У него домов с усадьбами не перечесть. А живет он почти все время в Хашури. Сегодня служба, и у духовенства тоже какое-то их сборище. Без Кандури ни там, ни здесь не обойтись. В Хашури его и надо искать.
– А теперь скажи, какой порядок заведен у этого Кандури, Бандури, Чонгури, отца Алексия или как там его еще, чем занимается, к кому он ходит, кто к нему...
– Всего по горло! Женщины, пьянки, крупная игра. Все, конечно, шито-крыто. У них своя компания. Чужих и кто чином пониже они на пушечный выстрел не подпускают.
– А в тюрьме кто о нем пекся? Как жил? Что ел?
– Кашку! Он кашу обожает. Как все поедят, он соберет миски, все остатки соскребет в одну, да еще каждую миску пальцем оботрет. Съест остатки и опять по миске пальцем пройдется. Брюхо у него всегда как бурдюк. А все равно голодный. В тюрьме его и прозвали Кашкой.
– Понятно. А Шалибашвили как найти?
– Шалибашвили в Цхрамуха живет.
– Где это?
– Здесь неподалеку. Полчаса ходу.
– Знаешь, друг, что мы сейчас сделаем? Пойдем все втроем и проведаем этого Шалибашвили.
– Мне с вами? – Дастуридзе даже побледнел.
– С нами, Коста, с нами.
– Я... Я не знаю, где он живет. Что в Цхрамуха, знаю, а где дом стоит – не знаю.
– Так ты, видно, не знаешь, где и Кандури дом?
– Не знаю... Я с вами человека пошлю. Он все знает. Я положил ему руку на плечо, и он замолчал.
– Эй, ты... что из мисок с чанахи мясо вытаскиваешь!... Это же надо таким ишаком быть, чтобы до простой вещи не допереть: жизнь твоя в наших руках, и пока мы здесь, нам с тебя глаз спускать нельзя. Куда мы, туда и ты! Хочешь бел нас – ради бога, но только уж не взыщи: душу вынем, падалью валяться будешь...
– Ну, что ты, Бекар-дружище! Зачем так грубо? Падаль... Нехорошо, совсем нехорошо. Что за выражения? Можно ведь сказать: усопший, преставившийся, да и мало ли еще прекрасных слов в нашем языке!..
– Вот-вот, усопшим мы тебя и оставим, покойничком, а и живых тебя оставить – сам на себя беду накличешь. Нам-то что? А ты вздумаешь с нами развязаться, свинью нам подложить– и не дойдешь ведь пустой своей головой, что бриллиант, который с косточку кураги, останется тут, а ты на сахалинскую каторгу загремишь. Нет, дорогой, жалко нам тебя. Куда тебя живьем отпускать? На собственную твою погибель? А с нас взятки гладки.
Деваться некуда – пошел он с нами.
– Что вам от Шалибашвили нужно? Может, я знаю?
– Мы хотим узнать: правда ли, тот, кто его осетинку изнасиловал, свалил все на Дату Туташхиа? Больше нам ничего от него не надо.
– Правда, чистая правда. На Дату свалил...
– Помолчи, Коста, ради Христа. С чужих слов нам не хуже тебя известно.
Опустил Дастуридзе уши, будто усталый осел.
ГРАФ СЕГЕДИ
В ту пору на Кавказе существовала одна проблема, неразрешимая и живучая, отчего она и была предметом неукоснительных забот тайной полиции. Я говорю о проникновении (влияния Турции в среду мусульман, особенно дагестанских. В начале двадцатого века это влияние обрело черты теоретической системы, целостного учения, получившего название панисламизма. Резиденты и шпионы султана энергично споспешествовали всему, что было направлено против интересов Российской империи на Кавказе. Эта деятельность требовала солидных затрат, в условиях Кавказа – преимущественно золотом, и туркам приходилось отыскивать все новые пути переправки золота на Кавказ.
Должен сделать небольшое пояснение. Использование турками и персами кавказских горских племен против христианской Грузии имело многовековую историю, берущую начало: задолго до рескрипта императора Александра Первого. Грузины были весьма искушены в противостоянии султанским шпионам и в умении прибирать к рукам высокопробное султанское золото.