— Еще на литр, милый? — Мержев вытряхнул в рот сразу несколько жевательных горошин из вазочки, принадлежащей персоналу поста.
— Хм-м… — Санитар неуверенно почесал в затылке. Жадность боролась в нем с осторожностью.
— Ты же в чем-то не уверен, давай. Если повезет, сразу два литра выиграешь.
— Хм. Если только один к пяти.
— Да пожалуйста. На халяву хлорка— творог. Так, значит, если он до сих пор в порядке, с меня шесть литров; если манекен — с тебя два.
— Хорошо. Но только проверять будем как положено. Ты возьми обруч, «дергунчик» и пусти газ, Мало ли что…
Краем глаза Женька увидел, как из дыры под потолком начинает сочиться мутное желтое облако. Он по-прежнему лежал пластом, без движения, и каждая клеточка у него отдыхала. Реагировать на эту новую дрянь, начинать как-то метаться явно не стоило— фильтр либо поможет, либо нет. Надо собраться с силами, со всеми силами, надо восстановиться. Фильтр — это его надежда, его единственный слабый козырь; фильтр, да игра в неподвижность. И еще иголка. Оружие, блин, — страшная иголка в рукаве. С такой экипировкой вполне можно идти на штурм военной базы. Хитрый узник справится. Хитрый узник всех переколет. Господи, ведь это самая настоящая хана. И ничего не. сделать. Распотрошат на свои опыты, и все. Уже почти распотрошили. А что они сделали с Юлькой, с остальными девчонками? Даже думать об этом не хочется.
Дождавшись первой желтизны, Женька изогнулся имитируя судороги. Особенно трепыхаться он не стал, изогнулся и снова замер неподвижно. Он не понял, что это за газ; фильтр работал превосходно. Приходилось угадывать, выбирая наиболее простую реакцию.
Пусть они войдут, и пусть их будет немного. Это единственный шанс, бледная тень шанса, но это лучше, чем еще раз вот так, рыбой на сковороде… Он чувствовал, что повтора не выдержит. Пусть они войдут, руки уже в норме. Пусть они войдут, и пусть их будет не больше трех. Только это. Хотя бы это. Не шевелиться. Не открывать глаза. Не реагировать на звуки. Лишь бы этот кошмар не начинался снова. Пусть они войдут. Господи… Да святится имя Твое…
— Так она же мне руку прокусила! — Санитар старательно отводил в сторону бегающие глаза.
— А подождать немного вы не могли?
— Товарищ лейтенант, ребята устали очень. Два манекена на весь взвод, вот и вся радость. Ну, побаловались немного…
— Ничего себе, побаловались. Материал полностью испорчен. Это уже и не манекен. Это практически покойник.
— Она оклемается еще, товарищ лейтенант…
— Так, Кротов. Никто здесь уже не оклемается. С биркой шесть-одиннадцать — укол и в морг. Трепанацию черепа мы ей устраивать не будем. Панин, Руммель и Борзов, по два наряда вне очереди. Вам как старшему сутки гауптвахты. Сдайте дежурство. И напишите объяснительную на имя полковника.
— Товарищ лейтенант…
— Исполняйте.
— На губу за какую-то суку…
— Разговорчики! Вы, Кротов, еще допрыгаетесь у меня. Кру… гом! Развели гаремы, твою мать. И все вперед начальства лезут.
ГЛАВА 7
Женька встал, повинуясь уверенным движениям рук белобрысого санитара. Он приготовился лежать пластом, но они явно ожидали, что он сможет встать, и он встал. Их было двое, только двое, и у Женьки захолонуло сердце в предчувствии удачи, но он не спешил. На головах у санитаров были странные заколки, что-то вроде округлых гребешков; бритого знакомца Женьки в этот раз не случилось. Старший санитар, сложением напоминавший небольшого медведя, тронул массивный браслет на запястье, и Женьку изогнуло болью. Его рука вдруг непроизвольно, сама собой, поднялась и опустилась. Затем он несколько раз присел и встал. Движения совершенно не подчинялись мозгу — так сгибается нога, когда идет удар молоточка под колено. Женька не мог поверить, что это происходит с ним. Он дергался, как самая натуральная марионетка. Потом появилась боль.