- Извини, я не хотела, - бормотала она расстроено, - я все испортила, я не думала, не ожидала…
Вялая, не в силах подняться, я тянула ее за руку, заставляя лечь рядом. Я не могла говорить, я просто целовала ее лицо, которое быстро стало почему-то солоноватым.
- Ты пла-а-ачешь? - изумленно протянула она.
Мне не хотелось никаких объяснений, я запустила руки в ее волосы и запечатала ее губы поцелуем.
Мы лежали, обнявшись, глядя на танцующие язычки пламени свечей. Я прислушивалась к своему телу - и вспомнила волка из мультика "Жил-был пес", с его сытым - Щас точно спою. Господи, одни глупости в голове.
- О чем задумалась? - поинтересовалась я у Людмилы.
- Так, ни о чем…-
Без цели и без расчета, порывом увлечена,
Не знает стрела со взлета, куда вонзится она.
В мерцающем ореоле, не ведают две свечи,
Которой истаять вскоре, которой гореть в ночи…
- Странно, а я заметила, эти свечи совсем не оплывают и долго горят, - добавила она помолчав.
- Это охотничьи свечи, на двадцать часов горения.
- Ты вот так вот и живешь? Охотничьи спички, охотничьи свечи, ножи, блесны, патроны, ружье, вагончик. Ты так вот всю жизнь живешь в этом вагончике?
- Ну почему же, мы вахтами работаем - месяц здесь, месяц дома.
- А где твой дом?
- В Казани.
- В Казани?! Большой город. Так ты городская?
- Да, я родилась там, а что?
- Нет, просто я подумала, что ты из деревни или с какого-нибудь таежного кордона. Хотя, можно было конечно заподозрить что-то. У тебя очень неожиданные, для нашей
сельской местности, знания.
- Да, и что я такого неожиданного знаю?
- Музыку классическую знаешь хорошо, историю, поэтов цитируешь не из школьной хрестоматии.
- Вот так вот разведчики и сыпятся - засмеялась я. - А ты сама откуда? Беккерера цитируешь, его тоже в школе не проходят. На кого работаешь? - я приподнялась на локте, изобразив пальцами пистолет приставила его дуло к кончику ее носа - Штази? МИ5? ЦРУ? ЦСУ? Говори!!!
- Тутошние мы, тетенька, местные, нихт шлиссен, не стреляйте.
- Местные здесь только олени, колись, где твой дом!? - продолжала я допрос со зверской рожей.
- Я из Припяти.
Лицо Людмилы напряглось, и стало не до шуток.
- Ты была там во время взрыва?
- Даже на Первомайскую демонстрацию сходила…
Людмила повернулась на бок, и я поняла, что она не хочет, что бы я видела ее лицо. Я обняла ее сзади, прижав ее к себе как можно сильнее, поцеловала ее в шею за ухом, пристроила подбородок ей на макушку. Я читала про эту историю с демонстрацией. Несколько дней власти города, впрочем, не только города, пытались скрыть правду от всех подряд, сделать вид, как ни в чем ни бывало. АЭС рванула в конце двадцать шестого апреля, а первого мая в городе провели демонстрацию, и тысячи людей, главное масса детей, школьников, прошли мимо трибуны в центре города, выражая солидарность с линией партии и правительства, которых представляли отцы города. На горизонте сияло зарево ядерного пожара. Маленькая деталь, своих детей они, эти самые отцы, вывезли из города в первые часы аварии.
- Эй, на палубе, ну ты что загрустила? - позвала я ее.
- Мне дом до сих пор снится. Представляешь? У нас была большая солнечная квартира, очень светлая. Окна выходили во двор, а там деревья качели, детей полон двор, скамейки у подъездов с бессмертными бабушками. На балконе мама сажала удивительные вьюнки. Ты знаешь вьюнки?
- Знаю, - я прихватила губами мочку ее уха. Невинная забава, но сколько наслаждения. - У них цветы как маленькие граммофончики, розовые такие.
- Точно, граммофончики. Только эти были декоративные и большие. Еще они были белые у основания и постепенно от белого переходили к темно-синему цвету на концах соцветия. Они плелись вверх по шпалере, и когда зацветали, это было похоже на голубое пламя…
- Ты часто плачешь во сне? - спросила я осторожно.
- Часто? Не знаю. Мне мама часто снится, наш дом. Девчонки в отделе, ну, у кого родители уже умерли, иногда сны рассказывают, о том как им родители снятся, и все у них там так многозначительно, полно тайного смысла, намека на будущее. А мне снятся простые сны, бытовые. Рассказывать даже не о чем. Там, во сне, жизнь продолжается, как будто и не было аварии, переселения, болезни… Смерти не было… Только, когда во сне понимаешь, что это лишь сон, становится очень больно и кричишь тогда, кричишь до боли в горле, от которой и просыпаешься потом… А что? Почему ты спросила?
- Вы сразу после аварии переехали сюда, на север?
- Да. Я здесь школу кончила. Потом в институт уехала. После института в Москве
осталась, но мама заболела и я вернулась сюда. Нас только двое на всем белом свете… Было…
Я потянулась через Людмилу и загасила свечи рукой.
- Как ты это делаешь?! Больно ведь! - воскликнула она.
