Через некоторое время он вернулся, насквозь промокший под дождем, осторожно неся что-то маленькое в рукаве.
- Посмотри, что я нашел, - сказал он и показал что-то - я не могла понять что. - За комнатами отца.
Я не обратила внимания на испуганный вскрик Онаги, когда сын положил свою находку на колени. Это был листок мягкой, мышиного цвета бумаги с четкими тонкими иероглифами, которые почему-то напоминали мне усы или когти животного. Я наклонилась ниже над бумагой, чтобы прочитать стихотворение, которое было на ней написано.
- Видишь, кто-то обгрыз ее, - сказал мой сын.
Он показал мне разорванное горло, и я поняла, что каким-то непонятным образом спутала вещи. То, что принес мой сын, не было листком бумаги - это была убитая мышь. Я закричала, уронила ее и убежала в самую дальнюю и темную из своих комнат. Но даже там я не могла забыть, что у меня на коленях лежал предмет, который казался мне и мышью, и бумагой.
Я боюсь. Что со мной происходит? Со всеми нами?
6. Дневник Кицунэ
Луна снова стала полной, когда я отважилась забраться под веранду Кая-но Йошифуджи.
Испачканный черными отметками, белый круглый веер лежал между бумагами. Я прижала к нему нос. От него пахло клеем и бумагой и едва уловимо, мускусом и тигровыми лилиями, загадочным образом смешанными друг с другом. Все запахи перебивал более свежий - грязный запах чернил.
Я осторожно взяла веер зубами и подняла его. Это оказалось очень неудобно. Однажды я несла в зубах соловья, он продолжал вяло трепыхаться, и одно крыло его тащилось по земле. Держать в зубах веер было так же трудно. Я высоко подняла голову и, осторожно ступая, понесла веер, стараясь не волочить его по земле.
Я знала, что с такой ношей меня могут легко заметить: идти с огромным светящимся в темноте веером было опасно. Но я все равно несла его и только когда оказалась в тени рододендрона, почувствовала облегчение. Зажав веер между лапами, я вдыхала его запах.
- Сестра? - после того, как прошла моя течка, мой Брат вернулся и Дедушка позволил ему остаться.
Все стало по-прежнему, как будто мы снова были детенышами.
- Оставь меня в покое! - сказала я, чувствуя, что повторяюсь - в последнее время в обращении с Братом я употребляла только это выражение.
Месяц назад Брат, чувствуя мою злость, убежал бы от меня. Но с тех пор он стал сильнее.
- Зачем ты взяла его? - спросил он и понюхал веер.
- Потому что он принадлежит ему. Он рисовал на нем.
- Вот в чем причина? - фыркнул молодой лис. - Он нарисовал множество вещей, но до этого ты ничего не уносила с собой.
- Он пахнет, как нужно. Он пахнет им.
Брат вытянул шею, чтобы лучше разглядеть чернильные отметины.
- Но здесь ничего нет. Для того чтобы что-то сделать, есть причины: голод, страсть, усталость, страх, веселье. Вот это причины.
- Люди делают разные вещи. - Дедушка подошел к нам сзади. - Они могут быть непонятны вам, сосункам, но у них на все есть свои причины. Твоя Сестра учится. Это горькие уроки. Из-за них она стала грустной.
- Но зачем ей это нужно?
- А ты попробуй остановить ее. Почему же ты не остановишь? - фыркнул он. - Она не должна делать этого. Но она сделала выбор. Она хочет этого.
- Неправда! - воскликнула я, пораженная мыслью, что мое несчастье может быть добровольным. Они проигнорировали меня.
- Тогда она просто сумасшедшая, - сказал Брат горько. Я зарычала на него и попыталась укусить.
- Как и мы все, - сказал Дедушка.
7. Дневник Шикуджо
Была середина лета, моя жизнь стала потихоньку налаживаться. Не было больше дурных снов и нежелательных воспоминаний. В комнатах было жарко и душно, поэтому все свое время - насколько это было позволительно - я старалась проводить на веранде, окруженной цветущими глициниями. Со всеми экранами, которых требует скромность, возможно, было менее прохладно, но все же не так жарко, как в доме.
Одна моя подруга написала мне из столицы письмо, в котором сплетничала насчет того, что происходит на озере Бива, куда все уехали отдыхать. Она прислала мне подарок: отрез бледно-голубого материала, легкого, как дыхание сверчка, и просила смешать для нее духи, которые я делала в столице. Так приятно получить письмо от старой подруги! Мне кажется, я люблю ее еще больше, чем раньше, - лишь потому, что она вспомнила обо мне и написала письмо, пусть даже ей и нужно что-то от меня.
Мои коробочки для смешивания духов находятся в нелакированном сундуке, окруженные бутылочками с ароматическими маслами, маленькими баночками, ступками и пестиками. Одна баночка разбилась, когда мы ехали сюда, и теперь бумажки, повязанные вокруг горлышек бутылочек, пропитались маслом так, что их трудно прочитать.
