Но твоя соседка так много себе позволяет, я ей когда-нибудь дам кулаком в лоб, честное слово!
Петр скривился и покачал головой, показывая глазами на Савельева. Старуха только теперь заметила постороннего и нахмурилась.
— Это кто еще? — буркнула она. — Что-то я вас не знаю.
— Это Константин Дмитриевич Савельев, из Москвы, мой знакомый. А это Ульяна Осиповна, моя бабушка, мамина мама.
— Послушайте, Дмитрий Константинович! т-с ходу начала старуха. — Если вы желаете добра этому типу, дайте ему добрый совет — сколько можно человеку с высшим образованием работать дворником?
Скрести лопатой снег, а летом разводить пыль и соскребать собачье дерьмо! Я ему нашла хорошую работу, понимаете? По его специальности, он же инженер-металлург. А ко мне вдруг пришел мой бывший ученик.
Я в прошлом учительница, теперь голодранка-пенсионерка благодаря нашей замечательной власти. Но не в этом суть. Этот ученик работает на южнокорейском предприятии и зарабатывает такие деньги… Он хочет походатайствовать за Петеньку, но этот тип уверяет меня, что лучше работы дворника ничего нет… Так скажите же…
— Видите ли, — сказал Костя, — я плохо знаю вашего внука, Ульяна Осиповна. Я согласен с вами, что инженер должен работать по специальности, но советов давать не имею права. Я частный детектив и приехал сюда узнать кое-какие подробности о жизни вашего бывшего зятя Геннадия Петровича Серова.
— У нас?! — вытаращила глаза старуха. — Подробности о жизни этого мерзавца? Так мы его сто лет не видели и еще столько же не видели бы!
— Я имею в виду подробности его прежней жизни.
— А что это он вас так заинтересовал? — вдруг ехидно спросила старуха, вытащила из кармана ветхой шубы круглые очки и надела их на нос. Внимательно поглядела на Савельева. — Никак вляпался в какую-нибудь историю? Так я вам помогу его посадить, это с превеликим удовольствием, Савелий Дмитриевич.
— Почему же так? — еле сдержал смех Константин.
Петр исподтишка делал отчаянные знаки бабушке, гримасничал, прижимал палец ко рту, но та не желала замечать его ужимок.
— Я поклялась отомстить этому негодяю, который свел в могилу мою Верочку, мою единственную дочку Вы знаете… забыла, как вас, извините. Я Верочку спасла от голодной смерти в блокаду, ей было тогда семь-восемь лет, сама непонятно как выжила, а этот гад уморил ее в сытом шестьдесят девятом году. Верочке не было и тридцати пяти Уморил, бросил на нас с дедом Петеньку и смылся в Москву. Я не жалуюсь, что он оставил нам Петеньку, не подумайте, слава богу, что он не забрал его с собой, но тем не менее он же отец.
Петь, дай-ка «беломорину», что-то закурить охота! — вдруг прервала свои излияния старуха.
Петр протянул ей папиросу, и та с наслаждением затянулась.
— Хорошо! — блаженно зажмурилась она. — Иногда позволяю себе, как вас… извините…
— Константин Дмитриевич — Вот именно. Как Ушинский. Или Бальмонт.
Помните у Бальмонта: «Я вижу Толедо, я вижу Мадрид, о белая Леда, твой блеск и победа различным сияньем горит…» Красиво писал, бродяга, как вы думаете?
— Да неплохо. Но, однако…
— Я вообще-то не курю. А почему? Потому, что не могу себе позволить купить папиросы. А вот в блокаду я копила табак, я недоедала, свой хлеб отдавала Верочке, но табак… Табак должен был быть в доме, Константин Дмитриевич… Вы сами-то курите?
— Курю, Ульяна Осиповна. Но у меня не так много времени.
— Так что там натворил пакостный Генка? Интересно, отчего это им, засранцем, интересуются частные сыщики? По-моему, фигура не того масштаба, просто ничтожный мерзавец, и только… До чего же, однако, приятно курить…
Петр покраснел от стыда и отвернулся к окну. Но Савельев отнесся к старухе с большим интересом. Он понимал, что она может порассказать о Серове немало занятного.