- Как мне хочется, чтобы вы называли меня Энн, - вдруг вырвалось у Энн. - Все в Четырех Ветрах зовут меня миссис Блайт, и от этого все время чувствую, что я для них чужая. Знаете, в детстве я мечтала, чтобы меня звали Корделией - почти так же, как вас! И ненавидела имя Энн.
- А мне нравится Энн. Мою маму так звали. Самые лучшие имена - это простые. Если вы идете на кухню готовить чай, пошлите доктора со мной поговорить. Я знаю, что все это время он лежал на диване у себя в кабинете и покатывался со смеху, слушая меня.
- Как вы догадались? - воскликнула Энн, которую так ошеломила проницательность мисс Корнелии, что ей даже не пришло в голову отрицать ее слова.
- Когда я подходила к дому, я видела вас вместе в этой комнате. А мужские штучки мне наперечет известны. Ну вот, платьице закончено. Восьмой ребенок может появляться на свет хоть сегодня.
Глава девятая
ВЕЧЕР НА МАЯКЕ
Энн с Джильбертом все никак не могли выбраться в гости к капитану Джиму. Они несколько раз собирались туда пойти, но всегда что-то мешало. Сам капитан Джим за это время несколько раз наведывался в маленький белый домик.
- Я уж с вами попросту, миссис Блайт, - признался он Энн. - Мне так приятно к вам приходить, и я не хочу отказывать себе в этом удовольствии всего лишь потому, что вы сами пока не собрались ко мне в гости. Среди людей, которые знали Иосифа, такие церемонии ни к чему. Я буду к вам заходить, когда смогу, а вы тоже придете, когда сможете. Главное - приятный разговор, а под чьей крышей - это неважно.
Капитану Джиму очень нравились Гог и Магог, которые стояли у Энн по обе стороны камина с таким же гордым видом, как и в "Домике Патти".
- Ну не смешные ли твари? - с восхищением говорил он, и каждый раз, входя в дом и уходя из него, он здоровался и прощался с ними, так же как и с хозяином и хозяйкой.
- Домик у вас стал чудо какой уютный, - сказал капитан Джим Энн. - У миссис Селвин вкус был не хуже вашего, и она очень старалась, но в то время нельзя было купить такие красивые шторы, картинки и безделушки. Что же касается Элизабет, она жила прошлым. А вы вроде как принесли в этот дом будущее. Даже если бы мне нельзя было с вами разговаривать, я все равно приходил бы сюда - посидеть и посмотреть на вас, на ваши картины и ваши цветы. Такое все красивое - ну просто прелесть.
Но вот наконец наступил вечер, когда Энн с Джильбертом отправились на мыс Четырех Ветров. Поутру было пасмурно и туманно, но к вечеру небо расчистилось и закат запылал багрянцем и золотом. Холмы на западном берегу бухты очертила янтарная кайма, а небо на севере пестрело маленькими оранжевыми облачками. На выходе из бухты виднелся парусник, плывущий в дальние края. Белые дюны стали розовыми, а окна старого домика, обсаженного ивами, вдруг загорелись живым светом, словно из скучно-серой стеклянной скорлупы выглянула трепетная, пылкая душа.
- Какой одинокий вид у этого дома, - заметила Энн. - Там никто никогда не бывает. Правда, подъездная дорожка выходит на верхнюю дорогу, но я бы увидела, если бы по ней кто-нибудь прошел или проехал. Как странно, что мы все еще не знакомы с Морами, хотя от них до нас - пятнадцать минут ходу. Может, я и видела их в церкви, но не опознала. Жаль, что наши ближайшие соседи такие нелюдимы.
- Видно, они не из тех, что знали Иосифа, - сказал Джильберт. - А ты узнала, кто та девушка, которая показалась тебе такой красивой?
- Нет. Как-то все не соберусь о ней спросить. Но я ее больше ни разу не видела. Наверно, ты был прав - она не здешняя. Смотри - солнце село и сразу же загорелся маяк.
По мере того как темнело, луч света от большого прожектора, вращавшегося на вершине башни, все ярче высвечивал окружающие поля, песчаную косу и водную гладь бухты.
- Так и кажется, что меня сейчас подхватит и унесет далеко в море, - сказала Энн, когда луч пробежал по ним. Она даже почувствовала некоторое облегчение, приблизившись к маяку, где вспышки света уже их не доставали.
Около маяка они встретили мужчину такой странной наружности, что оба воззрились на него с нескрываемым изумлением. Собственно говоря, незнакомец был даже хорош собой - высокого роста, широкий в плечах, с правильными чертами лица и открытым взглядом серых глаз. Одежда его напоминала воскресный костюм зажиточных фермеров. Что в нем поражало, так это доходившая почти до колен борода и столь же длинные волосы, ниспадавшие каскадом из-под шляпы.
- Энн, - проговорил Джильберт, когда странный незнакомец прошел мимо, - ты случайно не подсыпала в лимонад какого-нибудь зелья, от которого бывают галлюцинации?