В каждом пузырьке, в каждой баночке содержится что-то драгоценное. Вместе они составляют стихотворение удивительной красоты, но не имеющее смысла: алоэ, корица, сладкая хвойная смола, тюльпаны и гвоздика, воск и мед и мурасаки-лаванда. Эта коллекция масел была бы полна воспоминаниями, как старый дневник, если бы я чувствовала что-то, кроме белой гардении.
Пришел мой муж. Никто, кроме него, не входит в мои комнаты так стремительно, прямо, твердо и уверенно шагая по скрипучим доскам.
Он принес дурные известия, которые уничтожили возможность смешивать что-либо.
8. Дневник Кая-но Йошифуджи
Она была на веранде, с неприкрытым лицом, под солнцем. Это выглядело еще более неприлично, чем в тот странный день, когда она кричала на лис. Я не уверен, что хочу видеть ее лицо, поэтому скромно присаживаюсь за лабиринтом экранов, который ее служанки соорудили вокруг нее.
- Жена.
- Муж! Я собиралась смешивать духи.
- Я понял. Чем это так пахнет? Это ведь не то, что ты намешала?
- Разумеется, я никогда не стала бы смешивать нечто такое тяжелое и непонятное. (В ее голосе чувствуется обида: наверное, я задел гордость художника.) Нет, извини меня. Одна бутылочка разбилась по пути сюда.
- Я уезжаю ненадолго, - вдруг выпалил я.
- Что? - прямо, бестактно, спросила она, но тут же поправилась. - Я надеюсь, твое путешествие будет приятным. Только я думала, что мы останемся здесь на все лето.
- Мы и останемся. Но я должен уехать.
- Это необходимо? Мой господин, я знаю, что ты не был счастлив с тех пор, как мы сюда приехали. (Я горько улыбаюсь: можно сказать, она права.) Возможно, тебе будет легче, если ты возьмешь себе в наложницы какую-нибудь девушку. Она поможет тебе прогнать мрачные мысли. Ведь даже здесь нам несложно будет найти благородную девушку из столицы, которая была бы счастлива проводить с нами свое время.
- Дело не в женщине, и ты знаешь это.
Я необычен, я знаю это. Я живу только с одной женой, у меня нет ни одной наложницы. Но мне никогда не нужна была другая постоянная женщина. У меня были любовницы, которых я навещал пару раз - без всяких обязательств. Я спал с придворными женщинами и проститутками, с соседскими девушками, если они были симпатичными, с мальчиками один или два раза. Я не ищу новой любви. Я пытаюсь найти самого себя.
- Тогда, может, ты ищешь приключений?
- И да и нет.
Довольно странно слышать такой вопрос от нее. Что она может знать о приключениях вообще? Когда мы были молодыми, я помню, как она смеялась над шалостями придворных. "Приключения начинаются там, где больше нечего искать. Это признак недостатка, несовершенства", - сказала она тогда.
Конечно же, я несовершенен, но я не хочу говорить об этом сейчас, поэтому я ищу причину для своей поездки, которую бы она смогла принять.
- Сегодня ночью я видел сон. Мне нужно посетить храм Каннон, что у моря.
- Но это же дни - нет, недели!
- Меньше, если я поеду быстро.
- Почему бы тебе просто не сходить к старику, который живет в лесу? Если он еще жив. Я ходила к нему, чтобы он истолковал мне мой сон, когда мы были здесь последний раз, помнишь? Он помог мне.
- Нет, мне нужно поехать в храм.
- Что это был за сон? Может, я смогу…
- Нет, - сказал я, потому что никакого сна не было. Я соврал из простой необходимости уехать. - Хотя ладно. Богиня Каннон стояла посередине рисового поля и протягивала мне драгоценный камень, круглый, как луна. Когда я взял его, она сказала мне: "Надень красное, и твое желание сбудется".
- Что же это за желание? - спросила она мягко.
- Спокойствие, - прошептал я. Моя ложь привела меня к этой откровенности. Все время, что мы были вместе, я никогда раньше не был с ней так откровенен, как сейчас.
В воздухе повисла тишина. Она нарушила ее первой:
- У тебя есть что-нибудь красное?
- Что?
- Для Каннон. В твоем сне она сказала, что ты должен надеть красное. Как насчет красного парчового платья с медальонами? Это подарок принцессы: она собственными руками вручала тебе его. Оно как нельзя лучше подойдет для Каннон. И…
- Тебе неприятно, что я уезжаю? Я обидел тебя?
Некоторое время она молчит.
- Обидел? - вдруг спросила она. - Тебе приснилась бодхисаттва Каннон. Она вызывает тебя. Как я могу обижаться? Ты можешь взять комплект из семи платьев, которые переливаются белым и красным, и оставить их богине в качестве приношения.
- Как скажешь, - чуть слышно сказал я. Честность опасна. Отвергнутая или незамеченная, она сделала меня еще более одиноким, чем когда-либо.