Одна из повестей XVII столетия рассказывает о бражнике, которого апостолы и святые вынуждены были пропустить в рай, поскольку он "и всяким ковшом Господа Бога прославлял, и часто в нощи Богу молился". Интересно, что этот сюжет хорошо известен и в Западной Европе, но во французском и немецком вариантах этот персонаж имеет обычную профессию - он крестьянин или мельник. В русской же повести райского блаженства добивается именно пьяница-бражник. При этом герой, проявив знание Священного Писания, посрамляет апостолов Петра и Павла, царей Давида и Соломона и евангелиста Иоанна, пытавшихся доказать, что ему не место в раю, припомнив каждому его собственные грехи. Иоанну Богослову он указал на противоречия в его Евангелии двух положений: "бражники царства небесного не наследят" и "аще ли друг друга возлюбим, а Бог нас обоих соблюдет". После этого Иоанну приходится признать, вопреки евангельским заповедям: "Ты еси наш человек, бражник"; и герой усаживается в раю "в лутчем месте".
Кажется, так думали и реальные новгородцы XVII века, повстречавшиеся немцу Олеарию: "Когда я в 1643 году в Новгороде остановился в любекском дворе, недалеко от кабака, я видел, как подобная спившаяся и голая братия выходила из кабака: иные без шапок, иные без сапог и чулок, иные в одних сорочках. Между прочим, вышел из кабака и мужчина, который раньше пропил кафтан и выходил в сорочке; когда ему повстречался приятель, направлявшийся в тот же кабак, он опять вернулся обратно. Через несколько часов он вышел без сорочки, с одной лишь парою подштанников на теле. Я велел ему крикнуть: "Куда же делась его сорочка? Кто его так обобрал?" На это он, с обычным их "…б твою мать", отвечал: "Это сделал кабатчик; ну, а где остались кафтан и сорочка, туда пусть идут и штаны". При этих словах он вернулся в кабак, вышел потом оттуда совершенно голый, взял горсть собачьей ромашки, росшей рядом с кабаком, и, держа ее перед срамными частями, весело и с песнями направился домой".
В общественном сознании той эпохи кабацкая удаль оборачивалась и своей трагической стороной - безысходностью. Пожалуй, наиболее в этом смысле замечательна "Повесть о Горе-Злочастии", в чем-то сходная с притчей о блудном сыне: "добрый молодец" из купеческой семьи, не послушав родительского совета:
Не ходи, чадо, х костарем и корчемникам,
не знайся, чадо, з головами кабацкими, -
пожелал жить своим умом, но истратил по кабакам нажитый капитал и очнулся раздет и разут:
чиры и чулочки - все поснимано:
рубашка и портки - все слуплено
и вся собина у него ограблена,
а кирпичек положен под буйну его голову
Все попытки изменить жизнь заканчивались для героя разорением и унынием:
Господь Бог на меня разгневался.
И на мою бедность - великия
многая скорби неисцелныя
и печали неутешныя,
скудость, и недостатки, и нищета последняя.
Неодолимое Горе советует ему, как от себя избавиться:
Ты пойди, молодец, на царев кабак,
не жали ты, пропивай свои животы,…
кабаком то горе избудетца,
да то злое Злочастие останетца:
за нагим то горе не погонитца.
В мрачной судьбе героя кабак видится уже почти символом ада, тем более что Горе подбивает героя на преступление - грабеж и убийство - и само признает: "А гнездо мое и вотчина во бражниках". Единственной возможностью избавиться от привязчивого Злочастия, по мнению автора, был уход в монастырь.
Однако не все современники испытывали к церкви почтение. Тогда же появилась пародия на литургию - "Служба кабаку". Например, молитва "Отче наш" представала там в следующем виде: "Отче наш, иже еси седиш ныне дома, да славитца имя твое нами, да прииде ныне и ты к нам, да будет воля твоя яко на дому, тако и на кабаке, на пече хлеб наш будет. Дай же тебя, Господи, и сего дни, и оставите должники долги наша, яко же и мы оставляем животы свои на кабаке, и не ведите нас на правеж, нечего нам дати, но избавите нас от тюрмы".
Кабак изображен грешным местом, чьим посетителям и "неправым богатством взбогатеша" содержателям "во аде болшое место готовится". Есть там и горькие слова: "Кто ли, пропився донага, не помянет тебя, кабаче, непотребне? Како ли хто не воздохнет: во многие дни собираемо богатство, а во един час все погибе? Каяты много, а воротить нелзе". Правда, автор не стоит за полное воздержание от спиртного: "Создан бо хмель умному на честь, а безумному на погибель".
