31. Дневник Кицунэ
Путь домой занял весь день. Женщина-призрак еще какое-то время кричала. Ее рыдания проходили через ее голову и отдавали мне в челюсть - звук без шума. Оказалось, что череп нести гораздо сложнее, чем веер. Он был слишком тяжелым и круглым, он часто выскальзывал и катился по земле.
Это было на полпути к дому. Я шла по берегу ручья, когда череп снова выскользнул у меня изо рта и укатился в воду. Я ступила в воду вслед за ним, но он не катился дальше, поэтому я просто стояла в горном ручье и пила. Вода была прохладной, сладкой, и она очистила мой рот от противного привкуса гниющей плоти. У меня болела шея и челюсть. Я потянулась и широко зевнула.
Я услышала всплеск воды с подветренной стороны. Я зажала череп между задними лапами и зарычала.
Из кустов вышла лиса.
Это была самка, чуть старше меня, с черными полосками вокруг глаз и рта. Я никогда раньше не видела ее. Она была из другой семьи.
Я была не на своей территории, одна, и мне был нужен этот череп. Тут была ее семья, это было ее место. И я сделала то, что могла сделать в этой ситуации: я унизилась перед незнакомой лисой.
- Я всего лишь проходила мимо. Я иду домой, - выдохнула я, настороженно глядя ей в лицо. - Мне очень жаль, что я здесь оказалась. Я сейчас же уйду.
Она отошла от ручья и встала немного поодаль - так, чтобы я могла пройти. Она молчала.
С опаской глядя на нее, я схватила череп у основания за позвонки и потащила его по воде, подальше от лисы. Но она даже не двинулась, чтобы пойти за мной, и не издала ни звука.
32. Дневник Шикуджо
На седьмой месяц нашего пребывания за городом я снова почувствовала себя в безопасности. Муж вернулся из путешествия. Воздух гудел от пения цикад, особенно у разрушенных ворот в конце сада. Луна полнела на безоблачном ночном небе, и все вокруг казалось прекрасно освещенным. Теперь сад был ухоженным, и вряд ли какому-нибудь животному удалось бы забраться сюда и остаться незамеченным. Дорожки были посыпаны камешками, сверкающими в свете луны, между растениями был светлый песок. С нами ничего не могло произойти, даже если бы мы спали с отодвинутыми экранами.
Мои служанки всегда спали хорошо, но мне часто было слишком жарко, и я не могла уснуть. Онага предлагала остаться со мной, но мне хотелось одиночества, и я отсылала ее спать. Через несколько минут она засыпала, несмотря на свое желание только казаться спящей.
Однажды ночью луна была почти полной, а воздух горячий и тяжелый. Я сидела и читала моногатари-сказку, которую мне прислали из столицы, пока мотыльки не нашли огонек от лампы и не начали спешить перейти в свою следующую жизнь, бросаясь в огонь и роняя обгоревшие тельца на мой свиток. Мне это надоело, я задула лампу и стала сидеть в темноте и смотреть, как искрятся глицинии в серебристом лунном свете; как осторожно двигаются тени, то замирая, то неожиданно прыгая с камня на камень. Когда-то у меня был белый веер, такой же яркий и круглый, как луна, без украшений, без росписей на его поверхности. Интересно, куда он делся?
Осторожно, как тень, кто-то сел рядом со мной. От него пахло пряностями.
- Госпожа, - сказал он, и я узнала голос, когда вспомнила свой сон. Это был он, человек-лиса.
- Зачем вы снова пришли сюда? - Я отвернулась в сторону, и мои волосы упали между нами. - Я же говорила вам, что не буду больше слушать ваши стихи.
- Но это новое, - сказал он немного удивленно. Но лишь немного: его голос как всегда был грустный, но удивительно искристый. - Тебя никогда не интересовало, почему твой муж наблюдает за лисами?
Я напряглась.
- Я не понимаю, о чем вы говорите. - В конце концов, это был незнакомец, даже если он только мне снился. Разговоры на личную тему мне казались неуместными.
- Не сомневаюсь, что интересовало. Итак, он наблюдает за ними, потому что ему не хватает того, чего ты не можешь дать ему.
Я промолчала.
- Он дикий, ты цивилизованная. Я полагаю, даже слишком. Я тоже цивилизованный, даже больше, чем твой муж, несмотря на то, кем являюсь. Моя Внучка? Кто знает? Она еще слишком молода.
Мне нечего было ему ответить. Я даже не понимала, о чем он говорил.
- Итак, госпожа. Он ждет от тебя того, что ты станешь такой же дикой, как и он.
- В самом деле, мы довольно дикие, как вы сказали. Иногда бывает… - начала я и остановилась, неприлично покраснев. Я рассказывала ему такие вещи, о которых не рассказала бы даже своему мужу. Воспоминания о стихотворении и переброшенных через экран хакама-штанах и его нежных прикосновениях вернулись с поразительной ясностью.
- Я так и думал, - сказал он. - Достаточно дикие, по крайней мере в сексе. Но твое сердце? Оно мягкое и дрожит, если его испугать, как кролика.
