — туда же!
Но жизнь своему воеводе князь все же отстоял:
— Громометы — берите, топите! Кольчугу — тоже! Нужен вам другой воевода — да будет так! Но Василько казнить не позволю!
На том и порешили.
Вече расходилось, гудя и бурля. Но все же мирно расходилось. А через четверть часа в горницу вступил хмуролицый князь в сопровождении владыки
Спиридона. Сказал, отведя глаза:
— Нужен мне, Василько, верный человек в Пскове. Князя псковичи себе никак не выберут, и неспокойно там нынче. Да и за балвохвальской башней
никто лучше тебя не присмотрит. Что, возьмешься?
Бурцев усмехнулся. Вроде как почетная ссылка выходит? Альтернатива казни и позорному изгнанию. Что ж, оно и к лучшему. Буйным Новгородом он уж
сыт по горло.
— Возьмусь, княже, — Бурцев кивнул. — Только людей своих с собой заберу.
— Бери, — охотно согласился Александр, — И еще дам, сколько потребно. Ты уж прости, Василько, но новгородцы тебе здесь все равно жить не дадут.
И...
И к величайшему удивлению владыки, гордый князь Александр Ярославич, по прозвищу Невский, не гнувший спину ни перед врагом, ни перед другом,
поклонился вдруг в пояс своему воеводе.
— ...И спаси тебя Господь, что не пропустил бунтовщиков к семье моей и к семьям дружинных людей. Не держи зла, Василько, ни на меня, ни на
господина Великого Новгорода.
Бурцев вздохнул, кликнул китайского мудреца, протянул ключ от тайного арсенала, что перестал быть тайным:
— Сыма Цзян, сдай князю оружие «небесного воинства». Все оружие. И кольчугу немецкую не забудь.
Китаец кивнул, вышел с князем за дверь. Эх, славная будет нынче пожива ненасытному, ничьей воле неподвластному Волхову.
...Уезжали скрытно, как тати. Поздней ночью уезжали. Лишь выбравшись из притихшего города, засветили факелы. А на душе при всем при этом было
хорошо и покойно.
— Васлав... — Сыма Цзян вдруг заговорщицки подмигнул глазом-щелкой.
— Что, Сема?
Китаец приоткрыл седельную сумку. Два «шмайсера» и ручная граната-колотушка «М-24» на миг попали в факельный свет.
Ну, проныра китайская! Заховал-таки от Ярославича!
— Да как ты...
— Не сердися, Васлав — зашептал Сыма Цзян. — Князя Александра говорилась, что в Пскова-города тоже сильна неспокойна и...
— Что «и»?
— Князя сама положила эта в моя сумка, когда никто никакая не видела. Князя сказала — отдавай для Василька.
Ах, вот оно в чем дело! Прощальный подарочек, значит. Ну, спасибо, князь, на добром слове... Бурцеву стало веселее.
— Ну-ка, Дмитрий, Гаврила, чего как на похороны едем? Запевайте!
Теперь можно. Дурной буйный Новгород давно уж позади. А под рукой два ствола с гранатой. Чего еще желать?
Подтянули все. Даже китайский мудрец Сыма Цзян и татарский юзбаши Бурангул старательно выводили разудалую древнерусскую, слов которой и сам
воевода толком не знал.
Одна лишь дочь Лешко Белого, малопольская княжна Агделайда Краковская, смотрела печально. Но слезу, скользнувшую из-под ресниц, в темноте не
заметил никто.
Глава 9
— Ну, в чем дело, Аделаидка? — Он держал ее за плечи, он всматривался в лицо жены. И гадал: ну отчего ж оно так выходит? Почему любимое лицо ни
с того ни с сего вдруг становится чужим и отрешенным? И не находил разумного объяснения. Не мог найти.
Новгородские беды остались позади, а в Пскове все складывается, как нельзя лучше.