***
Вера и Даша замёрзли как сосульки, так как, несмотря на предупреждение Семёна, не удосужились одеться теплей, тем более что у Нины одежды – бери, не хочу. Нина не знала, что они организуют побег, но, возможно, догадывалась, а если бы оказалось больше места в самолете, то могла и сама улететь, так как сёстры замечали, что Махно и Нина всё более отдаляются друг от друга, а место в сердце батьки занимает ненавистная Маруся Никифорова.
Семён, изредка оборачиваясь, ободрял их, но они уже не чувствовали своих ног. Даша, стараясь как-то повернуться, чтобы размять затекшие конечности, задела боком какую-то флягу, пристёгнутую к борту, и из любопытства её открыла.
Принюхавшись, она поняла, что там спирт и глотнула, моментально задохнувшись. По артериям пробежала тёплая волна. Даша сунула флягу Вере и сказала:
- Пей!
- Что это? - настороженно спросила Вера, принюхиваясь.
- Не нюхай! Лекарство! - успокоила Даша. Вера хватанула, подёргавшись, и вскоре обе начали нескладно орать песни.
- Вы чего? - повернулся к ним Семён, подозрительно осматривая их на предмет здоровья их психики.
- Греемся, - весело ответила Даша, а Вера беспричинно засмеялась. Семён понимал, что нужно бы сесть, но бензина хватало только на полёт без форсажа, к тому же, неизвестно, что там внизу: могут спокойно поймать и пристрелить.
Поэтому внимательно всматривался вниз и сверялся с картой, понимая, что у них только один шанс. Позади остался Южный Буг и Тигульский лиман и по прикидкам выходило, что до Одессы рукой подать, и Семён молил Бога, чтобы ничего не случилось. Но, видимо, Бог от них отвернулся, так как мотор пару раз чихнул и заглох.
Нос самолёта наклонился вниз, и земля стала приближаться слишком быстро. Даша и Вера заорали, а Семён потянул штурвал на себя, выравнивая нос самолёта и пытаясь планировать, чтобы как-нибудь сесть. Внизу он увидел колонну шагающих солдат, которые, при приближении самолёта, разбежались, кто куда.
Семёну повезло, и он приземлился, только самолёт развернуло, так как колесо попало на замерзший комок земли, и они чуть не вывалились из кабин.
Их сразу же окружили разогнанные самолётом бойцы, одетые кое-как, большинство не в военную форму, а оружие большей частью трофейное, так как отличалось разнообразием.
- Німецькі шпіони, - прокричал один дядька и огрел Семёна суковатой палкой, которую держал вместо оружия. Семён охнул, но удержался на ногах, чтобы не забили насмерть.
- Та це ж молодиці! - воскликнул другой, показывая на Дашу и Веру.
- Вони пьяні... - удивился первый, перестав дубасить Семёна и глядя, как Вера и Даша шатаются из стороны в сторону. Больше их не трогали, а повели вперёд, собираясь передать какому-то "Митрофанычу". Семён никак не мог понять, почему Даша и Вера идут, шатаясь, а когда очутился рядом и учуял запах спиртного, удивлённо спросил:
- Когда вы успели набраться?
- Шпіони, не балакайте, - миролюбиво толкнул его палкой дядька, и Семён замолчал, так и не поняв, где сёстры успели напиться водки.
Впереди показалась какая-то деревня, вокруг которой табором расположились войска, большей частью похожие на тех бойцов, которые их сопровождали и ничем не отличающихся от крестьянского войска Махно. Их подвели к дому, чуть-чуть лучше от других, и оставили на улице мёрзнуть, а дядька с палкой зашёл внутрь. Через некоторое время он вышел, расправляя усы, и повернулся к Семёну и сестрам Хоменковским.
- Заходьте, шпіони, - громко предложил он, подталкивая Семёна в спину. Они зашли в дом, который обдал их теплом, расслабляя. За столом сидел презентабельного вида бородач в овальных очках, лет пятидесяти, больше похожий на какого-нибудь профессора университета, чем на командира военного подразделения.
- Садитесь, - предложил он, показывая на лавку у стены по правую от себя руку. - Меня зовут Иваном Митрофановичем Луценко. Я комиссар Херсонщины от Украинской народной республики. Куда вы летели на самолёте?
- Самолёт мы украли у батько Махно и летели в Одессу, - сказал правду Семён.
- За какой надобностью? - спросил "Митрофанович", внимательно рассматривая Дашу и Веру. Семён полез в карман и вытянул какую-то бумажку. Даша подозревала, что это та же бумажка, которую Семёну дал Петлюра, и которую забрал Махно.
Почему она снова очутилась в руках Семёна, для Даши секрета не составляло: "Украл", - подумала она, улыбаясь. На словах Семён сообщил, что едет в Одессу работать механиком, а Даша и Вера направляются к своей тёте.
- Откуда вы знаете Петлюру? - поинтересовался Луценко.
- Мы вместе ехали из Киева в Белую Церьков, - ответил Семён и добавил: - Познакомились за коньяком.
