- Спасибо, Юстина, что подняла ее из мертвых. Теперь мы оба твои должники. Ну, я пошел в свой волшебный замок.
Наутро Устинья еще ниже опустила на лоб свой плат, из-под которого возбужденно поблескивали глаза. Протирая одеколоном Машино тело, она невольно залюбовалась нежной белой кожей, упругими грудями, представила, как это происходит у Анджея с Машей, и вспомнила невольно, что минувшей ночью у них все было до примитивности просто. Она даже не испытала оргазма, хотя раньше не было случая, чтобы она не стонала от наслаждения. С Машей Анджей наверняка ведет себя иначе. Как все было бы просто, думала Устинья, если бы она ненавидела Машу. Ну почему, почему, спрашивается, она должна испытывать к ней эту идиотскую жалость? Да, Маша беспомощна, не приспособлена к жизни, но ведь ей нравится быть такой, и она воспринимает как должное ее, Устиньину, заботу. Да и Анджей считает в порядке вещей, что Устинья взвалила на себя все домашние хлопоты.
- Ты устала? - вдруг спросила Маша, поймав Устиньин взгляд. - Не знаю, что бы мы без тебя делали.
- Еще лучше бы жили, - само собой вырвалось у Устиньи. - Я вам только мешаю. Мне нужно от вас бежать.
- И я с тобой! - крикнула со своей кровати Машка. - Только куда: к индейцам или на остров сокровищ?
- Не бросай нас, - сказала Маша и, схватив Устиньину ладонь, прижала к своей горячей щеке. - От тебя такое тепло. Замерзнем мы без тебя…
Как-то вечером Устинья готовилась ко сну, расчесывая острым костяным гребнем длинные прямые волосы. Ей словно доставляло наслаждение, пробираясь сквозь спутавшиеся дебри, с треском и болью выдирать клоки собственных волос. В комнате было тепло - на дворе валил крупный мокрый снег и потянуло на оттепель.
Тихонько скрипнула дверь, но Устинья даже не вздрогнула - так рано она не ждала Анджея. Теперь он приходил к ней раза два в неделю, обычно ближе к утру, когда во всем доме воцарялась похожая на до предела натянутую струну тишина. Анджей, двигаясь совершенно бесшумно, слегка колыхал эту струну, и она тонко звенела. Но сейчас в доме были еще и другие звуки - над головой топали стремительные шаги маленькой Машки, где-то скреблась мышь.
Устинья обернулась.
На пороге стояла Маша, кутаясь в старый длинный халат Анджея.
- Зачем ты встала? Кругом сквозняки… - начала было Устинья, но Маша подбежала к ней и обняла за плечи.
- Юстина, мне страшно, - прошептала она.
Устинья почувствовала, что Маша дрожит и едва стоит на ногах. Она кинула гребень на столик и, крепко обхватив ее обеими руками, усадила на кровать.
- Чего тебе страшно?
- Не знаю сама. - Маша подобрала ноги и легла, свернувшись бесформенным калачиком. - Мне каждую ночь снится… Юстина, мне бывает так страшно ночами.
Устинью пронзила острая жалость. Она села на край кровати и склонилась над Машей.
- Успокойся, все будет… нормально.
- Ты думаешь? Ты правда так думаешь? - Маша с мольбой смотрела на Устинью. - А эти сны? Откуда они?
- Не верь им. Ты очень тяжело переболела. У тебя была высокая температура и…
- Мною точно темные силы завладели. Они… они шепчут мне…
Маша закрыла глаза и простонала.
- Ты их не слушай. Тогда они перестанут шептать.
- Они шепчут: убей, убей, убей…
- Кого? - с неожиданным любопытством спросила Устинья.
- Я… я боюсь сказать это вслух. - Маша открыла глаза и внимательно посмотрела на Устинью. - Я ведь тебя люблю. Я не знала, что… что ты так его любишь. Он рассказывал мне о тебе, только это было уже потом. После того, как я поняла, что… умру без него. Юстина, прости меня.
Маша обхватила Устинью за шею и крепко прижалась к ней.
Они какое-то время лежали молча. Маша затихла, и Устинья решила, что она заснула. Наверху топали Машкины шаги. Потом она услышала голос Анджея - он напевал польскую песенку про девушку, ожидавшую жениха с войны и вдруг увидевшую во сне, что он женился на другой. Это была очень старая песенка - Устинья слышала ее еще в раннем детстве. Кажется, ее пела мать, а может, и тетя Ядвига, с которой она жила после смерти родителей. Устинья не помнила, чем кончалась эта песенка, а Анджей, пропев два куплета, крикнул: "Не уйдешь от меня!" - и стал гоняться за маленькой Машкой. Та громко смеялась и, кажется, упала. Маша открыла глаза и улыбнулась.
- Машка души в тебе не чает. Счастливая. У нее две матери. Иногда мне кажется, что ты ее настоящая мать, а я… Ты очень тоскуешь по Яну?
