Мне надлежало перевести на общепонятный язык то, что специалисты скажут и напишут в своих докладах. Дело требовало терпения, ответственности, профессионализма и при этом не приносило никакой славы.
Прошло пять лет после смерти Эмилиано. За это время я ни разу не возвращалась в те места, где была когда-то так счастлива с ним. Я могла бы найти оправдание, чтобы не ездить туда, но я просто положилась на судьбу, перед которой всегда смирялась.
Майское солнце было уже горячим, а пахнущий морем воздух еще хранил весеннюю свежесть, когда я припарковала машину на стоянке возле такого памятного в моей судьбе "Гранд-Отеля", не столько гостиницы в стиле "прекрасных времен", сколько памятника культуры, запечатленного фантазией Феллини в нескольких самых знаменитых его фильмах. На террасе второго этажа флаги европейских стран лениво полоскались по ветру.
Нетронутая чистота фасада вернула меня в прежние времена. Все осталось таким же, словно не прошли годы, словно не было еще моей дочери, словно Эмилиано, как прежде, ожидал меня в номере на втором этаже с большими окнами, выходящими в сад, в котором на солнце сверкали серебристые брызги фонтана.
Вдоль аллеи, ведущей к входу, как и раньше, был сделан бордюр из полевых цветов. Я медленно шла и снова слышала мягкий вибрирующий голос Эмилиано, который перечислял их названия: "Эти маленькие розовые чашечки с трилистниками - Oxalis, а вон тот каскад из белых и лиловых цветов - это Arabis Cau-casica…"
- Синьорина Арлет Аризи? - Мужской голос был полон удивления и волнения.
Я резко обернулась, словно застигнутая врасплох.
- Доменико! - воскликнула я голосом, прерывающимся от рыданий, которые внезапно сдавили мне горло.
Я протянула ему руку, которую он крепко и нежно пожал.
- Наконец-то, - сказал бармен, который, как всегда, был безупречен в своем тонком белом пиджаке и черном шелковом галстуке-бабочке. - Наконец-то вы вернулись!..
Я плохо видела его лицо: глаза мои застилали слезы.
- Ах, Доменико… - прошептала я.
- Как обычно? - спросил он, улыбаясь, чтобы совладать со своим голосом.
- Как обычно, - ответила я, идя впереди него к дверям бара.
Когда мы с Эмилиано жили в "Гранд-Отеле", то всегда пили коктейль из шампанского по утрам, и к полудню бутылка "Кристалла" обычно была пуста.
После смерти Эмилиано я перестала любить шампанское.
Я сидела в углу за столиком рядом с пианино, который мы облюбовали когда-то прямо напротив стойки бара, и глядела вокруг. Тот же самый ковер, та же обивка из розового шелка с разводами на диванах и креслах. В баре никого не было. Я вспомнила о Джанни Луда, пианисте, который каждое лето приезжал в Римини, чтобы своей игрой и чудесным голосом развлекать гостей "Гранд-Отеля". Это был очень деликатный и обаятельный человек. Когда я входила в бар с Эмилиано, он всегда начинал играть старую неаполитанскую песню "Без тебя", которая, особенно под влиянием выпитого шампанского, трогала меня до слез.
Мы садились рядом на диван, Эмилиано обнимал меня за плечи и шептал на ухо нежные слова любви. Иногда он как-то задумчиво-пристально смотрел на меня, пытаясь разгадать тайну, которая, как он часто любил повторять, скрывалась во мне. Его любовь только возрастала в попытках найти ключ к этой тайне, которой, скорее всего, на самом деле и не было. Я была счастлива с ним. Эмилиано без устали часами разговаривал со мной, и его слова проникали мне прямо в душу, воспламеняя чувства к нему. Хотя я никогда не давала ему повода, иногда он бывал очень ревнив, в чем, по-видимому, проявлялась его душевная ранимость и недостаточная вера в самого себя. Возможно, это и привело его к такому трагическому концу.
- Вы пробудете у нас несколько дней? - спросил Доменико, ставя на столик бокал, в котором весело искрились пузырьки шампанского.
- Не знаю. Посмотрим, - ответила я и попросила: - Выпейте со мной, Доменико, в память о прежних временах.
Он тут же наполнил себе бокал, поднес его к моему.
- В память о прежних временах, - повторил он тихо.
- И за него, - прошептала я, боясь произнести его имя.
Доменико кивнул головой, и луч солнца блеснул в его волосах, таких же густых и светлых, как у Эмилиано.
- Это случилось здесь? - поколебавшись, спросила я.
И снова Доменико ограничился лишь кивком. Но я почувствовала, что он хотел рассказать о том страшном событии, которому стал свидетелем пять лет тому назад, и задала следующий вопрос:
- Как это произошло?
Кое-какие подробности, относящиеся к официальной версии его смерти, сообщила мне тогда Лола Монтальдо во время нашего телефонного разговора.
"Смерть брата, - злорадно заявила она тогда, - пресекает все твои попытки войти в нашу семью". Только это ее беспокоило, и она испытывала удовольствие от победы, которую в другое время и не мечтала так легко одержать.
