Роза откинула крышечку в подлокотнике сиденья и вынула синюю бархатную коробочку; в ней оказалось четыре изумительных кольца. Она надела по одному на указательный и средний палец левой руки и два - на безымянный палец правой. Роза вытянула руку, любуясь чудесными камнями, вставленными в ажурные оправы.
- Прошу, синьора, - сказала Олимпия, протягивая госпоже зеркало.
Роза несколькими взмахами расчески привела в порядок серебристо-седые волосы. В зеркале отразилось ее все еще красивое лицо.
- Ну вот, - заключила она, - как бы то ни было, но возвращаться иногда к началу собственного пути весьма полезно.
- Возвращаться, чтобы творить добро? - не удержалась от вопроса Олимпия.
Роза строго и властно взглянула на служанку.
- Запомни, - произнесла синьора, - творящий добро облегчает жизнь прежде всего самому себе. Я не хочу забывать, какой путь прошла, и не желаю утрачивать связи с реальной жизнью.
- Конечно, я понимаю, синьора, - поспешила заметить Олимпия, думая, что хозяйка ожидает ответа.
Но Роза, не обращая внимания на девушку, продолжала как бы про себя:
- Я всегда оставалась в одиночестве - и в горе, и в радости. - Кивком головы она велела Олимпии убрать зеркало. - У беды друзей нет, а успех порождает досаду и зависть. В грязной луже, внизу, орут лягушки, а заберешься наверх, на колокольню, - там надрываются вороны.
Она ненавидела лицемерие и любила называть вещи своими именами. Абсолютно все: и то, что относилось к судьбе человека, и то, что было связано с сексом, и то, что касалось ее собственных отношений с ближними.
- Вы себя плохо чувствуете? - спросила Олимпия, заметив, как изменилось выражение лица хозяйки.
- Пока нет, но постучи по дереву! - заметила Роза, роясь в сумочке в поисках ключей.
"Роллс" двинулся по улице Монтенаполеоне и доехал до угла улицы Джезу. Роза с презрением взглянула на галерею, выстроенную по проекту бездарных архитекторов перед магазином Картье. Узкая, как нора, галерея, накрытая к тому же бело-желтым тентом, может, и смотрелась бы где-нибудь на Пятой авеню, но одним своим видом оскорбляла знаменитую старинную миланскую улицу.
- Какая гадость! - возмутилась Роза. - Напомни мне позвонить мэру.
- Конечно, синьора. - И Олимпия тут же отметила поручение в записной книжке.
"Роллс" свернул на улицу Джезу и вскоре оказался у старинного дома восемнадцатого века. Развернувшись, машина съехала вниз, в просторный гараж. Там стояли автомобили разных эпох, все на ходу и сверкавшие, как зеркала. Эти модели осчастливили бы любого коллекционера, а Розе они напоминали о прошедших годах. Она любовалась автомобилями, но сердце ее переполняла грусть.
Шофер вышел из "Роллса", открыл заднюю дверцу и заботливо склонился к хозяйке.
- Вы позволите, синьора? - спросил он, широко улыбаясь.
- Конечно, позволю, - усмехнулась Роза.
Молодой человек взял ее на руки и понес к лифту.
- Право, мне не на что жаловаться, - продолжала старуха, - какая другая женщина в моем возрасте может себе позволить такую роскошь? У калеки есть свои преимущества. - И добавила: - Конечно, если калека богата.
- Вы всегда шутите, синьора, - отозвался шофер Марио.
- Вам еще что-нибудь угодно? - заботливо спросила Олимпия.
- Нет, пока ничего, - ответила Роза и снова улыбнулась Марио.
Ей нравилось шутить с молодым шофером.
Олимпия открыла дверь лифта, и с едва слышным шелестом кабина вознеслась на последний этаж. Они вышли в коридор, выдержанный в нежных матовых тонах: свет, цвет, вся обстановка. Марио опустил улыбающуюся Розу в другое кресло на колесиках. У кресла в почтительном ожидании стоял верный Клементе, старый, согнутый годами слуга. Голубые, подернутые пеленой глаза приветливо улыбались.
Клементе провел рядом с Розой всю жизнь. Еще мальчишкой оставил он родную ферму и следовал за Розой в ее сумасшедшей гонке по всему миру - сквозь годы, сквозь страны, сквозь жизнь. Он видел, как усмиряла она мужчин, лошадей, моторы; он видел, как она смеялась и плакала. А теперь Клементе наблюдал, как Роза умирала, но он не отдавал себе в этом отчета, потому что умирал вместе с ней.
- Ох, синьора Роза, если б вы знали… - затянул Клементе свою обычную присказку. - Если б вы знали… - твердил он, толкая слабыми руками кресло по мягкому плотному ковру.
