***
Даша проснулась оттого, что поезд остановился, и какая-то лошадь тревожно заржала. Поднявшись на ноги она, не побоявшись лошадей, пробралась к окошку и выглянула в него. Они стояли на какой-то станции, на дальних путях от вокзала, который оказался красивым, с большими стеклянными окнами, выполненными арками. Самая большая арка блестела стеклом на правой стороне вокзала, где находился вход. Возле перрона на двух рельсах крепился высокий фонарь, который, почему-то, светил днём.
- Что там? - довольно потягиваясь, спросила Вера, выныривая из сена.
- Какая-то станции, - ответила Даша, пытаясь разобрать, что написано на здании. Наконец прочитала и сообщила: - Синельниково.
- Как Синельниково? - вскочил Семён, вытряхивая сено из волос.
- Мы что, проспали? - спросила Даша и по виду Семёна поняла, что да, отчего её обуяла веселость, и она засмеялась. Вера, не разделяя игривое настроение Даши, тревожно спросила: - Чем это нам грозит?
- Возвращаться придётся, - сказал Семён, а Даше, видимо от сотрясения организма смехом, ужасно захотелось в туалет и она, покраснев, запрыгала и спросила Семёна:
- Ты не можешь открыть дверь?
- Я тоже хочу, - поняла Вера, и Семён попытался отодвинуть дверь, но она не поддавалась. Он принялся колотить в неё, пока не услышал шаги по гравию, и дверь, щелкнув засовом, ушла в сторону.
Солдат с винтовкой уставился на них и спросил:
- Что вы здесь делаете?
Вероятно, того солдата, что их пустил в вагон, сменили, поэтому Семён сказал:
- Прости, дружок, замёрзли и залезли погреться.
- Что здесь происходит? - раздался голос и появился невысокий мужчина лет тридцати в высокой белой папахе, из-под которой выбивались непокорные кудри. Явно ручной работы короткая шинель, опоясанная ремнями, ладно сидела на его крепкой фигуре. Маленькие прищуренные глаза мужчины остро рассматривали Дашу и Веру, пока не остановились на Семёне.
- Монашек отпустить, а этого в расход – и только, - произнёс мужчина и несколько человек его окружающих весело ухмыльнулись.
- А на кулачках один на один – слабо? - спросил Семён, спрыгивая с вагона и становясь в стойку.
- Батько, дай я его пристрелю? - сказал морячок с кольтом, выходя вперёд.
- Погоди, - остановил его "батько", снял шинель и бросил папаху на землю. Его волосы растрепались, и он, пригладив их, стал, широко расставив ноги.
Их окружили кольцом, а Вера и Даша так и остались в вагоне. Бойцы танцевали минут десять, обмениваясь ударами, и зрителям стало скучно ввиду их военного паритета. Вероятно, Семён расслабился и потерял бдительность, так как его соперник, казалось бы, совсем не собранный, неожиданно и резко махнул кулаком и Семён, как подкошенный, упал. Вера бросилась к нему, но её отстранили и забросили Семёна в вагон.
- Присмотри за ним, - сказал матросу победитель, поднимая свою папаху и одевая шинель. Семён скоро очухался, но не рыпался, глядя на матроса, поигрывающего револьвером. Сёстры сходили на вокзал, набрали воды и купили каких-то булочек, а поезд всё ещё стоял. Они хотели забраться в вагон, но Семён их остановил:
- Уходите.
- Пусть едут, - отозвался матрос и масленым взглядом прошёлся по фигурам "монашек". Сёстры забрались и Вера, к неудовольствию Семёна, села возле него. Наконец, раздался гудок паровоза, и застучали колёса, увозя вагоны за пределы станции. Дальше, простиралась только степь.
- Тебе повезло, что батька тебя не убил, - сказал матрос, снисходительно глядя на Семёна, - потому как у него рука тяжёлая.
- Какой "батька"? - не поняла Вера.
- Батько Махно, - объяснил матрос и удивлённо спросил: - Вы что, не знали?
- Откуда нам, - подала голос Даша.
- Не язви, а то не посмотрю, что монашка, - огрызнулся матрос и добавил: - Меня зовут Феодосий Щусь.
Феодосий Щусь, несмотря на лёгкий мороз, носил матросскую бескозырку, а его красивую фигуру украшал гусарский костюм, весь опутанный ремнями. На поясе висела вычурная старинная сабля и не менее стильный кавказский кинжал, а револьвер Кольта он засунул за пояс.
