- А я не понимаю, почему это волнует тебя, - говорю я. - С каких это пор тебя заботят складки на одежде? Ты же привык считать, что если на тебе трусы, то ты уже одет.
- Мило, - он строит мне гримасу. - Ты все равно не поймешь.
- О да, верно. Простите меня, я и забыла, что Вы самый умный.
Он разглаживает рубашку и даже не смотрит в мою сторону.
- Я имел в виду, - медленно произносит он: - что для этого тебе нужно познать, каково это - делать что-либо хорошее для кого-либо еще. Безвозмездно. По любви.
- Ох, Господи, - говорю я.
- Именно так.
Он снова поднимает рубашку. Все еще есть складки, но в этот раз я не собираюсь ему их показывать.
- Это именно то, о чем я сейчас говорю. Участие. Отношения. Две вещи, которые, к сожалению, у тебя отсутствуют.
- Да я королева отношений, - возмущаюсь я. - И, ау, я только что потратила все утро планируя свадьбу нашей матери. Конечно, я же совсем не принимаю участия.
- Ты, - он аккуратно повесил рубашку на руку, словно официант: - должна прочувствовать, что такое серьезное обязательство…
- Что?
- …а твое постоянное нытье и жалобы по поводу свадьбы я вряд ли назвал "участием".
Я просто стою, уставившись на него. Последнее время против его слов трудно найти контраргументы. Словно ему промыли мозги при помощи религиозного обряда.
- Кто ты? - спрашиваю его.
- Все, что я хочу сказать, - отвечает он тихо: - так это то, что я действительно счастлив. И я хочу, чтобы ты тоже была счастлива. Как я.
- Я счастлива, - огрызаюсь я. Но слова звучат неправдоподобно, так как меня слишком разозлили.
- Я счастлива, - повторяю более спокойно.
Он хлопает меня по плечу, словно ему лучше знать.
- Увидимся, - он разворачивается и поднимается вверх по кухонной лестнице в свою комнату.
Я наблюдаю, как он уходит с все еще мятой рубашкой, и я понимаю, что скриплю зубами, и это последнее время вошло у меня в привычку.
- Дзынь! - из соседней комнаты доносится звон колокольчика печатной машинки, и моя мать начинает новую строку.
Мелани и Брок Доббин близки к несчастью, судя по звуку.
Романы моей матери относятся к тем, от которых перехватывает дыхание, действие разворачивается в экзотических местах, а герои - люди, у которых есть все, и при этом - ничего.
Богатые материально, но бедные духовно. И тому подобное.
Я вхожу на террасу, стараясь не шуметь, и заглядываю к ней.
Когда мать пишет, она словно погружается в другой мир, забывая о нас: даже когда мы были совсем маленькими, вопили и рыдали, она, сидя к нам спиной, поднимала руку, гремела ключами и говорила "Шшшшш".
Как будто этого было достаточно, чтобы заставить нас замолкнуть, в то время как она была в другом мире - в отеле Плаза или на пляже в Капри, где изысканно одетая женщина тосковала о мужчине, которого, как она была в этом уверена, потеряла навсегда.
Когда мы с Крисом ходили в начальную школу, моя мама была на грани. Она ничего не публиковала, кроме газетных статей, но и это дело вскоре провалилось, так как группы, о которых она писала - такие как группа моего отца, другие из 70-х, и все, которые теперь относят к "классическому року" - стали распадаться или их песни переставали крутить по радио.
Она стала преподавать машинопись в местном колледже. Там практически ничего не платили, и нам пришлось жить в отвратительных жилых комплексах, с названиями типа "Риджвудские сосны" и "Лес у озера", хотя ни сосен, ни озер там не наблюдалось. В то время она писала за кухонным столом по вечерам или поздно ночью, иногда после полудня.
Но даже тогда ее истории были весьма экзотичны; из кипы бумаг в центре по переработке она всегда вытаскивала бесплатные брошюры местного туристического агентства и рыбного магазина Гурме, и тщательно их изучала.
Тогда как мой брат был назван в честь любимого маминого святого, на мое имя повлиял дорогой брендовый коньяк, рекламу которого мать видела в журнале Harper's Bazaar.
Какая кому разница, что в то время как мы жили на макаронах фирмы Крафт и сыре, ее герои наслаждались шампанским Cristal и икрой, лениво прогуливались в костюмах от Диор, тогда как мы покупали одежду в секонд-хэнде.
Она всегда любила гламур, моя мать, хотя ни разу не видела его вблизи.
Крис и я постоянно отвлекали ее от работы, это приводило ее в бешенство.
Наконец, на блошином рынке она нашла цыганские занавески, сделанные из длинных нитей с бусинами, она повесила их над входом в кухню.
Они стали условным сигналом: если шторы были раздвинуты, на кухне разрешалось играть.
Но если они были задернуты, то это означало, что мать работала, и нам приходилось искать еду и развлечения в другом месте.
Когда мне было около шести лет, я любила стоять у штор и пропускать бусины через пальцы, побрякивая ими вверх и вниз.
