- Мне нужно привести себя в порядок, - бормочет он. Какое-то время он сверлит меня взглядом, а потом топает по траве, направляясь к задней двери и держа раненую руку позади себя.
Я снова сосредотачиваюсь на Кайдене, выпуская удерживаемый в груди вздох.
- Ты в порядке?
Он прижимает к глазу ладонь, смотрит на свои ботинки, а вторую руку держит у груди, выглядя уязвимым, слабым и сбитым с толку. На секунду на земле я представляю себя, лежащую с ушибами и порезами, которые могут быть видны только изнутри.
- В порядке. - Его голос звучит грубо, поэтому я разворачиваюсь к дому, готовая убежать.
- Почему ты это сделала? - кричит он сквозь темноту.
Я останавливаюсь у края газона и поворачиваюсь к нему, встречаясь с ним взглядом.
- Я сделала то, что сделал бы любой другой.
Бровь над его здоровым глазом опускается.
- Нет, это не так.
Мы с Кайденом ходили в один детский сад, поэтому в школу пошли вместе. К сожалению, с шестого класса, когда меня признали чудачкой, это самый долгий разговор между нами. В середине года я появилась в школе с обстриженными волосами и одежде, которая практически поглотила меня. Я потеряла всех своих друзей. Даже когда наши семьи вместе ужинают, Кайден делает вид, что не знает меня.
- Ты сделала то, что практически никто бы не сделал.
Убирая с глаза руку, он с трудом поднимается на ноги и, выпрямляя их, возвышается надо мной. Он из тех парней, в которых влюбляются девчонки, в том числе и я, когда расцениваю парней не как угрозу. Его каштановые волосы спадают на уши и шею, обычно идеальная улыбка сейчас похожа на кровавое месиво, и только один из его изумрудных глаз виден.
- Я не понимаю, почему ты это сделала.
Я чешу лоб - моя нервная привычка, когда кто-то по-настоящему меня видит.
- Ну, я просто не могла уйти. Я бы никогда себя за это не простила.
Свет от дома усиливает всю тяжесть его ран, и вся его рубашка испачкана в крови.
- Никому об этом не рассказывай, ладно? Он выпил... и кое о чем переживает. Сегодня он сам не свой.
Я закусываю губу, неуверенная, что верю ему.
- Может, тебе нужно кому-нибудь рассказать... например, твоей маме.
Он смотрит на меня, как на маленького неумелого ребенка.
- Нечего рассказывать.
Я рассматриваю его отекшее лицо, его обычно идеальные черты лица сейчас искажены.
- Ну, хорошо, раз ты так хочешь.
- Да, хочу, - пренебрежительно говорит он, и я начинаю отходить. - Эй, Кэлли, тебя же Кэлли зовут, да? Могу я попросить тебя об одолжении?
Я оглядываюсь через плечо.
- Конечно. Каком?
- В ванной внизу есть аптечка, а в холодильнике - пачка со льдом. Ты не могла бы мне их принести? Мне бы не хотелось заходить, пока я не привел себя в порядок.
Мне отчаянно хочется уйти, но меня убеждает умоляющий тон его голоса.
- Да, могу.
Я оставляю его у домика для бильярда и захожу внутрь, где из-за переполненного помещения трудно дышать. Прикрываясь локтями и надеясь, что до меня никто не дотронется, я пробираюсь сквозь толпу.
За столом Мэйси Оуэнс, мать Кайдена, разговаривает с какой-то другой матерью и машет мне рукой, друг о друга звенят ее золотые и серебряные браслеты.
- О, Кэлли, твоя мама здесь, дорогая? - У нее заплетается язык, а перед ней стоит пустая бутылка вина.
- Она в машине, - перекрикиваю я музыку, когда кто-то врезается мне в плечо, и мои мышцы напрягаются. - Она говорила по телефону с отцом, поэтому отправила меня найти моего брата. Вы его не видели?
- К сожалению, нет, дорогая. - Она делает сложный жест рукой. - Просто здесь так много людей.
Я слабо машу ей в ответ.
- Ну, ладно, тогда пойду поищу его.
Уходя, я размышляю, видела ли она своего мужа и спрашивала ли его о разбитой руке.
Мой брат Джексон сидит на диване в гостиной и разговаривает со своим лучшим другом Калебом Миллером. Я замираю у порога, чтобы меня не было видно. Они продолжают смеяться и говорить, пить пиво, будто ничто не имеет значения. Я презираю своего брата за смех, за то, что он здесь, за то, что мне приходится искать его и сообщать ему, что в машине ждет мама.
Я хочу пойти к нему, но мои ноги не двигаются. Я знаю, что мне нужно с этим покончить, но по углам целуются парочки, танцуют в центре комнаты, и от этого мне неудобно. Я не могу дышать. Двигай ногами, двигай.
Тут в меня кто-то влетает и чуть не сбивает с ног.
- Прошу прощения, - извиняется грудной голос.
Я хватаюсь за дверной косяк, и это выводит меня из транса. Я спешу по коридору, даже не потрудившись посмотреть, кто в меня врезался. Мне нужно выбираться отсюда на воздух.