Волнение сжимало ему горло, не давая говорить. Всю свою долгую жизнь Клементе жил чужими чувствами: радость, боль, возмущение или гнев никогда не бывали порождены его собственными переживаниями. Они лишь отражали события бурной жини Розы Летициа, урожденной Дуньяни.
Клементе был единственным человеком, которому было известно все о Розе и ее семье: скандалы, интриги, любовные истории, несчастья и мрачные тайны. И он собирался унести все это с собой в могилу.
- Ты стареешь и заговариваешься! Давай, говори же! - потребовала Роза.
Она повернулась в кресле, чтобы лучше видеть лицо старого слуги, пока тот провозил коляску через холл, отделанный светлым орехом, к кабинету хозяйки.
Роза больше не притворялась; игра миллиардерши, развлекавшейся посещением почты, была забыта. Она любила Клементе - самого близкого ей человека, но надавала бы ему пощечин, если бы он не решился объясниться.
- Если б вы знали, синьора Роза! - опять затянул он обычную песню.
Когда происходило что-то из ряда вон выходящее, Клементе терял речь, он едва лепетал слова, и понять его было совершенно невозможно. Последний раз такое случилось с ним лет десять назад и, как всегда, предвещало беду. Роза прекрасно помнила ту историю: тогда она еще была молода, ей не исполнилось и семидесяти трех.
А Клементе и тогда выглядел стариком. Он путался в словах и никак не мог выговорить страшную весть: сын Розы, Риккардо, обвел вокруг пальца мать и овдовевших жен своих братьев, став единственным главой концерна "Роза Летициа и сыновья".
Роза в тот год как раз вернулась из швейцарской клиники, где целая команда специалистов во главе с профессором Хансом Бровером разглаживала ей морщины, заставляя повернуть вспять бег времени и пытаясь возвратить иллюзию молодости. И тогда Клементе выбежал ей навстречу, твердя: "Если б вы знали, синьора Роза!"
Ей пришлось призвать на помощь всю свою силу, чтобы победить болезненную нервозность Клементе. Но когда наконец удалось понять, в чем дело, прахом пошел двухмесячный труд швейцарских врачей. Что-то у нее сломалось внутри, в сложной и хрупкой системе мозгового кровообращения. Розу разбил паралич, приковавший ее к инвалидному креслу.
- Если б вы знали, синьора Роза! - раздавалось над ее ухом старческое бормотание Клементе.
Они остановились у дверей ее кабинета. Роза решила стерпеть и дождаться, пока он выговорится. Да и что ее могло теперь волновать? Несчастья больше не причиняли ей страданий, а радости не согревали душу. Прожитые годы и жизненный опыт помогали ей находить верные интонации и точные реплики в разговоре, но чувства и переживания остались в прошлом, теперь ее удел - лишь бледные призраки прежних страстей.
Клементе стоял перед ней, умоляюще сложив руки.
- Синьора Роза, - все твердил он, - синьора Роза, не знаю, как и сказать…
- Старый болван… - проворчала Роза.
Ей хотелось, чтобы Клементе оставил при себе известие, которое так мучило его, но она была уверена, что горестная весть сейчас обрушится на нее.
- Речь идет о синьоре Глории… - выговорил наконец старый слуга.
У Розы перехватило дыхание.
- Глория? - прошептала она.
И без того бледное лицо старой женщины стало мертвенно-белым. Пальцы вцепились в подлокотники кресла, словно Роза хотела вскочить и побежать. К ней вновь вернулась решимость, и глаза гневно засверкали. Потом взгляд ее растерянно смягчился.
- Почему именно Глория? - пробормотала она, обращаясь к неприступному и безжалостному Богу. - Ну меня ты не пощадил, так я заслуживала наказания. Но почему Глория?
Пальцы Розы разжались, и она откинулась на спинку кресла.
- Рассказывай все!
- Синьора Глория в клинике, - ответил Клементе, к которому наконец вернулся дар речи.
- Когда ее увезли?
Все сведения у Клементе приходилось вырывать чуть ли не силой.
- Незадолго до вашего возвращения домой.
- Что с ней случилось? - уже спокойно спросила Роза.
- Наглоталась снотворного. Очень много разных лекарств… Кажется, она хотела умереть… - добавил Клементе, призвав на помощь все свое мужество. - Горничная нашла ее, вызвала "Скорую", а потом позвонила сюда. Она ничего никому не расскажет, ей можно доверять.
- Позови Марио! - приказала хозяйка.
Она ошиблась, думая, что ее уже ничто не может тронуть. Было и у нее уязвимое место, и судьба точно нанесла удар.
- Слушаюсь, синьора, - почтительно отозвался Клементе.
- Я еду в клинику Пресвятой Девы.
Клиника Пресвятой Девы на шестьдесят процентов принадлежала Розе, хотя официально владельцем числилось акционерное общество с конторой в Вадуце. Здесь семейство Летициа спасалось от болезней. Никакие сведения о членах семьи ни при каких обстоятельствах не выходили за стены клиники.