- Я запрещаю вам употребление подобных выражений! - говорит Демидов.
И тут Загоруйко делает вид, что только теперь замечает меня.
- А это кто, ваша секретарша?
- Не отвлекайтесь, гражданин Загоруйко. Почему Алина Караулова, как вы говорите, на вас напала?
- А кто ее знает, - глумливо усмехается тот. - Может, она не в себе была, на всех бросалась.
Демидов лишь стискивает челюсти, так что желваки ходят. Это же надо, иметь столько терпения! Гнусный тип просто над ним издевается.
- А где в это время был Ефим Гершнер? - продолжает он допрос.
- Приехал к нему кто-то, - охотно рассказывает Загоруйко. - Сижу жду, а его нет и нет. Ну, слово за слово, начал, как ее, Алину, говорите, расспрашивать: мол, где она училась, у кого работает и нельзя ли мне ее нанять…
Он довольно ржет.
- …типа поохранять мое тело!
Этот Загоруйко просто отморозок какой-то. Мне делается страшно. Выходит, в нашей стране в результате мутации образовался такой вот тип, который никого не боится и ничего святого для него нет?
- И эта телка, в натуре, вот так голову вскидывает и говорит: "Нельзя!" Прикинь, я офигел: ну разных баб по жизни видел, а таких наглых - никогда. Я ей и выдал: кто она и что из себя представляет. И что я ее с потрохами могу купить. Телохранительница, блин! Баба может хранить мое тело только одним способом…
- То есть вы хотите сказать, что ничего не делали, а только сидели и в непристойных выражениях оскорбляли гражданку Караулову?
- Оскорбляли! - передразнивает его Загоруйко. - Подумаешь, фря!
Почему-то именно это странное слово, которого я прежде никогда не слышала, выводит меня из себя.
- Ну ты, шкаф безмозглый, - говорю я, - неужели никто до сих пор не попытался вырвать твой поганый язык?
Загоруйко пытается встать со стула, но Демидов орет:
- Сидеть, я сказал!
В дверь заглядывает какой-то лейтенант.
- Лень, может, на него наручники надеть?
- Чего вы, ребята, разволновались? Я же ничего не делаю, сижу себе, даю свидетельские показания… - примиряюще поднимает руки кверху Загоруйко. А когда лейтенант закрывает за собой дверь, обращается к Демидову: - Я чего-то не в курсах, капитан, вы ничего не нарушаете, позволяя этой бабе… я хотел сказать гражданке, здесь сидеть?
- Помолчи, Загоруйко, тоже мне законник выискался! А вы, гражданка Павловская, не провоцируйте обвиняемого! - строго прикрикивает на меня следователь. - Я же просил вас сидеть тихо и не мешать мне вести допрос.
- Павловская? - презрительно цедит Загоруйко, поворачиваясь ко мне всем торсом. - Это бандерша покойной, что ли?
- Молчать! - вскакивает со своего стула Демидов и хлопает кулаком по столу. - Молчать, иначе я таки вызову конвой!
Он двигает шеей, как будто ему жмет воротник, садится опять на стул и так же спокойно говорит:
- Продолжим. Итак, мы остановились на том, что вы говорили Карауловой слова, оскорбляющие ее честь и достоинство?
- Пусть будет так, - нехотя соглашается Загоруйко, - раз у современных проституток имеется честь и достоинство.
- Да кто тебе сказал, что она проститутка? - не выдержав, возмущаюсь я. - Порядочная девушка. Если хочешь знать, она даже с мужчинами не жила.
- За что и пострадала, - цедит он уже без улыбки.
- Продолжайте, - говорит ему следователь. - Мы отвлеклись. Итак, после ухода Гершнера вы остались в комнате со своим телохранителем, гражданином Варсисом Меликяном и покойной Карауловой?
- Именно. Я уж не помню, чего такого сказал, что она набросилась…
Не помнит он! Даже того, что он вспомнил, хватило бы вывести из себя даже ангела. Меня он давно уже вывел, и я вынуждена держать себя обеими руками, чтобы не выдавать бушующих во мне чувств.
- А как именно она на вас набросилась? - продолжает допытываться Демидов. - Применила против вас болевой прием?
- Пощечину дала, - нехотя поясняет Загоруйко.
- Пощечину, и только? - изумляется следователь.
- Что значит - и только? Да вы знаете, что впервые в жизни женщина осмелилась поднять на меня руку! И заметьте, не просто женщина, а женщина легкого поведения!
- Караулова не была женщиной легкого поведения, - опять ровным голосом сообщает Демидов, - это подтверждается показаниями свидетелей…
- Тех, что держали свечку? - откровенно издевается Загоруйко. - А иначе как можно свидетельствовать?
- Кроме допросов свидетелей, имеется официальное медицинское заключение, - тем же тоном продолжает следователь. - Караулова была девственницей.
Я вроде невзначай закрываю ладонью рот, чтобы не вскрикнуть. Девственница? В двадцать два года? А я… я даже не подозревала об этом. Почему ни разу я не поговорила с Алиной по душам? Не удивилась, что такая симпатичная девушка ни с кем не встречается?