После того, как я беру из нижнего шкафчика аптечку, а из холодильника - пачку со льдом, то длинным путем через боковую дверь выхожу из дома, чтобы меня не заметили. На улице Кайдена нет, но из окон бильярдного домика пробивается свет.
Немного помедлив, я открываю дверь и просовываю голову в тускло освещенную комнату.
- Привет.
Из дальней комнаты выходит Кайден без рубашки, прижимая к лицу яркое от крови скомканное полотенце.
- Эй, ты принесла то, что я просил?
Я проскальзываю в комнату и закрываю за собой дверь. Отвернувшись к двери и пытаясь не смотреть на него, я протягиваю ему аптечку и пачку со льдом. Из-за его голой груди и низко сидящих на бедрах джинсов меня накрывает волна смущения.
- Я не кусаюсь, Кэлли, - безразлично говорит он, беря аптечку и лед. - Тебе не нужно пялиться на стену.
Я заставляю себя посмотреть на него, и мне трудно не глядеть на его шрамы, исполосовавшие живот и грудь. Больше всего тревожат вертикальные линии на предплечьях, толстые и неровные, будто кто-то провел лезвием по его коже. Как бы мне хотелось провести по ним пальцами и забрать всю боль и воспоминания, связанные с ними.
Он быстро опускает полотенце, чтобы прикрыть себя, и в его здоровом глазу сквозит смущение, когда мы смотрим друг на друга. Пока длится это мгновение, как щелчок пальцев, но при этом продолжающееся вечность, у меня в груди громко колотится сердце.
Он моргает и прижимает к воспаленному глазу лед, при этом кладя аптечку на бильярдный стол. У него дрожат пальцы, когда он убирает руку, а кожа на костяшках пальцев содрана.
- Можешь достать мне марлю? А то у меня немного болит рука.
Я пальцами нащупываю защелку, поддеваю ее ногтем и тяну. Появляется кровь, когда я открываю крышку, чтобы достать марлю.
- Может, тебе нужно наложить швы на порез под глазом? Он выглядит ужасно.
Он, морщась от боли, промокает порез полотенцем.
- Все будет в порядке. Мне просто нужно его промыть и заклеить.
Меня будто обжигает пар от горячей воды, кожа покрывается красными пятнами и волдырями. Мне просто хочется снова себя почувствовать чистой. Я беру у него влажное полотенце, осторожно, чтобы наши пальцы не соприкасались, и наклоняюсь вперед, осматривая раны, которые настолько глубокие, что видны мышцы и ткани.
- Тебе действительно нужно наложить швы. - Я слизываю со своего пальца кровь. - Или у тебя будет шрам.
Уголки его губ изгибаются в грустной улыбке.
- Шрамы я могу пережить, особенно те, что снаружи.
Всем своим существом я понимаю значение этих слов.
- Мне кажется, что нужно, чтобы твоя мама отвела тебя к врачу, а потом ты мог бы рассказать ей, что произошло.
Он отматывает небольшой кусочек марли, но случайно роняет ее на пол.
- Этого никогда не случится, а даже если и да, то это не имеет значения. Ничто не имеет значения.
Дрожащими пальцами я поднимаю марлю и распутываю ее. Оторвав кончик, я достаю из аптечки пластырь. А потом, выкинув все ужасные мысли из своей головы, тянусь к его щеке. Он остается неподвижным, прижимая раненую руку к груди, когда я накладываю на рану марлю. Его глаза прикованы ко мне, брови сведены, и он едва дышит, когда я приклеиваю марлю.
Я отстраняюсь, и вздох облегчения срывается с моих губ. Он первый человек, не считая моей семьи, которого я умышленно коснулась за последние шесть лет.
- И все же я бы подумала о швах.
Он закрывает аптечку и стирает с крышки капли крови.
- В доме тебе попадался мой отец?
- Нет. - У меня в кармане пищит телефон, и я читаю текстовое сообщение. - Мне нужно идти. Меня в машине ждет мама. Ты уверен, что с тобой все будет хорошо?
- Да, уверен. - Забирая полотенце и направляясь к дальней комнате, он даже не смотрит на меня. - Ну, ладно, тогда увидимся позже.
Нет, не увидимся. Кладя телефон в карман, я отхожу к двери.
- Ага, думаю, увидимся позже.
- Спасибо, - тут же добавляет он.
Моя рука замирает на дверной ручке. Я чувствую себя ужасно из-за того, что покидаю его, но я слишком труслива, чтобы остаться.
- За что?
Он размышляет целую вечность, а потом вздыхает.
- За то, что принесла мне аптечку и лед.
- Не за что.
За дверь я выхожу с тяжелым чувством на душе, так как в ней оседает еще один секрет.
Как только я вижу гравийную дорожку, у меня во внутреннем кармане начинает звонить телефон.
- Я всего в двух шагах, - отвечаю я.
- Твой брат уже здесь, и ему нужно возвращаться домой. Он должен быть в аэропорту через восемь часов, - мамин голос звучит тревожно.
Я ускоряю шаг.
- Прости. Меня отвлекли... но ты же послала меня внутрь за ним.
- Ну, он ответил на сообщение, а теперь иди, - с яростью говорит она. - Ему еще нужно отдохнуть.
- Я буду через тридцать секунд, мам.
Выходя в передний двор, я нажимаю отбой.