Он выслушал до конца ее монолог, наслаждаясь мелодией ее голоса, потом возразил:
- Но ты будешь актрисой, Вероника. Если не по собственной воле, то… Я воспользуюсь своей неограниченной королевской кинематографической властью, чтобы сделать тебя актрисой, поняла? Что же касается Джимми, я, может, позволю тебе заниматься им во время уик-эндов - если, конечно, они у нас будут. И если ты будешь вести себя хорошо… на съемочной площадке.
Он протянул руку и взлохматил ее волосы, пышные от фена - после бассейна она приняла душ и вымыла голову; последнее было, как он подозревал, просто предлогом, чтобы провести как можно больше времени в его "королевской" ванной.
Она встряхнула головой и пригладила обеими руками растрепавшиеся шелковистые пряди.
- Ты всегда обращаешься с актерами как с детьми? - спросила она.
- Они и есть мои дети, - ответил он. - Без них мои сюжеты бесплодны.
- Ты, мне кажется, не слишком высокого мнения о своих сюжетах, - заметила она.
- Хотел бы я видеть, какого мнения была бы о них ты, если бы написала их такое количество… Но что мы решили насчет ужина? Поедем в город - или будем ужинать дома?
Дома? Он сказал "дома"? Габриэле был очень точен в выражениях в силу своей литературной специальности. Он бы никогда не сказал "дома" вместо того, чтобы сказать "у меня" или "здесь". И в данной ситуации он должен был бы сказать "здесь" или "у меня"… Но он сказал "дома" - и это вовсе не резало слух.
- По-моему, было бы интереснее поехать в город, но Луиза может обидеться…
Луиза была его поваром.
- Луиза сама тебе сказала, что не обидится, с тем условием, конечно, что ты еще вернешься и оценишь ее кухню. О чем, впрочем, позабочусь я. Но… - Он посмотрел на Джимми, сидящего с понурой головой у ног Вероники, - наверное, он уже понял, что гостья собралась уходить, а вместе с ней и хозяин. Придется взять его с собой, - решил Габриэле. - Он будет страдать, если мы оба уйдем и бросим его на чужих людей.
Вероника подпрыгнула и захлопала в ладоши, восторгаясь, как ребенок, перспективой ужина в обществе собаки.
- Но ты уверен, что его пустят в ресторан? Или мы поедем в такой ресторан, куда пускают с собаками?
- Его пустят в любой ресторан, Вероника. Какой же владелец ресторана осмелится не впустить мою собаку?.. Пошли. - Он дотронулся до ее руки, направляя в сторону гаража. - А то мое лохматое чудовище умрет с голоду. Мы еще должны решить, на какой машине поедем. Ты любишь ездить быстро?
Ярко-желтая "мазерати" неслась на бешеной скорости среди мелькающих разноцветных огней проснувшегося к ночной жизни города. Габриэле наблюдал краем глаза за Вероникой, притихшей на сиденье рядом с ним. Закрыв глаза и подавшись вперед, она, казалось, к чему-то сосредоточенно прислушивалась. Ее тщательно расчесанные, густые и прямые, как шелковые нити, волосы, свободно струящиеся по плечам и по спине, напоминали ему жидкий шоколад. Желтое атласное платье, красиво облегающее ее стройную фигуру - она заехала в гостиницу и переоделась, - придавало золотистый оттенок коже ее обнаженных рук и плеч, подернутой легким загаром. Ее лицо было одухотворенным, как у человека, самозабвенно слушающего музыку. У скорости, наверное, тоже есть своя музыка.
Когда он закурил, она открыла глаза и потянулась за сигаретой.
- Ты куришь? - удивился он. Он несколько раз предлагал ей сигарету, и она всякий раз отказывалась, из чего он заключил, что она не курит.
- Иногда. - Она зажмурилась, затягиваясь сигаретой. - А… твоя героиня курит?
Он напряг память, припоминая подробности давно переставшего его интересовать сценария.
- Кажется, нет. Хотя… Ах да, есть сцена, где она затягивается сигаретой и кашляет. Понимаешь, она нервничает - ей насплетничали про ее возлюбленного, точнее, наклеветали, но она не знает, что это ложь, и…
Вероника сильно закашлялась, схватившись обеими руками за горло.
- Что такое? - обеспокоился он.
Она встряхнула головой, и волосы рассыпались по ее лицу, потом всхлипнула и утерла слезы.
- Поверил? - спросила она, поднимая на него абсолютно сухие смеющиеся глаза.
- Боже, Вероника, это получилось у тебя… - Он чуть не врезался на повороте в столб. Резко вырулив, немного сбавил скорость. - Я, честное слово, подумал, что ты на самом деле поперхнулась дымом.
Она довольно улыбнулась.
- Сделать еще?
- Не надо. Это вредно для горла. И, кстати, съемка еще не началась.
- Я не дождусь, когда она начнется.