Его красивое лицо всегда оставалось слегка надменным, словно общение с ним сродни царской ласки, и весь его вид настырно отдавал театральностью. Видя, что на него никто не обращает внимания, Феодосий непроизвольно зевнул, и ему стало скучно, отчего он прислонился к стенке вагона и закрыл глаза.
- Не вздумайте рыпнуться, - предупредил он из-под бескозырки и объяснил: - Я вам не Нестор Махно, придушу сразу и без сожаления.
Впрочем, ехали недолго.
Поезд остановился на какой-то станции и вагоны сразу же освободили от лошадей, которых связали верёвками в пары и погнали вдоль дороги. Веру и Семёна посадили в тачанку к Нестору Махно, а Даше пришлось ехать с матросом Щусем, который сразу же вырвался вперёд, несомненно, бравируя перед ней. Несмотря на красоту Феодосия, он вовсе не нравился Даше, в особенности его напыщенность и самолюбование. "Нарцисс", - подумала она и улыбнулась. Моряк, оглянувшись, решил, что она улыбается ему.
- Тебе следует бросить монашество, и я тебя озолочу, - сообщил ей Щусь, как решённое, перекрикивая ветер, который изрядно морозил Дашу.
- Мне не нужно золото, - ответила Даша, - и у меня есть любимый.
- Кто он? - напыжился Щусь, поворачиваясь к ней с переднего сидения.
- Тот, которому я молюсь, - ответила Даша и перекрестилась. Моряк криво улыбнулся и сплюнул в сторону. Они влетели в какую-то деревню и понеслись по улице ещё быстрей, чем прежде, а остановились возле большого дома, который, впрочем, особо не отличался от окружающих домов.
Подъехал Махно и Щусь, красуясь, произнёс:
- Обогнал я тебя, Нестор, - на что Махно ничего не сказал, только кивнул Даше и Вере: - Идите за мной.
- Этого куда? - спросил Щусь, показывая на Семёна.
- Пока запри в сарай, - сказал Махно и предупредил: - Не трогать, и точка!
Даша и Вера следом за Махно зашли в дом, который встретил их теплом и домашним запахом ужина, отчего сестры непроизвольно глотали слюнки.
Возле противоположной стены стоял стол, за которым сидела молодая чернявая девушка с огромными глазами, которая, увидев Нестора, бросила шитье и, мягко улыбаясь, пошла к нему навстречу.
- Замёрз, небось, - сказала она, улыбаясь и обнимая его, а Махно, отчего-то стесняясь, отстранился и мягко сказал: - Холодный я, простынешь.
Снимая свою шинель, кивнул на Дашу и Веру и сообщил: - Вот, подружек тебе привёз.
Девушка вскинула глаза на Дашу и Веру и сообщила: - Меня зовут Нина.
Сестры представились, и Нина пригласила их к столу. Когда они, приготовив ложки, истекали слюной, втягивая в себя соблазнительные запахи вареной курочки из дымящихся тарелок, дверь без стука отворилась и на пороге появилась женщина лет тридцати, цыганской наружности, черноволосая. Её выпирающие груди обтягивала обычная гимнастёрка, а соблазнительные бёдра облегала короткая юбка.
Она окинула всех оценивающим взглядом и сказала, глядя на размякшего Махно:
- Нестор, я с тобой поговорить хотела, но вижу, что ты занят.
- Проходи, Маруся, поужинай, - улыбаясь, предложила Нина, метнувшись к буфету и вынимая миску и ложку. Маруся прошла к столу и села, положив руки на стол. Когда Нина наполнила тарелку, Маруся деловито и быстро опустошила её и вытащила папиросу, которую курила, пока Махно не окончил ужин.
- Может, пройдём в штаб, - предложила Маруся и Махно, вздохнув, сразу внутренне собрался, а твёрдый взгляд изменил его до неузнаваемости.
- Я быстро вернусь, - сказал он Нине жёстким голосом, но его жена не поверила в скорое возвращение мужа. Даша видела, что Нина ревнует мужа к Марусе, его соратнице, и, вероятно, не напрасно, но сделать ничего не может.
- Кто эта женщина? - спросила она у Нины, когда Махно ушёл из дома.
- Маруся Никофорова - сообщила Нина и добавила: - Командир отряда "анархистов-коммунистов", - явно не понимая, что значат эти слова.
Спать сестер положили в отдельной комнате на одной кровати. Перед этим Вера упросила Нину, и та отнесла в сарай Семёну своего куриного супа, на что часовой не мог возразить: атаманшу любили за мягкий и кроткий нрав, а ещё за то, что спасала буйные головы от скорого на расправу Махно.