- Потому и спрашиваю, что дубина. У меня в эту слякотную погоду глючит Интернет. Он словно теряет голову. Осень, она и на искусственный интеллект тоже влияет, ничего не поделаешь. А кран у меня в квартире колет искрой. Причем бьет только меня, и никого больше. Говорят, тут тоже ничего не исправить, кто-то сделал заземление на трубах, и оно невольно доходит до нашей сантехники. А почему один я чувствую? Да сопротивление тела маленькое. Но якобы это не связано ни с возрастом, ни с силой, ни с комплекцией, просто у одних оно большое, у других - маленькое, объяснить нельзя. У меня уже сформировалась своего рода фобия к крану, как у горьковского мастера Григория, которому подкладывали горячие инструменты. Когда подхожу к крану, тяну к нему руку осторожно, аккуратно, иногда делаю несколько попыток, невольно приходится преодолевать искушение вообще никогда в жизни его не касаться. И мне вдруг на днях пришла в голову мысль, как не бояться бьющего током крана: открывать его в резиновых перчатках!.. Долго хохотал, оценивая собственную мысль… Представляешь, пришел руки мыть в перчатках…
- Ты мне зубы не заговаривай! Туалеты, краны… Где ты ее искать будешь?! - трубно взревел обиженным слоном Николай. - Собираешься всю Россию объехать?! Из конца в конец? А деньги? А время? Да и кочуют они непрерывно, эти твои возлюбленные цыгане, у них жизнь без границ. Может, она давно в Румынии, Катерина эта твоя чернокосая. Ей все равно, где не мыться и где наркотики продавать, усвоил? Что же я тебе объяснять все это должен, взрослому человеку?! Ты лучше дай в газету такое объявление о знакомстве: "Молодой привлекательный садист, пишущий стихи, ищет мазохистку для совместной жизни". Как много девушек хороших, но тянет чаще на плохих…
Сева спокойно зажег свет - уже темнело - и сел в кресло, где сразу стал едва заметен: маленький, коротконогий и короткорукий.
- Ты почему редко зажигаешь люстру?
- А чего зря электричество переводить? Мне как-то не в кайф лишние деньги отдавать Чубайсу.
Сева усмехнулся:
- Знаешь, я прихожу к выводу, что очень большие люди - имею в виду и рост, и объем сразу - часто плохо кончают. Например, упоминаемый Рабле легендарный капитан Понтинэ по прозвищу Бернский Бык, который отличался огромным ростом и толщиной и ездил верхом на орудии. Он погиб в битве, когда разгромили швейцарцев. Оно и понятно: в таких легко попасть, а мелочь пузатая - разбежится, пригнет голову, затаится и спасется. А вот тебе еще одна трагическая история огромного человека. Петр Первый увидел в Европе в цирках такого же Бернского Быка. Его там показывали любопытствующей публике. И решил наш император вывезти бугая в Россию и вывести породу громадных людей, подыскав ему такую же женщину.
- Нашел? - справился младший брат.
- А как же! Расстарался… И поженил их… Но у них дети не рождались. И тогда он…
Николай деловито закончил фразу:
- Его расстрелял.
- Кроме шуток, ты почти угадал. Петр из него чучело сделал.
- Ну, закономерно… Хотя и жестоко.
- Да Петр - он диктатор тот еще был, страшный человек. Кстати, и Маяковский, по сути - Бернский Бык, тоже плохо кончил. Я тут пообщался кое с кем… Мне рассказали, где поближе к Москве стоят таборы. Сначала я их все обойду, там, глядишь, кто-нибудь про Катю подскажет. Это не вопрос.
- Да никакая она не Катя! - махнул рукой Николай. - И описать ее сложно - косы у многих, красные юбки - тем более. Какие у нее достопримечательности? Особые приметы?
Сева задумался.
- Вот то-то и оно! Никаких! - торжествующе подытожил Николай. - Как ее отыскать? И потом, Всеволод… Ну, допустим, ты ее найдешь… А дальше что? Настоящее всегда чревато будущим, усвоил? Кроме того, безумные надежды всегда рождают малодушие.
- Про "дальше" я не думал, - честно признался Сева и логично добавил: - Сначала найти надо.
- Вообще я с уважением отношусь ко всякого рода отклонениям от здравого смысла, тем более к твоим, - ухмыльнулся Николай. - Но должны ведь быть и границы допустимого… Хотя чем смехотворнее ошибки, которые совершает человек, тем больше вероятность, что он никого не предаст и не перехитрит. Не сумеет.
- Ошибки, ошибки… - проворчал Сева. - Давай сварим кофе…
- Опять?! Ненавижу я его, этот кофе! Да на что она тебе сдалась, твоя Катя?! - вновь заревел матрешкиных дел мастер, словно бык, оказавшийся перед тореадором.
Сева не ответил.
Он действительно в последнее время, всю весну и лето, общался исключительно с цыганами.
