И я сразу же о ней забыла. Я находилась в длинной комнате с несколькими окнами, а на стенах… картины! Даже в таком неухоженном состоянии они были великолепны, и мне хватило беглого взгляда, чтобы оценить их по достоинству, В основном французская школа. Полотна Пуссена и Лоррена висели рядом, и меня, как никогда прежде, поразили холодный порядок у одного мастера и напряженный драматизм у другого. Я наслаждалась чистым золотым освещением пейзажа Лоррена и хотела обратить внимание стоявшей рядом со мной женщины на это освещение и воздушные мазки, которым он, вероятно, научился у Тициана, на то, как он оттенял густой цвет и получал удивительную светотень. А еще был пейзаж Ватто… такой нежный, причудливый в пастельных тонах… и при этом непостижимым образом создающий предгрозовое настроение. Как во сне, я переходила от ранней картины кисти Буше - прекрасного образца стиля рококо - к веселому и эротичному Фрагонару.
Потом я вдруг почувствовала раздражение, потому что всем им требовалась срочная обработка. Как могло случиться, что они оказались в таком состоянии! Некоторые, как я заметила, сильно потемнели, на других была мутная пленка, которую мы называем "цветение". Было несколько поцарапанных и залитых водой полотен. Видны были пятна от мух, в некоторых местах отслоилась краска. Были отдельные подпалины, как будто кто-то слишком близко держал свечу.
Молча я передвигалась от картины к картине, забыв обо всем на свете. Я подсчитала, что здесь работы почти на год - только то, что я пока видела, и возможно, ее будет гораздо больше, как это всегда бывает, когда начинаешь изучать вещь досконально.
- Я вижу, они вас заинтересовали, - вяло произнесла мадемуазель Дюбуа.
- Я нахожу, что они чрезвычайно интересны и несомненно нуждаются в помощи реставратора.
- Тогда я полагаю, что вы приступите к работе прямо сейчас.
Я повернулась к ней:
- Еще не известно, буду ли я выполнять эту работу. Я женщина, и поэтому считается, что я недостаточно способна.
- Это действительно необычное занятие для женщины.
- Вы правы. Но если у человека есть талант к этой работе, пол не имеет никакого значения.
Она опять глупо засмеялась.
- Но есть мужская и женская работа.
- Например, гувернантка или учительница? - Я надеялась, что переменив тему, дам понять, что не собираюсь продолжать этот бессмысленный разговор. Все зависит от графа. Если он человек с предрассудками…
Внезапно неподалеку кто-то закричал:
- Я хочу видеть ее. Говорю тебе, Нуну, я должна увидеть ее. Занозе велели проводить ее в галерею.
Я посмотрела на мадемуазель Дюбуа. Заноза! Я поняла смысл прозвища. Должно быть, и она часто слышала, что ее так называют.
Тихий успокаивающий голос и опять:
- Пусти, Нуну. Глупая старуха! Неужели ты думаешь, что сможешь остановить меня?
Дверь галереи распахнулась, и на пороге появилась девочка, в которой я сразу узнала Женевьеву де ла Талль. Ее темные волосы были распущены и как будто намеренно растрепаны, в красивых темных глазах плясали чертики, одета она была в голубое платье, которое очень подходило к ее внешности. Сразу было ясно, даже если бы меня не предупредили, что она совершенно неуправляема. Она уставилась на меня, а я на нее. Потом она по-английски сказала:
- Добрый день, мисс.
- Добрый день, мадемуазель, - ответила я ей в том же тоне. Ее это развеселило и она вошла в комнату. За - ней вошла седая женщина, очевидно, няня, Нуну. Как я догадалась, она воспитывала девочку с младенчества и, несомненно, тоже приложила руку к тому, чтобы сделать Женевьеву столь несносной.
- Значит, вы приехали из Англии, - сказала девочка, - А мы думали, что приедет мужчина.
- Ждали моего отца. Мы работали с ним вместе и после его смерти я продолжаю выполнение заказанных ему работ.
- Не понимаю, - сказала она.
- Будем говорить по-французски? - спросила я на этом языке.
- Нет, - высокомерно ответила она. - Я хорошо говорю по-английски. Я мадемуазель де ла Талль.
- Я так и предполагала. - Я повернулась к седоволосой женщине и поздоровалась с ней.
- Эти картины чрезвычайно интересны, - сказала я ей и мадемуазель Дюбуа, - но очевидно, о них никто не заботился.
Они не ответили, но девочка, видимо раздраженная тем, что на нее не обращали внимания, грубо сказала:
- Пусть это вас не волнует, потому что вам не позволят здесь остаться.
- Успокойся, моя дорогая, - прошептала Нуну.
- Я не успокоюсь, пока сама не захочу. Вот подождите, приедет отец…
- Ну, Женевьева… - Няня растерянно смотрела на меня, как бы извиняясь за дурные манеры своей воспитанницы.
- Сами увидите, - сказала девочка мне - Вы, наверное, рассчитываете остаться, но мой отец…
- Если у вашего отца такие же манеры, как и у вас, ничто на свете не заставит меня здесь остаться.