Она некоторое время курила молча, глядя в боковое окошко, потом спросила, оборачиваясь к нему:
- Ты не против, если я буду иногда проверять на тебе то, что я должна делать по фильму? Ну, чтобы знать, насколько это выглядит убедительно. Понимаешь, я очень боюсь, что из меня не получится актриса - я ведь никогда не играла…
- Я уже слышал, что ты никогда не играла. Не повторяйся. - Он опять чуть не врезался в столб и опять резко вырулил. - А "проверять" можешь сколько твоей душе угодно. Всегда к твоим услугам.
Она опустила окошко и выбросила недокуренную сигарету.
- А что еще делает твоя героиня? - осведомилась она.
- Что еще она делает?
- Ну да, кроме того, что затягивается сигаретой и… учится в школе.
Он пожал плечами, глядя на дорогу.
- То же, что делают люди в жизни. Ходит, разговаривает, смеется…
- И все?
Ему показалось, что в ее голосе звучал смех, но он не обернулся.
- Нет, не все. Она, конечно, влюбляется, - ответил он, не сводя глаз с дороги. - Это история любви, Вероника.
- Влюбляется, - повторила она, как бы пытаясь постичь смысл этого слова. - Влюбляется на самом деле?
Он удивленно покосился на нее.
- Ты считаешь, можно влюбиться не на самом деле? Мне казалось, сам глагол "влюбляться" уже подразумевает…
- Конечно, подразумевает, - тихо проговорила она, глядя на свои колени.
- Неужели ты боишься, что не сумеешь сыграть влюбленную девушку? - недоумевал он. - Это же элементарно, Вероника. Как в жизни.
- Как в жизни. - Она резко подняла голову. - А что, если в жизни я…
- Не говори мне, что ты никогда не любила, - не выдержал он.
- Конечно, любила. Папу с мамой. Любила и продолжаю любить, - по-детски просто ответила она, и он не мог понять, смеется она над ним или говорит всерьез.
- Не притворяйся, что ты не поняла. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
- Знаю, Габриэле. Я прекрасно тебя поняла. - Теперь ее голос звучал серьезно и очень по-взрослому, неожиданно для него, уже успевшего привыкнуть к ее детскому щебетанию. - Не удивляйся, но я в самом деле никогда… Ты только не подумай, что я имею что-нибудь против мужского пола, - поспешила уточнить она. - Я очень даже люблю мужское общество - намного больше, чем женское, - она улыбнулась. - И мне нравилось в моей жизни много мужчин. Очень много, Габриэле. Но как бы это сказать?.. Меня привлекала в каждом из них какая-то одна черта. Понимаешь? В одном мне могло понравиться, например, как он смеется, у другого была красивая манера держаться, у третьего… У третьего, может, были те же взгляды на жизнь, что и у меня, и так далее. Но я всегда знала, что это всего лишь часть чего-то большего, знала и не собиралась притворяться, что это не так - ни перед ними, ни перед самой собой.
Она потянулась за новой сигаретой. Он зажег ее сигарету и закурил сам, сосредоточенно прислушиваясь к ее словам, зная, что они скажут ему очень многое и о ней, и о нем самом, хотя еще не совсем улавливал ход ее мыслей.
- Многие люди, - говорила она, глядя на горящий кончик своей сигареты, - считают, что они влюблены, когда на самом деле это просто так - на минуту, на день… А завтра им опять покажется, что они влюблены - в кого-то другого. Или нет, они остановятся на том, первом, потому что у них есть так называемые моральные принципы и они не решаются сказать себе правду о себе самих. Я бы ни за что на свете не стала лгать себе. К чему лгать, если потом все равно узнаешь правду?.. Я никогда ничего не выдумывала, Габриэле, как это обычно делают женщины. Мужчины, наверное, тоже.
Она умолкла, переводя дыхание. Потом заговорила громче:
- Кто-то сказал, что любовь - это выдумка, игра воображения. Но я не верю. Любовь невозможно выдумать - она или есть, или ее нет. Я думаю, она все-таки есть. Как видишь, я не циник. Но ведь нельзя назвать любовью, когда тебе нравится в человеке только что-то одно, а все остальное безразлично, правда? Любовь - это когда целиком… И тогда это, наверное, навсегда.
Он затормозил так резко, что Джимми, спавший на заднем сиденье, вскочил и, заскулив, встал передними лапами на спинку. Остановив машину на обочине, Габриэле выключил мотор и повернулся к ней.
- Тебе не кажется это странным, Вероника? Мы встретились только сегодня - и никогда не встречали друг друга раньше. Ведь так?
Она кивнула.
- И вдруг выясняется, что мы оба… - Он осекся, не решаясь продолжить.
- Выясняется, что мы оба любим роскошь и броские вещи, - подхватила она. - Оба любим горячую ванну и быструю езду. Оба терпеть не можем всякие устои, традиции и так далее и не любим делать как принято… И оба верим, - она слегка понизила голос, - оба верим, что есть на свете цвета, которых мы не видим, и что есть звуки, которых мы не слышим… А еще верим в везение и в счастливую случайность. Удивительно, правда?