- Катерина, перестань! Знаешь, как это называется? Паранойя! Да и кто такой твой муж? Ты вроде говорила, он врач, но не киллер же…
- Ничего смешного нет! - вспыхивает она.
Катя старше меня на три года, но с самого начала нашей дружбы я веду себя как старшая. Приблизительно так же, как относится к своему другу Димке мой сын Михаил.
Подруга - человек легковозбудимый. Она порой быстро переходит от хорошего настроения едва ли не к черной меланхолии, и такое впечатление, что она все время чего-то боится.
- А почему ты решила, что приходил твой муж? Ты его видела?
- Нет, но Стас, тот, что купил у меня квартиру, очень подробно его описал. Сомнений быть не может!
Первая купленная Катей квартира была однокомнатной, но и ей, помнится, подруга радовалась как дворцу. Потом ее купил муж одной из старых клиенток, с которым та как раз развелась. Интересно, почему в адресном столе нет Катиного нового адреса? Подстраховалась? Заплатила, чтобы информация о ней стала закрытой?
- Послушай, - высказываю я вдруг пришедшую в голову мысль, - а ты четыре года назад мне ВСЕ рассказала?
- В том-то и дело, - вздыхает Катя, - что я рассказала тебе легенду. Я придумала ее, когда ехала сюда в поезде из Питера.
Некоторое время от изумления я молчу, так как на ум ничего путного не приходит, кроме упрека: подруга называется! Легенду она мне рассказала. Можно подумать, мы обе в разведке работаем! А я-то перед ней выворачивалась! А я-то рассказывала не только то, что со мной происходило, но и самые потаенные мысли…
- Надо же, а я сдуру считала, будто мы с тобой достаточно близки, чтобы быть откровенными, - жестко замечаю я.
В глазах Кати появляются слезы.
- Как ты не понимаешь! Я не могла тебе такое рассказать. Потому что это… стыдно!
Теперь я уже точно ничего не понимаю. Катя, милая и улыбчивая, умница и вообще человек крайне порядочный, в чем я не раз имела возможность убедиться, оказывается, скрывает в своем прошлом нечто, чего стоит стыдиться!
- Стыдиться?
Раз дело идет к тому, что легенды развеиваются, неплохо бы услышать, что придет к ним на смену. Просто-таки на глазах изверг и садист - бывший Катин муж, от которого она единственно что и могла, так только сбежать, - выходит, лишается всех своих омерзительных черт?
Но поскольку подруга не торопится откровенничать, мне только и остается, что приналечь на горячую закуску, потому что я не привыкла, как другие люди, начинать с холодных закусок. Мне сначала нужно что-нибудь посущественнее, чем салат с грибами или огурцы-помидоры, потому я легко управляюсь с хорошо прожаренным куском говядины и делаю вид, что не замечаю нравственных терзаний подруги. Глупая, она думает, что какие бы то ни было ее грехи в прошлом могут отвратить меня от нее! Как говорится, кто из вас без греха, пусть бросит в меня камень.
- Я так много сделала плохого, - наконец произносит Катя, - что даже не знаю, с чего начать перечень.
- Начни с того, что первым придет в голову, а я уж расставлю все по мере происходящего, - предлагаю я. - При том что я вовсе не настаиваю на том, чтобы ты выворачивала себя наизнанку. Человек откровенничает с друзьями, испытывая в том необходимость, а если нет, стоит ли напрягаться?
Катя некоторое время смотрит на меня, видно, размышляет, а не пойти ли и в самом деле по пути наименьшего сопротивления: оставить все как есть?
- Дело в том, что в юности я была… наркоманкой. Наверное, не слишком запущенной, потому что при этом довольно успешно училась в институте, осваивала профессию модельера. Мои родители… довольно известные в городе люди…
Везет же мне на детей известных людей! Сначала муж, теперь лучшая подруга. Что они находят во мне? Или меня подсознательно к ним тянет?
- Так вот, мои родители поймали меня на горячем, ужаснулись, испугались - как так, в нашем роду и вдруг изгои, отбросы общества! - и запихнули в клинику, которой заведовал доктор Вениамин Аркадьевич Самойлов.
Она выпивает залпом минеральную воду, словно водку, и даже морщится так же. Бедная моя подружка! Как же ее корежит! А я-то думала, что это только меня достают видения прошлого. И Катя обычно успокаивает меня, но ей-то самой откуда знать нравственные терзания. Подумаешь, от мужа убежала…
На самом деле Кате приходится куда хуже. В моих воспоминаниях плачет моя оскорбленная гордость, а в Катиных - и страх, и ненависть, и бог его знает что еще…
- И ты вышла за него замуж?
- Не сразу, конечно, - бледно улыбается Катя. - Хотя, по мнению моих родителей, должна была немедленно броситься на шею человеку, который не только вылечил меня, но и богат, хорош собой, пусть и не первой молодости…
- Можно подумать, ты сама страшна как смертный грех и никто не взял бы тебя замуж!