Особенно много их толклось возле Киевского вокзала. Там часто бегал один цыганенок - в джемпере каком-то, а снизу до пояса - совершенно голый. И его пол Сева сначала определить не мог - ребенок все время прыгал к нему попой, не поворачиваясь будто специально.
Сева ждал, что цыганки, по обыкновению, обратят на него внимание, но промахнулся. Как раз, когда ему остро требовалось поговорить с ними, они его словно не замечали. А сам Сева заговорить с ними стеснялся. И грустно побрел через мост к "Смоленской".
На мосту подскочил бойкий цыганенок лет семи и принялся выклянчивать деньги. Две молодые цыганки наблюдали с другой стороны. Сева дал мальчику немного мелочи и опять ждал, что женщины подойдут, но они не подошли. А мальчишка бодро поскакал за другими прохожими.
В подземном переходе на полу спал совершенно голый цыганенок лет двух. Цыгане, цыгане, кругом одни цыгане…
- Вот, и ничего им не делается! - возмущенно сказала немолодая женщина рядом. - Ничем не хворают, как заговоренные! Зато наши дети чуть что - насморк! Едва дунуло - кашель! У меня внук без конца болеет, дочка только и сидит на бюллетене.
- А может, и правда заговоренные, - отозвалась другая, помоложе.
Рядом с ребенком, поджав под себя ноги, сидела худая простоволосая цыганка. Вроде даже и милостыни не просила, и на гадание не набивалась - просто впаялась в пол и терпеливо ждала, пока проснется набегавшийся ребенок. Тоже дремала. Странная какая-то… Или наркоты насосалась? Все они, как говорил Николай… Многое он говорил правильно, только жил наперекосяк, а оттого его истины истинами не казались.
Сева постоял немного в стороне, помялся… Потом осмелился и сделал несколько шагов к цыганке:
- Вы извините…
Она подняла на него хмурые вопросительные глаза.
- Я ищу одну женщину… Цыганку… Ее Катей зовут… - несмело продолжал Сева.
- Ну и ищи себе! - Цыганка зевнула и вновь опустила острые ресницы, не желая разговаривать дальше.
Да и что в нем для нее, в этом пустом разговоре?
- Мне очень нужно ее найти… - безнадежно повторил Сева.
- Иди своей дорогой! - неласково отозвалась цыганка.
Сева последовал ее совету. Но когда он уже ступил на лестницу, цыганка внезапно взметнулась с пола и бросилась за ним. Ребенок по-прежнему безмятежно спал на кафельной плитке.
- Ты если милицию на нас наведешь, плохо тебе будет! - зашипела она Севе прямо в лицо, обдавая горячим и несвежим дыханием.
Сева сразу вспомнил дурацкую рекламу "Рондо". И подумал, насколько разными могут быть синонимы по своей лексической и эмоциональной наполненности. Можно сказать, как любят утонченно выражаться в рекламе: "У нее несвежее дыхание". А можно о том же самом сказать иначе: "У нее изо рта воняет, как будто ей туда на…" И сам устыдился своих мыслей.
- Мы тебя не трогали, и ты нас не трожь! - вопила цыганка, размахивая руками.
- Да вы не поняли… - начал Сева.
- Все я поняла! - крикнула цыганка. - Все! Навести на нас хочешь! Катю ищешь! Какую Катю?!
Сева вздохнул и пошел дальше. На него посматривали прохожие, а один мужчина сказал:
- Никогда с этими пестрыми бабами не разговаривайте! Обходите их за версту. У них тут табор неподалеку.
- Табор? А где?
- Да в Мичуринце. - И мужчина махнул рукой в сторону Киевского вокзала. - Прямо возле станции.
На следующий день Сева с утра отправился в Мичуринец.
Глава 9
Табор нашелся быстро. Его и искать не надо было - прямо слева от станции, среди редких, неохотно выросших здесь деревьев или уцелевших после какой-то гигантской мировой катастрофы, мелькали разноцветные палатки. Это стояли табором цыгане.
На перроне две цыганочки лет по двенадцать злобно колотили третью. Та яростно отбивалась и пыталась убежать, но противницы не давали ей такой возможности.
Дети, подумал Сева, а уже на редкость злые, ожесточенные… Жизнь такая.
Он хорошо понимал, что ссылки на жизнь - способ пустой и нелепый, провалившийся еще в прошлые века. Однако человечество идет проторенным путем, привычным и стандартным, вместо того чтобы искать и выбирать другие дороги. Оно так проще. Легче. Более знакомо. А иное, новое - всегда пугает и настораживает.
Сева спустился по стертой лесенке с перрона и зашагал к палаткам. До них - рукой подать. Пятнадцать шагов. Или шестнадцать. Первая трава овевала вытоптанную дорожку с двух сторон, как веерами, и еще не клонилась к земле от зноя или дождей. Она была пока молода и задорна, островато колола ноги, забираясь под джинсы, и пахла так, как умеет пахнуть лишь трава-подросток в Подмосковье в конце весны. Сева вдохнул этот юный запах и задохнулся, как типичный городской житель, редко выбирающийся за город.