- Его словно и не было на свете, - задумчиво сказала Устинья. - Я тогда слишком любила Анджея. Для Яна в моем сердце не хватило места. Наверное, потому он и…
- Если он жив, у Машки будет старший брат. Я всегда хотела иметь старшего брата. Если бы у меня был старший брат, со мной бы никогда не случилось ничего дурного. А так…
- С тобой ничего дурного не случится, - не слишком уверенно сказала Устинья.
- Наверное. Но только пускай он меня любит. Навечно.
Маша заснула. Устинья накрыла ее полушубком, задула лампу и вышла в коридор подсыпать угля в печку.
В доме пахло весной. В ту ночь река с грохотом освобождалась от ледяного панциря.
Очнувшись, Маша обвела глазами комнату. Здесь было полутемно, на стенах и потолке мерцали расплывчатой формы блики. Пахло горящей свечой, и этот запах напомнил ей детство, большую елку-сосну, убранную самодельными игрушками из разноцветной бумаги в доме у реки. "Тогда и сейчас - как и чем связаны между собой эти два отрезка моей жизни? - думала она, глядя на блики. - Где я? Почему моя голова полна звенящей пустотой?.."
Она легко встала с кровати, увидела женщину с длинными волосами и в странном одеянии и все вспомнила. Женщина сидела на полу возле непонятного сооружения, широко расставив ноги. Маша пригляделась внимательней. Большая глиняная миска. В жидком воске плавает несколько чадящих фитилей. Кажется, их семь. С люстры над головой женщины свисают веревки, к концам которых привязаны бумажные цветы - Маша, кажется, видела их в вазе в столовой в тот свой давний приход в этот дом. Она обернулась. Иван лежал в той же позе, сложив на груди руки, и, кажется, спал.
Маша на пальчиках направилась к двери. Под ногами скрипели половицы, но сидящая на полу женщина не шевельнулась и даже не повернула головы.
В коридоре было холодно - дуло из кухни, где кто-то распахнул настежь окно. Не зажигая света, Маша схватила с вешалки первое попавшееся пальто. Нужно бежать. Иначе что-то непременно произойдет с ее сознанием. Скорее за дверь, а там…
Дверь оказалась заперта на ключ - Маша видела язычок замка в щели между двумя ее половинками. В пустую замочную скважину открывался вид на освещенную яркой лампочкой лестничную площадку.
Маша бросилась на кухню - там был телефонный аппарат. Она заметила его еще когда пила с Иваном кофе. На полу валялась разбитая пополам телефонная трубка, диск с разноцветными проводками, острые куски пластмассы. Быть может, в квартире есть другой аппарат? В той комнате, где тахта и стопки книг на полу? Маша теперь свободно ориентировалась в квартире. Ей даже казалось, будто она прожила здесь долгую жизнь. Только это была странная жизнь - она помнила из нее лишь чей-то тихий баюкающий шепот и шелестящие шаги. Да, она жила здесь долго-долго, а вокруг все время шептались и водили нескончаемые хороводы какие-то дУхи.
Колечко она увидела с порога. Оно остро блеснуло в свете фар проезжавшего мимо автомобиля. Маша нагнулась, уверенная в том, что это всего лишь стекляшка, которую нужно убрать с дороги, чтобы не порезать ногу. По оконному стеклу полоснули фары громко урчащего грузовика, и Маша увидела, что это изящное колечко. Подняв с пола, она механически надела его на средний палец левой руки.
Внезапно успокоившись, она прикрыла за собой дверь и щелкнула выключателем. В представшем взору хаосе попыталась отыскать то, что нужно, - телефонный аппарат. Он стоял на столе, новенький и блестящий. Маша радостно схватила трубку и услышала пустоту. В сердцах она пнула кулаком серую пластмассу аппарата. Он упал на пол и раскололся на несколько частей. Это был бутафорский телефон.
"Что же делать? - думала Маша, потирал палец, на котором поблескивало колечко. - Неужели это мамино кольцо? Но почему оно валялось на полу? И где, где мама и то странное существо неопределенного пола, которое проживало раньше в этой квартире?" Маша снова окинула взглядом комнату и обратила внимание на разбросанные повсюду пестрые мужские рубашки, брюки немыслимою ярко-сиреневого цвета, скомканные фиолетовые носки под кроватью.
Она подошла к окну. До тротуара метров десять, если не больше. Балкона в квартире нет - она хорошо помнила вид дома снаружи. Под окном большое раскидистое дерево, но до него вряд ли дотянешься.
Маша вдруг вспомнила "Солнечную долину" и ту страсть к лазанью по деревьям, которая внезапно обнаружилась в ней именно там. Возвращаясь из клуба, где она занималась музыкой, Маша швыряла в траву ноты и, подтянувшись на руках на ветке похожего на огромный темно-зеленый шатер ореха, забрасывала наверх ноги, вскарабкавшись на ветку, шла до могучего ствола, по-цирковому балансируя руками. Потом она забиралась почти на самую макушку дерева, откуда смотрела на крышу их дома, представляя, что делают под ней в данный момент его обитатели. Толя наверняка читает Библию, Устинья сидит, сложа руки на коленях, и смотрит в неведомую даль за зыбкой линией горизонта. Еще с макушки ореха открывался вид на неспокойно дышащее море.