Прибывший в Москву ученый хорват Юрий Крижанич был удивлен тем, что "нигде на свету несть тако мерзкого, бридкого и страшного пьянства, яко здесь на Руси". "Государев кабак" представлялся побывавшему в европейских столицах Крижаничу местом "гнусным" во всех отношениях - от обстановки и "посудия" до "бесовских" цен. Но в отличие от прочих иностранцев он видел причины этого явления в "людодерской" политике властей и делал печальный вывод: "Всякое место полно кабаков и монополий, и запретов, и откупщиков, и целовальников, и выемщиков, и таможенников, и тайных доносчиков, так что люди повсюду и везде связаны и ничего не могут сделать по своей воле".
Провал кабацкой реформы
Однако надо признать, что распространение кабаков вызывало беспокойство и у представителей самой власти. Мценский воевода жаловался царю Михаилу Федоровичу на стрельцов: "Вина у себя и суды винны держат и вина сидят беспрестани. И я, холоп твой, по челобитью кабацких откупщиков посылал приставов на винную выемку, и те стрельцы твоего государева указу не слушеют, чинятца силны, вин у себя вымать не дают". Но ведь служилые не просто гнали и потихоньку пили водку. В XVII веке в столицу посыпались жалобы воевод пограничных городов - Брянска, Алексина, Епифани, Великих Лук и других: стрельцы "на кабаках пропились, да они же на карауле на денном и на нощь приходят пияни и унять их им неможно". Приходилось брать от "воинских людей" поручные записи с обязательствами не пропивать и не проигрывать свое оружие и прочее снаряжение.
А вояки-"питухи" уже считали себя вправе взять кабак штурмом, если им отказывали в выпивке; так бравые сибирские казаки во главе с атаманом Романом Шеловым в Великом Устюге "учали саблями сечи и из самопалов стреляти и убили… трех человек до смерти". Беспокойство местных властей, наряду с пьянством, вызывало распространение азартных игр; выдвигались предложения закрывать питейные заведения во время праздников и в дни выдачи жалования.
Порой к верховной власти взывали весьма влиятельные люди. Прославленный воевода и спаситель отечества, боярин князь Дмитрий Пожарский вместе с двоюродным братом в 1634 году подал царю Михаилу челобитную с жалобой на племянника Федора: "На твоей государевой службе в Можайске заворовался, пьет беспрестанно, ворует, по кабакам ходит, пропился донага и стал без ума, а нас не слушает. И мы, холопи твои, всякими мерами ево унимали: били, на чепь и в железа сажали; поместьице, твое царское жалованье, давно запустошил, пропил все, и ныне в Можайску с кабаков нейдет, спился с ума, а унять не умеем". Отчаявшийся полководец, выигравший не один десяток сражений, в борьбе с кабаком оказался бессилен и просил сдать непутевого родственника в монастырь.
Поэтому, несмотря на то, что вред от кабаков перекрывался в глазах правительства огромными прибылями от питейной продажи, ему приходилось принимать некоторые меры по борьбе с пьянством. Боролись прежде всего с нелегальным изготовлением и продажей спиртных напитков - корчемством.
Соборное уложение 1649 года определило наказание за производство и продажу спиртных напитков в виде штрафа; при повторном преступлении штраф удваивался, к нему прибавлялись наказание батогами, кнутом и тюремное заключение.
"А с пытки будет в винной продаже продавцы повинятся, и тех корчемников после пытки бити кнутом по торгом, да на них же имати заповеди впервые по пяти рублев на человеке.
А буде они в такой питейной продаже объявятся вдругорядь, и их по тому же бити кнутом по торгом, а заповеди имати с них денег по десяти рублев на человеке и давати их на крепкия поруки з записьми в том, чтобы им впредь таким воровством не промышляти. А будет кто в таком воровстве объявится втретьие, и их за ту третьюю вину бити кнутом по торгом и посадите в тюрму на полгода…
А которые люди от такового воровства не уймутся и в таком воровстве объявятся вчетвертые, и им за такое их воровство учинити жестокое наказание, бив кнутом по торгом, ссылати в дальние городы, где государь укажет, а животы их все и дворы и поместья и вотчины имати на государя.
А которые люди у них корчемное питие купят вчетвертые, и тем по тому же чините жестокое наказание, бити кнутом по торгом, и сажати в тюрму на год…
А которые всякие люди корчемников, и кабатчиков, и питухов у голов, и у детей боярских учнут отбивать, и тем отбойщиком, по роспросу и по сыску, чинить наказанье, бить кнутом на козле и по торгом, а иных бить батоги, чтоб на то смотря, иным не повадно было так делать".