- Он в самом деле был пьян? - продолжала спрашивать я Доменико.
- Никто никогда не видел его пьяным, - покачал головой бармен. - Даже вы, я думаю, - заметил он.
Это была правда. Сколько бы Эмилиано ни выпил, я никогда не видела, чтобы он потерял ясность ума.
- Я думаю, синьорина Аризи, что Эмилиано Монтальдо никогда не был так трезв, как в ту ночь, - уточнил он и добавил после паузы: - Его последние слова были о вас.
Этого я не знала. Я жадно смотрела на него в ожидании других подробностей.
- Сначала он рассказал мне странную историю, - задумчиво сказал Доменико. - Рассказывал он ее, улыбаясь, как обычно. Потом, прежде чем достать пистолет, сказал: "Моя болезненная чувствительность - это обман. Нежность Арлет - это обман". В его глазах было столько грусти, - закончил молодой человек.
- Он лгал, - тихо заметила я. - Никогда я не была нежна, особенно с ним.
Ужасно, но Эмилиано так и не узнал о моей беременности. Мы виделись с ним за день до его самоубийства, но в спешке: я собиралась в Испанию. Я предполагала рассказать ему о том, что жду ребенка, в следующий раз, при более удобном случае. Если бы он знал о том, что скоро станет отцом, возможно, все было бы по-другому. А может, и нет. Сколько безумия и сколько разумного было в этом самоубийстве? Кто знает, стал бы или нет он хорошим отцом для Эми - так я назвала нашу девочку.
- Доменико, вы верите в судьбу? - спросила я его, допив бокал.
- Это трудный вопрос, - отшутился он. - Кто-то сказал, что наша судьба похожа на нас самих.
- Да. Судьба так или иначе вынуждает тебя следовать за ней, - согласилась я.
Вера в существование неотвратимой силы, которая управляет каждым нашим движением, упрощала мне жизнь. Значительно тяжелее было сознавать, что судьба пишется в тот момент, когда свершится, и не на миг раньше.
- Наверное, в книге судьбы было записано, что это произойдет здесь, - сказал Доменико, - на этом самом месте, где вы теперь сидите.
Я замерла, не в силах пошевелиться. Только рука, которая еще держала бокал, ощутимо дрожала.
- Прошло уже много времени, - продолжал он, качая головой.
- Что еще вы помните? - проговорила я, подавив волнение.
- Выстрел. Сухой щелчок, даже не очень громкий. От пули образовалась маленькая ранка в правом виске. Но умер он сразу: опустил голову, словно обессилевший человек, и как будто мгновенно заснул.
Газеты представили смерть Эмилиано как несчастный случай, который произошел в результате неаккуратного обращения с оружием.
- Спасибо за шампанское, - прошептала я, поставив бокал на стол.
Бар заполнился участниками конгресса, оживленно обсуждавшими что-то. Они оторвали меня от моих мыслей, нарушили хрупкую нить воспоминаний. Я поднялась и попрощалась с Доменико, который занялся новыми посетителями.
Слегка заплетающимися ногами я добралась до холла. Коктейль из шампанского, от которого я отвыкла за эти годы, ударил мне в голову.
- Есть заказ на имя Аризи? - спросила я у портье.
Он забегал пальцами по клавишам компьютера.
- Конечно, синьора Аризи, - услужливо подтвердил он. - У синьоры есть багаж?
- В багажнике моей машины, на стоянке.
Он позвал рассыльного.
- Проводи синьору, - приказал портье, протягивая юноше ключ.
Я механически последовала за ним, стараясь отогнать оживающие воспоминания.
Рассыльный отпер дверь ключом, и я вошла в просторную гостиную с обивкой из бледно-голубой ткани, огляделась вокруг и не поверила своим глазам. Я сразу же узнала тот номер, который мы с Эмилиано занимали, когда жили в "Гранд-Отеле". Стеклянные двери, выходившие на террасу, были прикрыты. Утренний воздух нес дыхание близкого лета. Шелковые занавески цвета слоновой кости были собраны маленькими струящимися волнами. На столике стояли свежие цветы: белые розы вперемешку с амариллисами и георгинами, - цветы, которые Эмилиано всегда выбирал для меня. Рядом была записка: "Добро пожаловать. Дирекция". Но это банально-вежливое послание не успокоило меня. Я вошла в спальню, которую не видела много лет. Здесь на столике стояли другие цветы, а на кровати лежала моя белая рубашка - с длинными рукавами, с рюшами по вороту, с манжетами и кружевными прошивками спереди.
Голова моя кружилась, ноги дрожали. Эта невероятная, точная до деталей реконструкция прошлого уничтожала время, разом перечеркивая последние пять лет. Мне казалось, что вот-вот войдет Эмилиано и заключит меня в объятия.
- Синьоре плохо? - участливо спросил рассыльный, видя, что я побледнела.
- Нет, спасибо. Все в порядке, - успокоила я его.
Молодой человек поклонился и вышел.