- Дело не в этом. Ты же понимаешь, я находилась в группе риска. Как обезьяна с гранатой, никто не знал, в какой момент я возьмусь за чеку… Потому неудивительно, что мои родители мечтали о том, чтобы передать меня с рук на руки надежному человеку. И тогда они больше могли не бояться, что у меня наступит рецидив. Муж - он ведь на то и муж, чтобы приглядывать за своей женой… Хорошо хоть институт дали мне закончить. Да и то на занятия со мной ходил нанятый мужем телохранитель - он следил, чтобы у меня не было больше опасных контактов с другими наркоманами.
- Катя, перестань. - Я касаюсь ее руки, потому что, кажется, еще минута, и у нее начнется истерика.
Но она так возбуждена, что не замечает этого моего жеста.
- Ты не знаешь, наркоманы - они же хитрые, как и алкоголики. Их закрывай, не закрывай, они все равно выберут момент и сбегут.
- Ты же сказала, что муж тебя вылечил.
- Вылечил. Но повадки-то остались. Да и жизнь взаперти, согласись, не большое счастье. К тому же я вдруг забеременела, хотя никаких детей не хотела. И родила Димку. Вот перед кем я виновата, вот за что я буду гореть в аду!
Мне становится не по себе. Страшно наблюдать за тем, как близкого человека терзают демоны и он корчится и истекает кровью…
- Катюша, ты наговариваешь на себя! Нет более нежной и внимательной матери, чем ты.
Она опять всхлипывает и лезет в сумочку за платком.
- Да, а ты разве не видишь, какой мой сыночек худенький и слабый? Он всего боится, постоянно хнычет, часто болеет, а я, вместо того чтобы днями сидеть у его постели, нанимаю для этого нянек. Неизвестно, какие из них воспитатели!
Глаза у нее наполняются слезами, и она начинает рыдать, но как-то задавленно, беззвучно и оттого страшно.
Наверное, права она была в том, что почти ничего о своем прошлом мне не рассказывала. Невольно у меня появляется к ней какая-то жалость, как у человека стопроцентно здорового к безнадежно больному.
Я никогда не интересовалась наркотиками. И к наркоманам испытывала скорее брезгливость, чем какие-то иные чувства. Мне было непонятно, как они тянулись к тому, что заведомо есть самоуничтожение. Это все равно что, прочитав на столбе "Не влезай, убьет!", пытаться влезть. Всякое любопытство должно иметь предел, ограниченный инстинктом самосохранения.
Теперь я пыталась напомнить себе, что Катя - моя подруга и, если разобраться, кроме меня, у нее никого нет. И я пытаюсь ее успокоить:
- Ничего, скоро я возьму над твоим Димкой шефство. Буду его и Мишку водить в бассейн.
Она глубоко вздыхает, словно для того, чтобы втянуть в себя слезы, и жалко улыбается:
- А он тогда вообще из болячек не будет вылезать.
- Хорошо, давай я буду преподавать им самбо…
- И он тут же что-нибудь себе сломает!
- Ну что ж, тогда пусть болеет и хнычет.
- А ты жестокая, - как будто делает открытие Катя, исподлобья взглядывая на меня.
- А ты - дура!
Не знаю, почему вдруг это оскорбительное слово срывается с моего языка. Я с самого начала видела, что Катя воспитывает Димку будто хрупкий оранжерейный цветок, а не мальчика, будущего мужчину. Теперь, как выясняется, так тщательно оберегая его, она вроде как замаливает свою вину перед ним. Какая-то забота наоборот. Между прочим, пусть я по специальности и учитель физкультуры, тренер, но все же педагог, и Катя могла бы к моим словам прислушаться.
Впрочем, хотела ли она прислушиваться? И приглядываться. Разве она не видела детской комнаты Мишки? И шведскую стенку, и канат, подвешенный к потолку. Я уже давно понемногу дозирую Мишке физическую нагрузку. Видела бы Катя, как он держит "угол" на канате. А при случае вполне может дать сдачи мальчишке гораздо старше его.
- Прости.
- Ладно, - Катя нехотя улыбается, - еще не хватало нам разругаться. Начали за здравие, а кончили за упокой.
- Как раз здравия в нашем разговоре и не было. Ты начала свой рассказ с того, что боишься своего бывшего мужа… Ты хоть развелась с ним?
- Нет, - говорит Катя и краснеет. - Как бы я это сделала? Тогда он бы сразу меня нашел.
- А так - не сразу, - все же не выдержав, ехидничаю я.
Что-то и в самом деле я сегодня разболталась. Катина нервозность действует на меня не лучшим образом. Кроме того, подруга поворачивается ко мне другой, прежде неизвестной стороной, и я невольно напрягаюсь в ожидании, что за откровения я сегодня еще услышу.
Потому честно и признаюсь:
- Не обращай на меня внимания. Сама не знаю, чего вдруг стала на тебя вызверяться. Просто я не ожидала от тебя таких признаний и удивлена, почему ты до сих пор молчала. Неужели твоя откровенность заставит меня по-другому относиться к тебе?
- Не спеши, Ванесса, это далеко не все. Добавь к прежним откровениям еще одно: твоя подруга - воровка!
- Катя!