Я знала, что кое-что из белья и одежды осталось в "Гранд-Отеле", ведь Эмилиано снимал номер на целый год. Мы оставляли здесь наши вещи, потому что он терпеть не мог путешествовать с багажом. После его смерти я получила письмо от дирекции гостиницы, в котором меня просили разрешить отправку в Милан моих личных вещей. Но я так и не ответила на это письмо, не желая встречаться с прошлым, которое всеми силами старалась тогда забыть.
Я присела на кровать и только тут заметила на ночном столике золотую булавку для галстука. Это была обычная тонкая булавка с двумя выгравированными буквами ЭМ, в головку которой был вделан крохотный бриллиант.
Булавка принадлежала Эдисону Монтальдо, основателю издательского дома, отцу Эмилиано. Он подарил ее сыну, когда тот получил диплом, - инициалы у них совпадали.
"Поскупился", - шутил Эмилиано. Но в действительности он очень дорожил этой вещью, которой приписывал почти магическую силу, и не расставался с ней. Теперь она лежала на ночном столике, словно ждала, когда хозяин снова возьмет ее в руки.
У меня голова шла кругом. Я приехала в Римини для скучной профессиональной работы, а оказалась здесь пленницей прошлого.
Я подняла трубку и вызвала коммутатор.
- Соедините меня с директором, - попросила я.
Через несколько секунд в трубке раздался спокойный и уверенный голос:
- С приездом, синьорина Аризи. Я Джанни Стаммер. Чем могу быть полезен?
Я помнила его. Это был высокий мужчина, сицилиец, с несколько грубым лицом, но исполнительный и любезный.
Я коротко обрисовала ему ситуацию.
- А теперь мне хотелось бы, чтобы вы объяснили, в чем тут дело, - попросила я.
- Все эти годы номер оставался в вашем распоряжении, - пояснил он. - Узнав, что вы приезжаете, мы постарались приготовить его, как делали это всегда. Тут нет никакой тайны, поверьте мне, - добавил он.
- Вы хотите сказать, что за эти пять лет никто не занимал его? - недоверчиво проговорила я.
- Конечно. Счета оплачивались каждый месяц, и номер оставался в вашем распоряжении. Разве вы этого не знали? - поколебавшись, спросил Стаммер.
- А кто, интересно, платил за эти королевские апартаменты? - машинально поинтересовалась я.
Мне казалось, что я схожу с ума.
- Честно говоря, не знаю, - ответил Стаммер, уже убежденный в моей искренности. - Оплата шла через банк. Как всегда. За последние десять лет никто не занимал этот номер, кроме вас и доктора Монтальдо.
- Как же получилось, что меня не проинформировали об этом?
- Увы, не думаю, что смогу ответить на этот вопрос, - извинился Стаммер. - Я думал, что вы в курсе. И только придерживался данных мне распоряжений.
- Чьих распоряжений? - Я сделала еще одну попытку разобраться в происходящем.
- Банка, разумеется. Одного из швейцарских банков в Женеве. Мне очень жаль. Больше я ничего не могу вам сообщить.
Я повесила трубку, не попрощавшись. Кто мог дать такое странное распоряжение? Конечно, не родственники Эмилиано Монтальдо.
Сидя на кровати, я плакала, как напуганная девочка. Я бы хотела, чтобы моя дочь была рядом со мной. Эми не было еще и пяти лет, но ее присутствие всегда действовало на меня успокаивающе. Она была жизнерадостной девчушкой и давала мне силы в минуты отчаяния.
Как у всех Монтальдо, у Эми была чуть заметная маленькая ямка посредине лба, тот же знак, что у ее отца и деда, старого Эдисона Монтальдо. Моя дочь носила на себе эту отметину, словно печать принадлежности роду Монтальдо, который сыграл такую важную роль в моей жизни и жизни моей семьи.
1940 год
СЕМЬЯ
Глава 1
Мадемуазель Ювет терпеть не могла прогулки по парку, но приказания, полученные ею, предписывали держать детей "как можно дальше" от виллы и от комнаты Эстер. Было бы "очень неприлично", если бы их невинные уши услышали стоны и крики матери во время родов.
Вилла "Эстер" возвышалась на скалистой оконечности Белладжо, в месте слияния озер Комо и Лекко. Это было здание в неоклассическом стиле, построенное в восемнадцатом веке каким-то знатным жителем Комо и купленное в 1935 году Эдисоном Монтальдо. Он же сменил и первоначальное название дома "Спокойная вилла" на более личное: вилла "Эстер" - в честь своей молодой супруги.
Был конец мая. В воздухе чувствовалось приближение лета. Хотя на политическом горизонте сгущались военные тучи - год назад германские войска вторглись в Польшу, оккупировали весь север Франции, - эхо огромной трагедии, в которую впоследствии будет вовлечен весь мир, до виллы "Эстер" доходило ослабленным. Здесь главной темой для беспокойства были приближающиеся роды синьоры Монтальдо.
Эмилиано, Джанни, Валли и мадемуазель Ювет вошли в увитую дикими розами беседку, стоящую в конце аллеи, и засмотрелись на спокойную сонную гладь озера. Это место было самым спокойным и тихим в парке.