- Я не кролик, - сказала я медленно. Необычная беседа даже для сна.
- О, кролики довольно свирепые животные! Но он не может понять сердца кролика, да? И он продолжает надеяться на то, что твое сердце окажется достаточно большим, чтобы преобразить его. Не тебя. Он так эгоистичен.
- Я ничего не понимаю. Мне нужно измениться?
- Нет. Есть те, кто ценит тебя за твое сердце.
- Вы? - с грустью спросила я.
И он прочитал мне коротенькое стихотворение. Стихотворение, в котором рука с длинными пальцами дотрагивалась до моего лица. Я остановила его, я не дала ему довести его стихотворение до последней строчки или до конца.
33. Дневник Кицунэ
Мы долго ждали полной луны. Каждой ночью Дедушка куда-то уходил, но никогда не говорил, где был.
- Сегодня, - наконец сказал Дедушка. Я взяла череп в зубы и пошла за ним. Он вывел меня через заросли ежевики в чистое поле, заросшее травой и залитое холодным светом луны. Я увидела такую же арку, как та, что была в храме лунных лисиц. Возле нее тоже лежали свертки с едой.
- Этот тоже храм богини Инари? - спросила я. Зубы у меня стучали.
- Инари - одна из тысяч богов, - сказал он. - Десяти тысяч. Кто знает, кому люди поклоняются здесь?
- Когда я стану человеком, я узнаю, - сказала я.
- Бедный маленький жукоед, - сказал Дедушка. - Ты думаешь, все твои проблемы исчезнут, когда ты обретешь образ женщины. Ты уверена, что хочешь этого? Ты никогда не сможешь ничего забыть.
- Слишком поздно, - прошептала я. - Я знаю, чего хочу.
- Ты думаешь, ты единственная, кто когда-либо делал это? Давай!
У меня не было рук, не было умных пальцев, как у людей, чтобы держать череп. Я перевернула его и надела его на свой нос, чтобы кость как-то держалась на моей голове.
Глаза Дедушки были в тени, поэтому я не могла видеть их. Он казался мне таким далеким и ужасным, но в то же время очень грустным.
- Поклонись семи звездам Большой Медведицы.
Я боялась, что череп упадет с головы, и старалась кивать как можно осторожнее, но, казалось, череп прирос. Я ощущала его вес, он давил на меня. Его зубы казались мне каким-то страшным украшением.
- Теперь ты повторишь это, - сказал мне Дедушка и произнес какие-то слова на человеческом языке.
Я уже говорила с другими: всю свою жизнь - со своей семьей, со стариком в лесу, со странной лисицей и пятнистой грязной собакой, с призраком. Но я никогда не говорила вслух такие сложные слова. Чтобы произнести их, мне пришлось шевелить губами и языком. Голос Дедушки был резким, грубым и каким-то незнакомым: будто лай и плач одновременно.
Я пыталась повторять за ним те звуки, что он издавал, но у меня получалось лишь жалобное хныканье.
- Я не могу. Есть еще какой-нибудь способ, Дедушка?
- Нет. Ты никогда не сможешь стать женщиной, если не научишься разговаривать.
Я попробовала снова, но в горле что-то заклокотало, и я умолкла.
- Я не могу!
- Тогда ты не станешь женщиной.
Я повернула голову к луне, с черепом на голове, вцепившимся в меня, словно паразит. Я тявкнула: раз, другой. Я была зла, расстроена, мне было обидно. Я не могла говорить. Все, что я могла, - это тявкать как лиса.
Лунный свет вокруг меня зашипел, от земли стал подниматься туман. Окутанный серебром, Дедушка словно мерцал. Как отражение в воде, вдруг появилась одна из лисиц Инари и сказала:
- Выбирай!
Слова пришли сами. Мои челюсти разжимались сначала неохотно, с трудом, слова выходили с запинками, с долгими паузами, странные звуки рвались через рот, который не был приспособлен для разговоров.
Я стояла посередине поляны, шипящей серебряным лунным светом, и ждала. Но ничего не происходило. Магия не действовала. У меня не было шансов.
Я стряхнула с себя череп и закричала на Дедушку:
- Ничего не произошло! Ты солгал мне!
- Подожди! - кричал он мне, но я была уже далеко. Я неслась к саду, вне себя от горя и обиды.
Я бежала быстрее, чем когда-либо раньше. Внезапная острая боль пронзила позвоночник и отдалась в каждой косточке моего тела, Моя плоть сжималась, выпрямлялась, я чувствовала, как она меняется. Нижние ветви деревьев хлестали по лицу, по глазам. Пульс стучал в ушах, словно гонг. Я бежала по теплой воде, зеленой и мутной от водорослей и ила. Иногда вспыхивали бледные холодные огоньки - болотный газ. Лисий огонь.
Я почувствовала кровь, сочащуюся сквозь тысячи царапин, прежде чем поняла, что это была моя кровь, что я вся в крови. Я умирала, умирала из-за того, что имела глупость надеть на себя череп мертвой женщины и пожелать стать человеком!