Они издавали слабый звон, словно маленькие колокольчики. Я могла смотреть сквозь них и наблюдать за матерью. Но она выглядела весьма необычно, словно предсказательница судьбы или фея, или волшебница.
Кем именно она была, я тогда не знала.
Многие вещи со времен тех лет, прожитых в апартаментах, были утеряны или выброшены. Однако шторы из бусин совершили путешествие в Большой Новый Дом - так мы назвали наш дом, когда переехали.
Шторы были одной из тех вещей, которую мама повесила даже до того, как разместила наши школьные фотографии и еелюбимую копию картины Пикассо в гостиной.
Там был гвоздь, за который заправляли шторы, чтобы они не мешались. Но теперь, когда шторы были задернуты, гвоздь представлял опасность для одежды, но он исправно выполнял свою работу.
Я наклоняюсь ниже, вглядываюсь в мою мать. Она все еще упорно работает, ее пальцы летают, и я закрываю глаза и прислушиваюсь.
Это похоже на музыку, которую я слушаю всю жизнь, еще дольше, чем "Колыбельную".
Все эти нажатия клавиш, все эти буквы, так много слов.
Я пропускаю бусины сквозь пальцы, и наблюдаю, как ее образ колышется и мерцает, а потом вновь становится цельным.
Глава 2
Пришло время бросить Джонатана.
- Скажи мне еще раз, почему ты это делаешь? - спрашивает меня Лисса. Она сидит на моей кровати, просматривает диски и курит. Вся моя комната пропахла сигаретами, хотя Лисса клялась, что такого не произойдет, ведь она будет курить в окно.
Несмотря на то, что я ненавижу сигаретный дым, я всегда иду на уступки Лиссе.
Мне кажется, что у каждого есть, по крайней мере, один такой друг.
- Я к тому, что мне нравится Джонатан.
- Тебе все нравятся, - я наклоняюсь ближе к зеркалу и проверяю, как подведены мои губы.
- Это неправда, - она достает один диск, переворачивает его и изучает упаковку.
- Мне никогда не нравился мистер Митчелл. Он всегда пялился на мою грудь, когда я выходила к доске доказывать теоремы. Да он на любую грудь пялился.
- Лисса, - говорю я: - со средней школой покончено. Тем более, учителя не в счет.
- Я так, к слову, - отвечает она.
- Дело в том, - продолжаю я, медленно подводя губы: - что сейчас лето, а про учебу давай забудем до сентября. А что касается Джонатана… я не знаю. Он того не стоит. Ради него не стоит перестраивать свое расписание, ведь мы в любом случае разбежимся через пару недель.
- Но, возможно, не разбежитесь.
Я отклоняюсь назад, восхищаясь своей работой, немного размазываю контур верхней губы, сглаживая его.
- Мы разойдемся, - уверяю ее я. - Я не поеду в Стэнфорд только в случае форс-мажора.
Она закусывает губу, убирает непослушный локон за ухо и качает головой с тем самым выражением, которое последнее время появляется у нее на лице, когда мы говорим о конце лета.
Лисса утешает себя тем, что еще есть восемь недель до того, как мы все разбежимся в разных направлениях. Она ненавидит думать о том, что будет после этого.
- Ну, конечно, - тихо говорит она: - В плане, с чего бы?
- Лисса, - вздыхаю я: - Я не имею в виду тебя. И ты это знаешь. Я хочу сказать, - я показываю на дверь спальни, она немного приоткрыта, и за ней все еще раздается стук маминой машинки, а на заднем фоне слышны стоны скрипки: - Ну, ты понимаешь.
Она кивает. Но, сказать по правде, я знаю, что она не понимает. Лисса - единственная из нас, кто смотрит на окончание средней школы слегка сентиментально.
Она даже рыдала на выпускном, с громкими всхлипами, что гарантировало ей красные глаза и пятна на каждой фотографии и видео - теперь ей есть о чем жаловаться в следующие двадцать лет.
Тем временем, я, Джесс и Хлоя ждали момента пройти по сцене и схватить наши дипломы, чтобы стать наконец свободными, наконец свободными.
Но Лисса всегда очень тонко все чувствовала. Поэтому мы ее так защищали, и поэтому я беспокоюсь, что теперь оставляю ее одну.
Ее приняли в местный университет, предложили стипендию - было бы глупо упустить такой шанс. К тому же ее парень, Адам, собирался туда же.
Лисса уже все распланировала, как они вместе пройдут ориентирование для первокурсников, будут жить в общежитиях по соседству, вместе посещать некоторые занятия.
Похоже на среднюю школу, только побольше.
Подобные мысли вызывали у меня зуд. Но с другой стороны, я - не Лисса.
За два последних года я приложила все усилия, чтобы осуществить одну вещь. Сделать ее реальной. Пройти все необходимые этапы, чтобы наконец вести самостоятельную жизнь.
Никакой свадьбы. Никакой романтической ерунды.
Никаких сменяющих друг друга отчимов.
Только я и мое будущее, в конце концов, вместе. Сейчас наконец-таки забрезжил хэппи энд, и я в него верю.