- Это если думать об этом… Давай спать. Давай запрограммируем себе один сон на
двоих. Как будто мы идем по набережной где-нибудь в Рио-де-Жанейро. Океан, волны, песок, чайки, красивейший город из белого камня. Еще прохладно, но солнце светит вовсю и обещает жаркий день. На небе ни облачка. Мы идем, взявшись за руки, вокруг тишина… Но это не простая тишина, это утро карнавала. Еще каких-то полчаса и поедут машины, захлопают ставни, на улица выйдет народ, двинутся платформы с полуголыми красоткам, за ними потянутся сотни оркестров и начнется феерия. Мы будем смеяться и петь вместе со всеми, приплясывая в такт с мелодией какой-нибудь румбы или самбы. Но сейчас, вот этот миг, мы одни, идем босиком по истоптанному чайками белому песку и все еще впереди, и только шум волн и крики чаек…
Я обняла ее и бормотала, зарывшись носом в ее волосы, что на ум взбрело, но как ни странно, это подействовало и вскоре мы уснули.
- Жень?.. - услышала я сквозь сон.
- М-м-м?
- А что такое ЦСУ? Это где такая разведка?
- Это… Центральное Статистическое Управление… Спи, радость моя… - и услышала в
ответ тихий счастливый смех.
Утром мы завтракали в столовой. Солнце светило прямо в глаз. В голове бродили
штатские мысли:
- Какой сегодня день недели?
- Четверг.
- Давай устроим себе каникулы? Поедем куда-нибудь просто так, возьмем спиннинг,
пошляемся без дела. О, ты лебедей видела? Тут недалеко их гнездовья. Поехали, а?
- Знаешь, я ничего не понимаю в рыбалке. А после того, как мне вырезали гланды, я
вообще смотреть не могу, как у рыбы из горла крючок выдирают, у меня у самой горло болеть начинает.
- Разве я сказала на рыбалку?
- Ты сказала спиннинг.
- Ну, спиннинг, это еще не рыбалка, это только повод. Вообще-то я мечтаю услышать тебя. Мне кажется, это должно быть что-то с чем-то, - я мечтательно проползла взглядом вдоль ее достаточно длинной шеи и дальше вниз, до того, что позволяла увидеть вторая расстегнутая пуговица рубашки. Да, немного там позволялось, и дистанция была короткая, я поползла наверх к этим красивым, четко очерченным, губам.
- Что?
- Я хочу услышать тебя.
До нее дошел смысл сказанного, и я с садистским удовольствием смотрела, как у нее краснеет сначала шея потом уши, потом щеки.
- Ты с ума сошла, - произнесла она одними губами, которые я плотоядно рассматривала в этот момент.
- Я о твоих вокальных талантах. А вы о чем подумали? - развлекалась я, глядя ей в
глаза и медленно облизывая свою верхнюю губу.
Пенопластом по стеклу прозвучал голос редко видимого за последние дни шефа
- Евгения, может вам в помощь все-таки кого дать? Смотрю я на вас, вы же с лица уже обе спали. Много у вас еще работы?
Отец-кормилец, заботливый ты наш! Пристально глядя в глаза Людмиле, я ответила:
- Ну, лично мне помощь не нужна. Я, кажется, неплохо справляюсь со своими обязанностями, Людмила Львовна? Или у вас есть претензии?
Людмиле Львовне было сложнее, шеф стоял у меня за спиной и смотрел на нее.
- Спасибо, Виктор Анатольевич, осталось совсем немного, думаю денька на два. Мы
кстати хотели сегодня день отдохнуть, мне надо бумаги в порядок привести, проверить записи. Что касается вас, Евгения Николаевна, мне нравится, с вами работать, вопрос в том, не переутомились ли вы со мной. Вы действительно выглядите уставшей, - выдала она тираду с абсолютно нейтральным лицом.
После завтрака мы разбежались по своим делам, договорившись освободиться к обеду. Я помогла Юсупову, разобрать каротажный материал, он в свою очередь помог мне погрузить в вертолет и увезти в кернохранилище последние образцы керна с нашей скважины. Вернулись мы после обеда, уже часа в три. Я заскочила к себе. Людмила все еще копалась в бумагах, что-то считая на калькуляторе. Я взяла полотенце, пошла в баню и окатилась чуть теплой водой, смывая пыль, грязь, усталость. Выйдя на улицу, я присела на скамейку возле Белого дома, закурила и огляделась. Небо затянули низкие, темно серые облака. Стало сумрачно и холодно. "Стойбище" наше почти опустело. Увезли буровую вышку, половину жилых балков, оставшиеся вагончики смотрелись как-то сиротски на фоне этой угрюмой равнины. Ко мне подошла Людмила, села рядом.
- Ну что, каникулы отменяются в виду нелетной погоды?
- Ты закончила свои дела?
- Да. Нам осталось совсем немного. От силы на день работы. Так что завтра последний день, и можно заказывать вертолет. Что будем делать?
- Смотря что ты имеешь в виду, - грустно ответила я.
- Ты обещала показать лебедей.
- Ты обедала?
- Не хочется, а ты?
- Тоже нет. Пойду, стрельну что-нибудь съестное и поедем.