- Да нет, не подсыпала, - ответила Энн, сдерживая смех, поскольку мужчина был еще совсем близко. - Интересно, кто это такой?
- He знаю. Явно не матрос - матросу такое эксцентричное обличье еще было бы простительно. Он, наверно, принадлежит к одному из шотландских кланов из рыбацкой деревни. Дядя Дэйв говорит, что там полно разных чудаков.
- Дядя Дэйв, по-моему, пристрастен. Все тамошние жители, которых я видела в церкви, вполне нормальные люди. Ой, Джильберт, погляди, какая красота!
Маяк стоял на высоком каменистом мысу. С одной стороны от него тянулась серебристая песчаная коса, с другой - выгнулся высокий обрывистый берег, у основания которого волны шелестели галькой. Капитан Джим сидел на скамейке у входа в башню, ошкуривая прелестную игрушечную шхуну с полным набором снастей. Увидев гостей, он встал и поприветствовал их со свойственной ему учтивостью:
- Такой сегодня выдался славный денек, и самое лучшее он припас под конец. Может, посидим здесь, пока еще светло? Я как раз закончил мастерить игрушку, которую обещал своему внучатому племяннику Джо. Обещать-то обещал, а потом пожалел о своем обещании: его мать и так боится, что мальчишка, когда подрастет, подастся в моряки, и не хочет, чтобы я этому потворствовал. Но что же мне было делать? Я же обещал! По-моему, нарушать обещание, данное ребенку, просто бессовестно. Присаживайтесь. Скоро стемнеет, и пойдем в дом.
От дувшего с берега ветерка над серебристой рябью моря проносились похожие на прозрачные крылья тени. Над далекими дюнами зависли лиловые сумерки. По небу тянулись шелковые шарфы сгущающихся испарений, а на горизонте собрались облака, напоминая стоящую на якоре флотилию. В зените горела одинокая звезда.
- Неплохой вид, правда? - с гордостью проговорил капитан Джим. - Тихо, никакой тебе рыночной суеты, никакой погони за наживой. На всю эту красоту - это небо и это море - можно смотреть даром. Скоро взойдет луна. До чего ж я люблю смотреть, как она выходит из-за холмов и освещает скалы, море и гавань.
Они дождались восхода луны, а потом поднялись на верх башни, и капитан Джим объяснил им, как работает механизм маяка. В заключение он привел их в свою столовую, где в камине каким-то особенным, голубовато-зеленым, словно порожденным морем пламенем горел собранный им на берегу плавник.
- Я сам сложил этот камин, - сообщил им капитан Джим. - Правительство не больно-то балует смотрителей маяков. Смотрите, как красиво горит плавник! Я вам как-нибудь принесу охапку плавника для вашего камина, миссис Блайт. Присаживайтесь, сейчас вскипячу чай.
Капитан предложил Энн кресло, с которого предварительно снял газету и согнал огромного рыжего кота.
- Слезай, Старпом, твое место на диване. Надо убрать газету - хочу дочитать в ней очередную главу романа, который называется "Безумная любовь". Не очень-то я люблю такое чтиво, но мне интересно, на сколько эта писательница растянет сюжет. Уже идет шестьдесят вторая глава, а о свадьбе и помину нет. Когда приходит малыш Джо, я ему читаю пиратские рассказы. Правда, странно, что дети обожают кровавые истории?
- Как наш Дэви, - вставила Энн. - Ему бы только побольше крови и трупов.
Капитан Джим угостил их отменным чаем. Он радовался, как ребенок, восторженным восклицаниям Энн, но делал вид, что ее похвалы совсем его не трогают.
- Мы тут, подходя к маяку, встретили очень странного типа, - спросил Джильберт. - Кто это?
Капитан Джин ухмыльнулся.
- Это Маршалл Эллиотт - весьма достойный человек, но с одной причудой. Вы, наверно, удивились: зачем человек превратил себя в этакое пугало?
- Может, он современный назаретянин или иудейский пророк, доживший до наших дней? - поинтересовалась Энн.
- Ни то ни другое. Он чудит из-за политики. Все эти Эллиотты, Крофорды и Макалистеры - твердолобые. Они как рождаются гритами или тори, так и умирают. Ума не приложу, что они будут делать на небе, где, наверно, никто не занимается политикой. Так вот, Маршалл Эллиотт родился гритом. Я и сам стою за либералов, но не так, как Маршалл. Пятнадцать лет назад у нас развернулась особенно яростная борьба на выборах. Маршалл зубами и когтями дрался за свою партию. Он был уверен, что гриты победят, настолько уверен, что на одном митинге заявил, что не будет бриться и стричь волосы, пока либералы не придут к власти. А либералы проиграли выборы, и либерального правительства у нас не было пятнадцать лет. И вот вам результат - Маршалл держит свое слово.
- А что об этом думает его жена? - спросила Энн.