Луценко внимательно рассматривал их, а Даша подумала, что их "правда" явно похожа на враньё. Внезапно Вера наклонилась и упала на Дашу. Семён подхватил её на руки, не зная, что делать, а Луценко, очень резво как для своей крепкой комплектации, подскочил к нему и резко приказал:
- Положите её на лавку, - Семён положил, а Луценко на него прикрикнул: - Отойдите, ей нужен воздух.
- Мы немного выпили спирта, чтобы согреться, - объяснила Даша. Комиссар расстегнул ей подрясник и дал понюхать какую-то травку, которую вытащил из внутреннего кармана. Даша услышала запах полыни.
- Это не спирт, - объяснил Луценко, измеряя пульс, и добавил: - она беременна.
Даша застыла, поражённая, а потом уставилась на Семёна и взглядом у него спросила: "Это ты, паразит?"
Семён сам оказался удивлён, но не расстроился, а, как будто, обрадовался. Вера пришла в себя, не понимая, почему рядом с ней сидит Луценко, который, оставив её на Семёна, крикнул:
- Тимоша!
Из соседней комнаты выскочил молодой парень и сообщил: "Ась?"
- Завари чаю, - бросил Луценко и полез в чемодан, лежащий возле стола на лавке. Даша увидела кучу аптекарских пакетиков, расположенных с пунктуальной тщательностью. Деньщик принёс стаканы с чаем и поставил на стол. Луценко вытащил металлическую коробочку с карамельками и предложил: "Пейте чай". Веру, потянувшуюся к стакану, он остановил:
- А ты, голубушка, подожди.
Он вытащил с пяток пакетиков, которые завернул в бумажку и отдал Даше, а один открыл и бросил крупицу какой-то травки в чай.
- Будешь пить каждый день поутру, - сказал он Вере, и добавил, глядя на Дашу: - А ты проследи!
Сёстры ночевали в доме комиссара Луценко, в горнице без окон, как будто специально сделанной для пленниц, а Семёна увели, и Вера беспокоилась, как бы его снова не принялись бить.
- Успокойся и спи, комиссар не глупый и справедливый, - сказала Даша, толкая Веру под бок, - ничего с твоим Семёном не сделается.
- Я всё слышу, - подал голос комиссар, лежащий в другой комнате, и сёстры захихикали, как будто студентки на лекциях. Они уже выяснили, что комиссар, перво-наперво, врач-травник, а уж потом военный командир и ничуть его не боялись.
Когда они встали, дом оказался пуст, а с улицы доносился шум и топот копыт. Выбежав на крыльцо, Даша увидела, что войска ушли вперёд, а возле ворот Тимоха грузил телегу, разговаривая с хозяином избы, который, уступив дом командиру, ночевал у соседей.
- Я вам сейчас чаю приготовлю, - сообщил Тимоха, но Даша его остановила: - Не беспокойся, мы сами.
Они быстро попили чай с конфетами комиссара, причем Даша, исполняя роль медсестры, плюхнула в чашку Веры щепотку травы. Вера сморщилась, так как травка оказалась невкусная, но перечить не стала, пытаясь быть усердной подопытной у врача, и надеясь на то, что комиссар, взамен, не станет трогать её любимого Семёна.
На улице ожидал Тимоха, который предложил им с ногами забраться в телегу и прикрыть себя клетчатым одеялом. Когда они уселись, Вера тревожно спросила:
- А где Семён?
- Твой Семён уехал на лошади вместе с Митрофанычем, - обернулся, улыбаясь, Тимоха. Ему в диковинку везти монашек, и их ежедневный быт весьма его интересовал. Он предполагал, что Семён – брат Веры, отчего она за него беспокоится. В своей семье Тимоха оказался пятым из десяти братьев и сестёр и такой сестринской любви не знал, так как каждый кусок хлеба дома стоял на учёте и, чтобы не остаться голодным совсем, приходилось драться и с братьями, и с сёстрами.
Он уже подумывал, не отдать ли в монашки пару своих сестёр, которые полюбят Бога, а заодно немножко и его, Тимоху. Поэтому всю дорогу он выпытывал у сестёр все подробности о монастырях и интересовался, как туда попасть.
Вера пообещала, что как только они приедут в Одессу, а войска комиссара отправились именно туда, то она напишет письмо матушке игуменье в Покровский монастырь, что в Киеве, и сестёр Тимохи, возможно, возьмут в монастырь послушницами.
- Боюсь, что они в монастырь не пойдут, - задумчиво сказал Тимоха, а потом объяснил, окидывая их невинным взглядом: - Они замуж хотят.
Сёстры не сдержались, и прыснули смехом, а Тимоха, широко улыбаясь, сказал: - Не понимают они своей пользы.
Впереди послышались выстрелы, ухнула пушка, и Тимоха придержал лошадей.
- Пусть воюют, а нам туда пока нельзя, - сказал Тимоха и, на немой вопрос Даши, объяснил: - Мне Митрофаныч приказал.
Через Пересыпь поздно вечером они въехали в Одессу, останавливаясь возле перегороженных улиц с караулами поляков, французов, греков и ещё каких-то военных, а потом сёстры Хоменковские долго путались по улицам Молдаванки, пока не нашли Запорожскую улицу и остановились возле дома тёти Офелии.