- Пожалуйста, говорите со мной по-английски, мисс.
- Мне кажется, ваш английский столь же плох, как и ваши манеры.
Она вдруг начала смеяться и, вывернувшись из рук няни, подошла ко мне.
- Вы, наверное, думаете, что я злая.
- Я вообще не думаю о вас.
- О чем же вы тогда думаете?
- В данный момент об этих картинах.
- Вы хотите сказать, что они интереснее, чем я?
- Совершенно верно.
Она не знала, что ответить. Пожав плечами и отвернувшись от меня, она раздраженно сказала:
- Вот я ее и увидела. Она совсем не хорошенькая и к тому же старая.
С этими словами она тряхнула головой и выбежала вон из комнаты.
- Вы должны простить ее, мадемуазель, - бормотала старая няня. - Она не в настроении. Я пыталась удержать ее. Боюсь, она испортила вам настроение.
- Ничуть, - ответила я - Меня это не касается… к счастью.
- Нуну, - привычным повелительным тоном позвала девочка. - Иди сюда немедленно.
Няня вышла, а я, удивленно подняв брови, взглянула на мадемуазель Дюбуа.
- Она не в настроении. Она не может его контролировать. Мне жаль…
- Мне жаль вас и няню.
Она оживилась:
- Бывают трудные ученики, но с таким я встречаюсь впервые…
Она украдкой посмотрела на дверь. Уж не входит ли подслушивание в букет очаровательных привычек Женевьевы? Бедная женщина, я ей, конечно, не скажу, что с ее стороны глупо терпеть такое обращение - это только добавит ей трудностей.
- Если вы оставите меня здесь, я осмотрю картины.
- Вы думаете, что сможете найти обратную дорогу?
- Я в этом уверена. Я хорошо запомнила дорогу сюда. Не забывайте, я привыкла к старинным постройкам.
- Хорошо, тогда я вас оставлю. Вы можете позвонить, если вам что-либо потребуется.
- Благодарю вас за помощь.
Она бесшумно вышла, а я вернулась к картинам, но была слишком взволнована, чтобы серьезно работать. Странная семья. Девочка невыносима. Что дальше? Граф и графиня? Каковы они? А девчонка эгоистична, жестока и дурно воспитана. И то, что я поняла это, пробыв всего пять минут в ее компании, весьма обескураживало. Какое окружение, какое воспитание породило такое маленькое чудовище?
Я смотрела на стены, увешанные бесценными картинами в плачевном состоянии, и думала: "Возможно, самое мудрое - уехать сразу же утром. Я должна извиниться перед господином де ла Таллем, признать, что мой приезд был ошибкой, и уехать".
Я хотела убежать от судьбы, которая, как я поняла с момента встречи с мадемуазель Дюбуа, была бы ужасной. Я невольно пожалела мадемуазель Занозу. Раньше мне отчаянно хотелось продолжить работу, которую я любила, из-за нее я под ложным предлогом приехала сюда и в результате подставила себя под оскорбления.
Я была так твердо убеждена в необходимости уехать отсюда, что почти верила в то, что меня к этому побуждает инстинкт. В таком случае, я не стану искушать себя дальнейшим изучением этих картин. Я пойду в отведенную мне комнату и постараюсь отдохнуть перед предстоящим завтра долгим путешествием.
Я пошла к двери и попыталась повернуть ручку. Она не двигалась. Странно, в эти мгновения я ощутила настоящую панику. Я вообразила, что нахожусь в заключении, что при всем желании не могу убежать, а потом мне стало казаться, что сами стены сдвигаются вокруг меня.
Моя рука безвольно лежала на дверной ручке, когда дверь отворилась. На пороге стоял Филипп де ла Талль. Тогда я поняла, что не могла открыть дверь потому, что он пытался войти.
Наверное, они мне не доверяют. Наверное, кто-нибудь из них постарается все время быть со мной на случай, если я попытаюсь что-то украсть. Я понимала, что это чушь, и такие мысли были нехарактерны для меня. Но я почти не спала две ночи и очень беспокоилась о своем будущем. Было вполне простительно, что я потеряла самообладание.
- Вы собирались уходить, мадемуазель?
- Я хотела пойти в свою комнату. Кажется, нет смысла оставаться. Я решила завтра уехать. Благодарю за гостеприимство и крайне сожалею, что побеспокоила вас. Мне не следовало приезжать.
Брови его удивленно поднялись:
- Вы передумали? Вы находите, что предстоящая работа вам не по плечу?
Я в гневе вспыхнула.
- Вы ошибаетесь, - сказала я. - Эти картины очень запущены… преступно запущены… с точки зрения художника, это так, но я восстанавливала гораздо худшее. Просто я чувствую, что мое присутствие здесь возмущает спокойствие и что для вас будет лучше найти кого-то… представителя вашего пола, если вам будет угодно, для вас это, видимо, важно.
- Дорогая мадемуазель Лоусон, - почти мягко сказал он, - все зависит от моего кузена, которому принадлежат эти картины… которому принадлежит все в замке. Он вернется через несколько дней.