Наверняка у нее в прошлом была какая-то тайна. Что-то произошло с ней до того, как она стала у меня работать, а я даже не потрудилась об этом узнать. Бандерша! До бандерши мне еще дорасти надо. В том смысле, что уж она подноготную своих девиц знает лучше родной матери…
Как заноза впилась мне в душу: а вдруг это я своим нелюбопытством невольно способствовала ее гибели?! Думать так страшно, и я стараюсь от этой мысли отмахнуться. Этак можно себя во всех мыслимых грехах обвинить…
Загоруйко тоже молчит. Куда в момент девается все его хамство и уверенность в безнаказанности? Он ошарашен. И не готов к такому исходу дела.
- Что было дальше? - опять спрашивает следователь.
- А что было, этого я вам не скажу! - бычится Загоруйко. - Требую адвоката!
- Будет вам адвокат, - соглашается следователь, - но от своих прежних слов вы, надеюсь, не отказываетесь?
- Не отказываюсь.
- Тогда подпишите протокол.
Загоруйко пробегает глазами исписанные листы и размашисто подписывает.
- А мне, честно говоря, ваш рассказ и не очень-то нужен, - хмыкает Демидов. - Вот у меня имеется протокол, подписанный вашим телохранителем: о том, что было дальше. Караулова дала вам пощечину, а Меликян подскочил сзади и схватил ее за руки. Вы нанесли Карауловой два удара в живот и один в голову, а когда она упала, стали бить ногами.
- Что?! - вскрикивает Загоруйко и пытается даже вырвать бумагу из рук следователя. Тот, видно, нажал кнопку, так как в кабинет вбегают сразу двое милиционеров и заламывают руки разбушевавшемуся подозреваемому. Такие плечистые матадоры при разъяренном быке. - Эта кавказская морда посмела меня топить! Ну, он у меня получит. До суда не доживет!
- Надо будет протокол составить, что подозреваемый при свидетелях выкрикивал угрозы в адрес своего телохранителя, - говорит самому себе Демидов. Он чем-то доволен. - Мало ли что…
Глава двадцать седьмая
Сегодня я уложила сына и теперь решаю устроить самой себе разбор полетов. Посидеть - а точнее, полежать - на диване и спокойно обо всем случившемся со мной поразмышлять.
Все равно эти дни я толком не работаю. Как раз самое время разложить все по полочкам.
Но осуществить задуманное мне не удается - по телефону прорывается мой "парень" Найденов.
- Ань, давай встретимся, а то я уже чего-то соскучился.
Знал бы он, чем я занималась прошлой ночью! А как бы он тогда себя повел? Перестал мне звонить? Высказал все, что обо мне думает?
Приходится его этак нежно отшить.
- Устала, - говорю ему сущую правду, - ты даже не представляешь себе как! Давай встретимся через два дня? Я наконец попробую отоспаться. Ты ведь догадываешься, как выглядят женщины после недосыпа?
- Что такое, кто-то мешал тебе спать? - громко пугается он.
- Бессонница мешала, - вру я на голубом глазу. - Только глаза закрою - встает передо мной Алина…
Она и в самом деле все время у меня в мыслях, а об остальном знать ему не обязательно.
- Тебе надо бы сходить к врачу.
- Я сходила. Мне выписали снотворное. Попробую сегодня выпить и поспать.
Это тоже неправда. Я и так засну. У меня есть собственноручно разработанный аутотренинг, который действует безотказно.
- Как там мой тезка? - между тем спрашивает Михаил.
- Спит без задних ног! У него в детском саду было какое-то мероприятие: не то бег в мешках, не то еще какое-то соревнование - праздновали третью годовщину детского сада. Пошел спать даже без напоминания.
- Ну хорошо, два дня я подожду, - говорит Михаил, как капризный возлюбленный. А ведь между нами, кроме поцелуев, ничего не было! И я пока не решила, будет ли вообще, потому что… Бедный Найденов и не подозревает, какое важное событие произошло в моей жизни всего за одни сутки. Надо же, получается, что загадывать впрок никак нельзя. Мало ли что за это время может произойти. А уж за два дня…
Можно было бы мне оправдать свои действия просто: затмение нашло. После перенесенных испытаний. Встреча с родственниками бывшего мужа, воспоминания о нем самом… Но это будет неправдой.
Я встретила человека, похожего на него, мою первую любовь, и загорелась. Точнее, кое-где у меня загорелось. А иначе как можно объяснить столь стремительный роман, совсем, между прочим, не в моем стиле.
Прежде я не только сама так никогда не поступала, но не одобряла и подруг, которые с первой встречи укладывались в постель с мужчиной, едва успев узнать его имя. А одна моя приятельница вообще спросила имя мужчины, когда он уже был у двери. До того обходилась "солнышками", "рыбками" и "зайчиками".
У меня, пожалуй, одно оправдание есть. Я узнала не только имя-отчество, но и фамилию…