Через минуту дети уже отвлеклись от белокрылых парусов и озера, и каждый занялся своим делом. Восьмилетняя Валли вышивала платочек в подарок матери; Джанни, самый младший, которому едва исполнилось пять, колотил как сумасшедший в жестяной барабан, а Эмилиано начал не слишком уверенно декламировать стихи Кардуччи о кипарисах - он готовился к экзаменам за пятый класс начальной школы.
Его нудное, заунывное бормотание раздражало пожилую гувернантку почти так же, как глухой рокот барабана, терзаемого Джанни. Особая деликатность и сложность момента, вынуждавшая держать детей на почтительном расстоянии от виллы, заставила ее отказаться от ежедневного послеобеденного отдыха, который она обычно сдабривала хорошим стаканчиком красного вина, и теперь, когда она сидела в удобном плетеном кресле, ее веки все время стремились закрыться, а голова норовила упасть на грудь. Когда Джанни наконец-то перестал бить в свой барабан, мадемуазель, несмотря на все усилия оставаться бодрствующей, незаметно для себя задремала.
Валли толкнула младшего брата локтем.
- Мадемуазель Ювет в своем репертуаре, - прошептала она довольно.
- Оставь ее в покое, - предупредил Эмилиано, перестав бормотать про свои кипарисы.
Валли ехидно возразила:
- Пока она спит, мы можем вернуться в дом и поглядеть, что там происходит.
Но Джанни, чтобы досадить сестре, снова принялся колотить в барабан прямо под ухом у воспитательницы, и она тотчас проснулась.
- Как обычно, ты всем мешаешь, - сурово начала она. - Когда твой брат занимается, ты должен соблюдать тишину, понял?
- Понял? - передразнила ее Валли, надеясь, что Джанни уймется и мадемуазель опять попадет в объятия Морфея, как любила выражаться их мать.
Ей очень хотелось приблизиться к вилле, чтобы понаблюдать за таинственными событиями, которые там совершались.
Через несколько минут глаза мадемуазель снова закрылись, и гувернантка впала в глубокий сон. В последнюю секунду она хотела было возмутиться нахальством девочки, которая открыто насмехалась, передразнивая ее акцент, но не выдержала и дала себя победить освежающему сну. Тем более, что толку она все равно бы не добилась - детки богатых все одинаковы. Гувернантка привыкла к избалованности этих отпрысков, выросших в достатке. Дети лишь терпели ее с видом превосходства - еще бы, ведь они имели могущественных союзников - своих родителей, готовых всегда защитить свои чада. Знала она и то, что они издеваются над ней за ее пристрастие к вину, но и на это смотрела сквозь пальцы. А что бы еще помогло ей выносить злую судьбу, которая толкнула ее в логово банды маленьких шалунов и негодяев?
Прошло уже двадцать лет, как она покинула свой провансальский городок, чтобы обосноваться в Италии, где переходила из семьи в семью, повсюду сталкиваясь со спесью родителей и наглым коварством детей. Все эти годы она мечтала о том моменте, когда вернется в свой веселый и чистый городок на юге Франции, чтобы спокойно провести там остаток своих дней. И вот теперь, когда немцы захватили ее страну, она имела еще одну причину, чтобы обратиться к помощи стаканчика. Утешало только одно: молниеносная война, обещанная Гитлером, конечно же, скоро закончится, закончится раньше, чем придет срок ухода на пенсию. А она уже отложила кругленькую сумму, которая за это время наверняка увеличится еще.
- Прекрасные кипарисы, кипарисы мои… - Эмилиано повторял стихи и думал о кладбище, которое увидел в день похорон деда, чье имя он носил.
Там тоже росли темные кипарисы, которые навели его на грустные размышления о дне Страшного суда, когда раскроются могилы и всемогущий господь призовет к ответу всех - и живых, и мертвых.
В чистом воздухе послышался рокот мотора: машина по аллее приближалась к дому.
- Эмилиано, - радостно воскликнула Валли, - папа приехал!
Она вскочила, уронив на землю вышивание. Ее платьице из розового муслина с вышитым лифом и белым пикейным воротничком красиво облегало ее хрупкое тело, а светлые волосы, спускавшиеся вдоль спины, были тщательно расчесаны и завиты в длинные локоны. Она могла бы считаться красивой девочкой, если бы не слишком широкое лицо с маленькими темными глазами, в которых блестел огонек какой-то завистливой жадности.
- Приезд папы можно было предвидеть, - прокомментировал Эмилиано. - Папа всегда приезжает, когда мама собирается родить ребенка.
У него был умудренный вид старшего брата, вынужденного делить родительскую любовь с новоявленными братьями и сестрами. Так было с появлением Валли, потом Джанни, а теперь будет и с четвертым ребенком.
Братик родится или сестренка? Этот вопрос, в общем, оставлял его равнодушным. Положение в любом случае могло только ухудшиться, хотя и так уже несколько месяцев мать совсем забыла о нем, полностью поглощенная своей новой беременностью.
- Пойду посмотрю, что там происходит, - решила Валли.